Плотненькая кучка пенсионерок-ветеранок оказалась внезапно рядом с арестованным. Побежали рядом; размахивая руками, выкрикивая угрозы и оскорбления, изображали народный гнев. Играли бабки плохо. Народ  хмурился и аплодировать не спешил.

  -- Вот и апофеоз, -- Колян наклонился к Джульетте. – Не прошло и недели, а ситуация превратилась в сетуевину. Мнимозина умер без покаяния, Гульфик смотался  инкогнито, а у нас все шансы попасть под раздачу.

 -- Есть предложения?

 -- Есть намек. Помнишь чердачок, с которого  нас спугнул Мнимозина-Никитенко? Дед все отремонтировал…

 -- Принимается, -- Джульетта пристально вглядывалась в лицо Васьки Мотыля, и он, почувствовав взгляд, поднял глаза. – Только дружеская встреча двух вампиров,  Колян, без секса.

 -- Кровь моего крестника оказалась вкуснее?

 -- Следил?

 -- Догадался. Мозги-то аналитические.

 -- Этого парня я им не отдам.

 -- Он и мне симпатичен. Пара дней у тебя есть.

          Конвой приблизился к ступенькам здания нарсуда. Старушки-ветеранки из группы поддержки, разгорячась собственной бранью,  уже всерьез били Ваську по лицу. Менты не мешали. Васька, как мог уклонялся.  Ветеранка педагогического труда, войдя в раж,  плевалась и бессвязно орала, дергалась в "пляске гнева". Ядовитая слюна, разлетаясь, шипела на асфальте и прожигала материю, попадая на одежду.

          Баба Таня встала на ступеньках, не уступая дороги. Процессия остановилась. Баба Таня шагнула вперед и, с трудом дотягиваясь, обтерла лицо Васьки Мотыля платком, подняла руку перекрестить  и замерла неподвижно.  Сделала Ваське знак наклониться, шепнула в ухо:

 -- Они сделали тебя своим. Крест не ложится. Извини, -- повернулась и сошла по ступенькам,  промокая платком глаза и вдруг отдернула руку. Платок падая, развернулся и  близстоящие ахнули и попятились, явственно разглядев в нагромождении грязных красно-коричневых пятен лицо Васьки Мотыля.

          Дед Семен подобрал платок, скомкал и сунул в карман, бережно взял бабу Таню под руку и отвел в сторону. У них за спиной, гулко хлопнув, закрылась  за Мотылем дубовая дверь.

      Свиные глазки над толстыми гладко выскобленными щеками незаинтересованно скользнули по залу и опустили толстую морду в бумагу с заготовленным приговором.

       Васька Мотыль, прикованный к решетке наручниками,  миллиона в активе не держал,  и на сочувствие суда не надеялся. Поначалу пытался прислушиваться к голосу, с благородным подвизгиванием перечислявшему его преступления, но голова, получившая накануне два десятка неслабых ударов, не торопилась воспринимать чепуху, и настойчиво возвращала к словам старушки на ступеньках: «Они сделали тебя своим…»    В вампира что ли превратили? Тогда зачем «своего» судят? Он улыбнулся этому совершенно нелепому предположению, и судья, заметивший улыбку, взбесился.

 -- Содержание под стражей в одиночной камере на все время следствия! --  злобно огласили «меру пресечения» толстые красные губы, утерлись рукавом черной мантии  и проплыли с чувством исполненного долга к дверям.

                 Ваську потащили следом, выволокли из суда через запасной выход в тыльной части здания, провели параллельной улицей и втолкнули в уже знакомую камеру.

                    Наручники остались на руках,  и Васька Мотыль, не особо рассчитывая на успех,  решил попробовать освободиться. Стараясь не сжимать скобы, двинул  кольцо по запястью  левой  руки  и сам удивился, как  сминается, истончается, сложенная лодочкой ладонь, и  соскальзывает, скатывается с пальцев блестящее железо.

                     Васька вспотел от волнения. «Они сделали тебя своим. Крест не ложится…»  Для человека фокус с наручниками,  действительно, фокус.  Подлое изобретение так хорошо придумано,  что освободиться от  «браслетов», не имея специальных навыков, нет никакой возможности. Васька машинально сбросил кольцо с правой руки, сложил и сунул  «на всякий случай»  в карман.

