Джульетта задышала часто, протолкалась через толпу. Сияющая, яркая, красивая, с красных губ только кровь не капала. Встала спиной к  Коляну: нельзя налоговому инспектору с бандитом принародно общаться.

 -- Кого на сей раз подцепила? --лицо Коляна осталось спокойным, но в голосе послышались ревнивые нотки.

 -- Олигархишко местный. Пундиков. Скупает у фермеров за бесценок весной осенний урожай. Тем и богатеет. "Ты,-- говорит. -- Ни черта не смыслишь в минете!" Это при моей семисотлетней активной практике! Оставила ему двести грамм гирлятинки на развод, чтобы копыта не откинул по дороге в больницу. На скорой увезли без сознания.

 -- Так ты и в горло не впивалась?

 -- Дело мастера боится. Совместила полезное с приятным. У тебя что? Переусердствовал в скорби и скатился в печаль?

 -- Поднялся до грусти, -- мягко поправил Колян. -- Посмотри братьев на трибуне. Рожи скорбные, а рады. Две кормушки освободились... Не братья нам имя... И собралось нас на этом пятачке многовато.

 -- Ты о чем?

 -- Сам пока не знаю, но тревожно в воздухе,... будто кто-то через прицел рассматривает, но стрелять не спешит -- удовольствие продлевает.  Ой, как тревожно.

 -- Успокойся, Колян, это только предчувствие дождя, -- Джульетта, незаметно оглядевшись, протянула руку назад и помяла то, что ухватила. -- Посмотрим спектакль, и у нас еще будет время повеселиться.

 -- Без веселья только в омут. Слышала, как Мнимозина напугал нашего Палваныча и удивил его жену и дочь. -- Колян потянулся. -- Весь городок наполнен слухами о чудесах в Непряхинском морге.

 -- Вся внимание.

 --  Есть места,  где чудеса случаться обязаны,-- это мое жизненное наблюдение, -- Колян повел глазами по сторонам и, убедившись, что никто не смотрит, положил руки на бедра Джульетты. -- Судмедэксперт Палваныч являет собой почти исключительный случай гармонического симбиоза вампира и человека.  Патологическая жадность к деньгам дополняет кровавую ненасытность,  страх вампира перед разоблачением соседствует с человеческой трусостью и  боязнью физической боли.  Вампир Палваныч с момента рождения   двести три года  бегал от драк, скандалов, разборок, и нашел себя, став судмедэкспертом Павлом Ивановичем  в тихом Непряхинске.

            Покойники,  они же усопшие, отстрадавшие, ушедшие, оставившие, отжившие,  покинувшие, отмучившиеся  -- клиенты-жмурики,  если короче,  не лезли  драться в ответ на нелестные, а, порой, грубые и оскорбительные высказывания Палваныча в их адрес.  Не рвали на груди рубаху и не кидали шапку оземь,  если Палваныч с пьяных глаз не очень аккуратно работал скальпелем.  «Не качали права», укрепляя свою значимость и авторитет, перед  молоденьким вампирешкой тринадцатой категории. Не вцеплялись в горло, как жена и дочь, "Денег, денег,денег! Ты вампир или тряпка?" на развлечения и наряды. Смирные,  покладистые и нетребовательные ребята.

            Хитрый Палваныч придумал пить кровь у неспособных к сопротивлению мертвых, а деньги «снимать»  с убитых горем и предстоящей вечной разлукой с покойным  безутешных родственников. Соблюдая приличия перед памятью «покинувшего мир»,  последние  не скупились и не торговались.

            Здание морга – бывшая больничная котельная, приспособленная  для временного складирования и хранения транзитных тел, стало местом работы для всей семьи вампира:  он вскрывал и определял «нужную» причину смерти,  а жена и дочь обмывали и одевали усопших к погребению. Тело не выдавалось родственникам, пока в полном объеме не оплачивались навязанные услуги.

          Палваныч,  худой  длинный,  изогнутый, как шило, привычно неторопливо осмотрелся, настраиваясь  на переход  в  особый мир  морга.  Своим ключом открыл и снял полукилограммовый замок с двустворчатой двери, потянул ручку, внимательно прислушиваясь к скрипу. Щелкнул выключатель, и три лампочки, без плафонов и абажуров, с высокого потолка  тускло осветили серо-желтым светом сто квадратных метров цементного пола, грязные стены и  ряд столов с «клиентами» под белыми простынями, из-под которых выглядывали только правые ступни с номерочком на большом пальце. Безвременно и безвозвратно отлучившиеся терпеливо и непринужденно ожидали очереди на предпохоронное обслуживание.

