— Милое вы, прекрасное существо, добро пожаловать в нашу семью в Монтфижет!

И Зара вдруг почувствовала комок в горле. Значит, она судила о них совершенно неверно! И решив исправить ошибку, с улыбкой подошла к группе гостей.

В этот вечер в Монтфижете, когда дамы одевались к обеду, было много беготни из одной комнаты в другую — гости обменивались впечатлениями о молодой жене Тристрама. Впечатление в общем было благоприятное для нее. Все сходились во мнении, что она красива и очаровательна, но расходились в вопросе о ее характере, и только одно злое сердце осталось при особом мнении, отнюдь неблагожелательном.

Тристрам вовремя был готов к обеду, но постучать к своей жене не решался. Если она сама через некоторое время не даст ему знать, что готова, он пошлет Хиггинса узнать об этом у горничной Зары.

Его глаза сияли гордой радостью — Зара держала себя безукоризненно, он даже не мог себе представить, что она будет так мила и будет так много разговаривать. И все его старые друзья искренне восторгались ею, а Артур Эльтертон даже слишком…

Но затем его радостное волнение угасло. Чем ему, собственно, было гордиться, когда он даже не осмеливался постучать в ее дверь? Теперь он очень жалел, что под влиянием оскорбленной гордости дал ту клятву в их свадебную ночь, потому что она мешала ему делать какие бы то ни было шаги к сближению.

Зара же чувствовала себя почти счастливой. Это был первый вечер в ее жизни, когда она одевалась без тяжелого чувства. Ее инстинкт самозащиты мог некоторое время отдохнуть, ибо эти новые родственники, по-видимому, не только казались, но и на самом деле были добрыми людьми. Единственно, кто ей совсем не понравился, это леди Хайфорд — она уже успела сделать ей несколько ядовитых комплиментов, в которых Зара почувствовала враждебность к себе.

Что же касается ее мужа, то тут Зара оставалась в недоумении. Было совершенно очевидно, что здесь его любили решительно все, начиная от герцога и кончая старым сеттером, гревшимся у камина. И Зара не понимала, как можно было любить человека, способного на такую низость, как женитьба на ней. Или, может быть, она в чем-то и здесь ошибается? При первом же случае необходимо спросить об этом у дяди, который, она была уверена, скажет ей правду.

Обед начинался в половине девятого и к этому времени следовало быть одетой, но комната была так уютна, в ней было так много прекрасных старинных вещей, что Заре захотелось еще немного посидеть в ней.

И все же надо одеваться. К счастью, Заре не приходилось возиться с прической — волосы можно было быстро свернуть в узел. Когда она закончила свой туалет, Генриетта в восторге воскликнула:

— Миледи сегодня очаровательна, милорд будет гордиться миледи!

И он действительно гордился.

Ровно в половине девятого Зара послала Генриетту постучать в дверь Тристрама, и в тот же самый момент Тристрам посылал Хиггинса к ней с тем же поручением. Как горько смеялся он над несуразностью этого положения — посылать слуг, чтобы уведомить друг друга, что они готовы, тогда как он сам должен был помогать своей жене выбирать украшения и украдкой от горничной целовать ее!

Нелепый фарс!.. Но через все это надо пройти, чтобы потом уехать в Рейтс и найти там забвение в добросовестном исполнении обязанностей крупного землевладельца. Кроме того, можно будет с головой уйти в политику, чтобы никто никогда не догадался, какую ужасную ошибку он совершил.

Идя с Зарой по длинному коридору, Тристрам подчеркнуто формально сказал ей, что она сегодня очень интересна. И на самом деле она была прелестна в легком платье цвета темного сапфира, единственным украшением которого служила великолепная брошь, подаренная Этельридой.

Было очень милым проявлением внимания к хозяйке дома, что Зара надела именно эту брошь, и Тристрам тотчас оценил ее такт. Впрочем, он все в ней ценил.

Гости в доме герцога всегда были пунктуальны, по этому, когда Зара с Тристрамом вошли в гостиную, почти все уже были в сборе. На мгновение в комнате наступило молчание, как будто присутствующие замерли в восхищении, а затем все разом заговорили и засмеялись, и вскоре двинулись в столовую. Запоздали только двое: леди Хайфорд и еще одна дама.