                 «Они сделали тебя своим…»    Васька осмотрелся, присел на нары.  Лампочка в зарешеченном окошечке над дверью насмешливо мигнула желтым: «Неприятно смотреть на свет? Ты стал вампиром.»

                 Дрожащими пальцами нервно, суетливо ощупал доски нар и, поднявшись на ноги, нетвердым шагом придвинулся к стене, дотронулся осторожно. Стена, как стена, кирпичная, небрежно штукатуренная, известкой побеленная, но... "Они сделали тебя своим..."

     "Нам вампирам сквозь стены запросто: закрыл глаза, представил чистое пространство и шагай, пока стена не кончится. Случается, раньше времени глаза откроешь, ну, тогда каюк", -- к месту вспомнил шутливую похвальбу Коляна.

      Васька вспотел от волнения и снова вытянул руку по направлению к стене.  «Закрой глаза и спокойно иди вперед»  -- повторил, пытаясь сосредоточиться.  Шаг, другой, третий… Нет, глаза не открываем, шагаем дальше. Следующие пять шагов снова не встретили сопротивления, а шестой прервал резкий скрип тормозов и  заполошный женский визг:

 -- Нюх потерял, придурок. Поцарапай мне машину!

              Васька открыл глаза и радостно уставился на орущую из  окна  сверкающего металликом Шевроле  глупенькую смазливую Иришкину мордашку.

 -- Васька? – Иришка признала наконец соседа и  смягчилась. –  Крышу снесло: по дороге с закрытыми глазами бродишь? 

 -- Потом. Все потом, -- Васька торопливо обежал машину  и уселся на пассажирское сиденье. – Поехали, подбросишь меня до дома.

  -- Без проблем, -- Иришка надавила педаль и принюхалась. – Ты сколько дней не мылся? Пахнешь отпадно:  потом и кровью. – Крылья ее носа затрепетали, а зад непроизвольно подвинулся.

 -- Извини, -- Васька смутился. – Сейчас доберусь домой, отмоюсь…

 -- Даже не думай смывать запах вырвавшегося из битвы самца! – Иришка оскалилась, задышала глубоко и часто. – Я  знаю, ты меня хочешь. – Она с всхлипами втягивала воздух и напряжено высматривала что-то по сторонам дороги.

                    Ей  пришлось притормозить:  впереди неприлично похотливо взбрыкивал  на колчках  раскормленным  иностранным  задом   лунно-белый   Лексус.   Иришка, подпрыгивая  от нетерпения,  повернулась к Ваське,  утробно подвыла и схватила парня за ляжку. Попыталась просунуть руку поглубже между  бедер.   Управляя одной  левой, вывернула руль, пошла на обгон.   Удивленно приоткрылись из Лексуса толстые красные губы.

 -- Судья, -- удивился в ответ Васька. -- Подрежь козла, пусть в кювет свалится.

 -- Без проблем! -- Иришка резко сработала рулем вправо-влево, и не ожидавший стремительного маневра судья, ушел от столкновения, перескочив тротуар и протаранив забор.

 -- Супер! -- радостно захохотал Васька. -- Вот говорят люди о толерантности и незлобивости, а увидишь качественный пинок в зад толстой туше, и на душе теплее.

 -- Ездить научись, козел! -- бешено орала  в окно Иришка.  Не притормаживая, круто завернула в узкий,   темный от множества тополей переулок,  и, резко вдавив в пол педаль тормоза, остановила машину.  – Ты меня хочешь, охальник, а я слабая девушка и устоять не могу...

               Наклонилась над Васькой, дотягиваясь до рычага, опускающего спинку сиденья, другой рукой дернула книзу молнию на джинсах. Вскочила на парня верхом, зашептала на ухо горячее, неразборчивое, матерное.  Все громче, быстрее, напряженнее,   пока не прервалась собственным криком, и свалилась на  Ваську  тяжелым хрипящим кулем.

              Васька, ощущая во рту солоноватый   вязкий привкус, сдвинул обмякшую женщину в сторону:

 --  Даешь стране угля! Наверное, немало мужиков сексуально оприходовала, -- попробовал двинуться размякшим телом. -- У тебя курить есть?