         Палваныч всегда входил в морг, как в загадочный храм. Он считал, и многие поддерживали его  убеждение, в неизбежности сверхъестественных,  экстраординарных случаев, с оттенками не  ясной, а, чаще, явной жути, которые, если до сих пор не случились, то вскоре непременно произойдут в таком тяжелом, мрачном месте.

 Дверь проскрипела, закрываясь, и легонько хлопнула. Палваныч вздрогнул. В морге скрип, хлопок, голос,  легкое движение воздуха, тишина  -- все имеет значение. Страшные чудеса и жуткие явления здесь обязаны случаться.

        Сейчас Палваныча интересовали только два тела – председателя регистрационной палаты  Мнимозины и Кирюхи -- бывшего главы района.  Палваныч откинул простыню:

 -- Бедняга, как тебя раскатали!...  Несчастный случай. Очевидно!

         Всегдашний собутыльник и соходник по бабам был просто расстелен на столе скатертью, а на лице под черными усами застыла плоская улыбка.

 -- Веселый был, -- грустно прокомментировал Палваныч и улыбнулся, припоминая совместные приключения. -- В театре жизни у каждого свое амплуа: кто-то драматизирует, другой в черных трагедийных по жизни, мрачно насупясь, шагает; некоторым повезло проскакать дистанцию легким клоуном, и даже его смерть вызывает у окружающих улыбку. Финита... -- Он откинул следующую простынь. Глянул и сразу  закрыл тело. – Типичное самоубийство  двумя выстрелами. Эх, и что им не живется?

       Он вытянул из кармана мобильный, с отвращением выбрал номер жены и, ожидая соединения,  пнул  ближайший стол:

 -- Жизнь пошутила: сделала бессмертным в окружении мертвецов! – телефон отозвался голосом жены, и Палваныч сник. – Да-да, приезжайте, работайте, а я отчет подготовлю.

           Из черного Вольво выбрались мама Вера и дочка Иришка, плотные невысокие ярко-накрашенные блондинки. Прошли в открытую дверь морга.

 -- Такой противный тусклый желтый свет, -- злобно процедила мама.

 -- А зачем покойным яркий и белый? – возразила «продвинутая»  дочь. – Им теперь розовый, голубой или серо-буро-малиновый – абсолютно фиолетово.

        Привычно приступили к работе. Снимали простыни и окатывали отстрадавшего холодной водой из цинкового ведра.  Мгновенно посиневшего и покрывшегося гусиной кожей бедолагу оставляли обсыхать и переходили к следующему.

                  Иришка подбежала к третьему столу, а там простыня, будто на колу повисла. Так высоко, что ноги и голова жмура частично обнажились. Сдернула Иришка простынь, и обе женщины  ахнули в голос:

 -- Мнимозина! – отвернулись, конфузясь, но потом снова уставились на раскатанного в блин красавца мужчину, с сильно эрегированной детородной плотью.

 -- А я всегда говорила, что внутри у них кость, -- с юношеским максимализмом заявила Иришка. -- Крепкая, твердая кость.

 -- Твердость должна быть величиной постоянной, а не одноразовой: кальций у мужиков вымывается с мочой, и кость мягчает со временем, превращается сначала в мягкий хрящик, а позже в жалкую застиранную тряпочку, -- грустно добавила мудрая мама. – Давай-ка, займемся пока другими, а на этого будем любоваться.

         Струя воды из крана мощно ударила в ведро, а лампочка над головой возбужденного Мнимозины внезапно моргнула. Раз, другой, третий… А на четвертый моргнул труп и начал поднимать голову. Женщины оцепенели.

         В дверях застыл, собиравшийся войти Палваныч. Из его рук медленно, листок за листком, выпадали протоколы вскрытия.

 -- Прикольно! -- прокомментировала мысленно Джульетта. Ее плечи вздрагивали от смеха, и она, прикрыв ладонями лицо, ссутулилась в позе обремененного безутешным горем чиновника, сотрясающегося от рыданий. -- Колян, нельзя так веселиться во время похорон.