Когда Зара под руку с герцогом шла по белой гостиной, у нее было такое ощущение, точно она после долгой разлуки и тяжкой борьбы вернулась в знакомую обстановку и могла наконец свободно вздохнуть.

Обед прошел прекрасно, но после обеда, когда дамы собрались в белой гостиной, леди Хайфорд сосредоточила все свое внимание на Заре. Подойдя к ней вместе с другими дамами, она стала игриво уверять ее, что непременно должна сесть с ней рядом: «Ведь мы с вашим мужем такие друзья, и я так рада, что вы открываете Рейтс. Наша милая леди Танкред тоже будет так рада!», — щебетала она.

Зара учтиво принимала эту болтовню, думая про себя: «Что за вертлявая женщина».

— Я не помню, чтобы мой муж когда-нибудь говорил о вас, — сказала она, выслушав назойливое щебетанье и ядовитые намеки Лауры. — Вы, можете быть, надолго уезжали?

Но в конце разговора, как Зара ни старалась сделать его трудным для леди Хайфорд, та все-таки успела запустить свое отравленное жало в ее душу. Когда в гостиную вошли мужчины, то Тристрам, желая показать, что не боится встречи с Лаурой, подошел к ней и заговорил, а затем она увлекла его к дальнему дивану. Заре внезапно стало очень неприятно. Она не спускала с них глаз и почти не слышала, что говорили ей другие.

Лаура же, которая была далеко не глупа, почувствовала, что Тристрам несчастлив, хотя, может быть, и влюблен в свою красавицу-жену, и что, следовательно, наступит момент, когда, высказывая ему сочувствие, можно посеять в его сердце вражду к жене и сомнения в ней.

— Милый мой Тристрам, почему вы мне не сказали о вашей женитьбе? — начала она. — Разве вы не знаете, что меня радует решительно все, что приятно вам? — и Лаура, опустив глаза, вздохнула. — Я всегда понимала вас и сочувствовала всему, что шло вам не на пользу!

И Тристрам, как ни удивительно, забыл все упреки и сцены, которые она ему делала в течение года, и почувствовал к ней симпатию. Так приятно было сознавать, что есть, значит, женщина, преданная ему!

— Это очень мило с вашей стороны, Лаура, — произнес он.

— Но скажите мне, действительно ли вы счастливы… Тристрам? — Лаура запнулась перед тем как произнести его имя. — Ваша жена красива, но, видимо, очень холодна. А я знаю, дорогой… — она опять запнулась, — я знаю, что вы не любите холодных женщин.

— Не стоит разбирать мою жену, Лаура, — ответил он. — Расскажите мне лучше, как вы поживаете. Позвольте, когда мы с вами виделись в последний раз? В июне?

В сердце Лауры закипела злость — значит, он даже не помнил, когда они виделись в последний раз! Это было в июле, после футбольного состязания в Итоне.

— Да, в июне, — печально подтвердила она, снова опуская глаза. — Вы, Тристрам, должны были уже тогда сказать мне о вашей женитьбе, а то это было для меня таким ударом, что я серьезно заболела. В то время вы ведь, должно быть, уже были помолвлены!

Тристрам промолчал: разве мог он сказать правду?

— Не станем об этом говорить, — повторил он. — Забудем лучше все старое и начнем новое. Вы всегда останетесь мне другом, я в этом уверен. Вы всегда и были им… — Но тут Тристрам почувствовал, что это уже совсем ложь, и остановился.

— Конечно, я всегда останусь вашим другом, дорогой… Тристрам! — ответила Лаура, делая вид, что очень тронута.

А Зара, пытавшаяся разговаривать с герцогом, увидела лишь, что Лаура вздрогнула и с серьезным видом опустила глаза. И Зарой вдруг овладело такое бешенство, что она не слышала ни одного слова из того, что ей говорил герцог.

Тем временем леди Анингфорд отошла к окну с Вороном.

— Ну, как по-вашему, Ворон, все ладно? — спросила она, и поскольку тот понимал ее с полуслова, как леди Этельрида герцога, он не спросил, что она имеет в виду, а сразу ответил: