— Вы не теряйте надежды, Артур, — сказала Лаура с горькой улыбкой. — И ваше дело еще не проиграно, потому что этот брак не продержится дольше нескольких месяцев — они и теперь уже ненавидят друг друга.

— Что вы говорите? — с невинным видом воскликнул лорд Эльтертон. — А я думал, что они страстно влюблены друг в друга!

Он говорил это нарочно, чтобы вызвать Лауру на разговор, и хотя знал, что нельзя и наполовину доверять тому, что она говорит, но надеялся извлечь из ее болтовни что-нибудь полезное для себя.

— Как же, влюблены! — засмеялась она. — Тристрам у нее даже не на первом месте. У нее есть один очень красивый иностранец, похожий на Ромео, которым она гораздо больше заинтересована. Бедный Тристрам! Ему, вероятно, предстоит сделать еще много открытий!..

— Откуда вы все это знаете? Вы удивительная женщина, леди Хайфорд. У вас всегда такие интересные сведения!

— Я случайно увидела их на вокзале Ватерлоо. Они, по-видимому, только что откуда-то приехали, а Тристрам думал, что она в Париже! Бедняжка!

— И вы ему, конечно, об этом сказали!

— Я только намекнула.

— Это было очень умно с вашей стороны, — и лорд Эльтертон насмешливо улыбнулся. — Он, конечно, вам очень благодарен? — сочувственно спросил он.

— Сейчас нет, но когда-нибудь будет!

Светлые глаза Лауры сердито сверкнули, а Эльтертон снова рассмеялся и насмешливо прибавил:

— Да, Тристрам тупое животное, если не почувствовал к вам за вашу доброту вечной благодарности. Я бы на его месте почувствовал! Однако нам, кажется, пора идти, а то все уже начинают расходиться.

И когда они поспешно направились к остальным гостям, лорд Эльтертон думал: «Да, мужчины могут быть браконьерами, вроде меня, но, черт возьми, среди них все-таки нет таких лисиц, как эта женщина!»

В тот вечер леди Анингфорд, проводив Зару, зашла к леди Этельриде, и они сразу же заговорили о том, что их интересовало, — об отношениях между Зарой и Тристрамом. Обе теперь были вполне убеждены, что молодые супруги несчастны, но что разделяло их и почему у Зары был такой грустный, страдальческий взгляд они, конечно, не знали и могли только строить более или менее вероятные догадки.

Зара тем временем сидела у себя в комнате в старинном кресле и, крепко стиснув руки, пыталась уяснить себе свое положение.

Она явственно чувствовала, что в ее отношении к мужу наступил кризис. Судьба возложила на ее плечи новый крест: когда вечером герцог говорил о своей жене, Зара внезапно поняла истину — она любит своего мужа…

И вот теперь она пыталась разобраться, почему же она его любит? Ведь она издевалась над ним, когда в свадебную ночь он говорил ей, что любит ее. Тогда она считала эту любовь чувственностью, а его назвала животным. И вот теперь сама стала таким животным… Ведь у нее не было решительно никаких оснований любить своего мужа, ведь они совершенно чужды друг другу… Она всегда думала, что любовь может возникнуть только тогда, когда хорошо знаешь объект своей любви и чувствуешь к нему уважение и преданность. Теперь она знала, что это был ложный взгляд — любовь, по-видимому, и самая нежная, и глубокая, может вспыхнуть сразу, с одного взгляда.

Они оставались чужими друг другу, однако это странное, жестокое чувство, называемое любовью, расплавило лед в ее сердце и зажгло в нем пламя. Заре хотелось ласками стереть с лица Тристрама то суровое напряженное выражение, которое теперь было на нем; ей хотелось самой упиваться его ласками, чувствовать, что она принадлежит ему. Она страстно мечтала о том, чтобы он сжал ее в объятиях и поцеловал. То обстоятельство, что он женился на ней из-за денег, потеряло для нее всякое значение: она сознавала, что даже если это и так, то ведь он же потом полюбил ее! А она… оттолкнула его любовь!

Но раскаиваться уже бесполезно, слишком поздно — теперь ей остается только вести себя так, чтобы он никогда не заметил, как она страдает…

И в эту ночь пришел ее черед смотреть с тоской на запертую дверь и в душевной муке метаться по постели.

К завтраку собрались все. Так как был день рождения леди Этельриды, все пришли с подарками и в столовой царило приятное возбуждение. Слышались шелест развертываемой бумаги, изумленные вскрики, шутки и смех.

Все в доме любили Этельриду, начиная с величественного дворецкого и кончая судомойкой. Поэтому слуги каждый год подносили ей огромные букеты и корзины цветов, а с почты так и сыпались подарки и поздравления от отсутствующих друзей. И трудно было представить себе более милое существо, чем виновница этого торжества! Лицо ее дышало счастьем, а сердце усиленно билось при мысли о предстоящем свидании. Только найдет ли он дорогу? — с тревогой думала она.

— Мне нужно пойти отдать кое-какие распоряжения, а к одиннадцати нам всем надо будет собраться в передней, — сказала леди Этельрида гостям в четверть одиннадцатого и выскользнула из комнаты.

Френсис Маркрут ушел за несколько минут до нее.

— Генрих, — сказал он накануне своему слуге, — мне нужно знать, где находится гостиная леди Этельриды. Узнайте об этом у горничной миледи; завтра утром нужно незаметно отнести туда книги. Распакуйте их и снесите наверх, предварительно предупредив меня, что идете туда. А я потом скажу вам, в каком порядке положить эти книги. Вы поняли?

Леди Этельрида стояла у окна в своей светлой гостиной, и сердце ее сильно билось. Успеет ли он освободиться вовремя от бесконечного разговора о политике с ее отцом? Ведь в их распоряжении так мало времени, всего полчаса! Чтобы не терять ни минуты, она заранее оделась для гуляния в короткую юбку, мягкую фетровую шляпу и толстые крепкие ботинки.

Успеет ли он? Но в тот момент, когда дрезденские часы, стоявшие на камине, пробили половину одиннадцатого, раздался тихий стук в дверь и в комнату вошел Френсис.

Он, этот опытный птицелов, в одно мгновение понял, что пойманная им птичка вся трепетала от нетерпеливого ожидания, и это привело его в восторг. Френсис отлично понимал, как важно иногда облекать самые простые вещи прекрасной таинственностью и знал, что для леди Этельриды это невинное свидание является важным событием.

— Как видите, я нашел к вам дорогу, — мягко сказал он, нежно и выразительно посмотрев на нее.

Этельрида несколько взволнованно ответила, что она очень рада этому, и с нервной поспешностью стала говорить, что ей хочется поскорее показать ему свои книжные шкафы, так как в их распоряжении очень мало времени.

— Да, у нас всего только коротких полчаса, если вы мне разрешите остаться так долго, — сказал он.

В руке у него были «Сонеты» Шекспира в очень старом издании. Книга была великолепно переплетена в мягкую кожу, и на ней красовалась монограмма леди Этельриды, заключенная в небольшой филигранный медальон тончайшей работы. Маркрут прежде всего передал ей этот том.

— Я заказал переплет для этой книги уже давно, неделю тому назад, но до вчерашнего дня боялся, что вы не позволите мне преподнести его вам. Я не собирался дарить книгу в день вашего рождения, а хотел преподнести ее вам в знак нашего доброго знакомства.

— Она прекрасна! — восхищенно сказала леди Этельрида.

— А вот там, на вашем письменном столе, лежат книги, которые и есть мой подарок ко дню вашего рождения, если только вы захотите сделать мне удовольствие принять его.

Она с радостным восклицанием бросилась к столу.

Книг было шесть. Томик Ренье, два тома Мюссэ и три тома избранных произведений английских поэтов. Леди Этельрида с восторгом рассматривала их; и эти книги, в мягких кожаных переплетах с золотыми монограммами, тоже были произведениями искусства.

— Какая красота! — воскликнула она. — И смотрите, они по цвету подходят к моей комнате, как это вы угадали… — она вдруг умолкла и опустила глаза.

— Однажды за обедом вы мне сказали, что ваш любимый цвет лиловый, а любимые цветы — фиалки. Разве мог я это забыть? — и он позволил себе на шаг приблизиться к ней.