Так они разговаривали всю дорогу, но чувствовалось, что мысли его витают где-то в другом месте и внутри он весь напряжен. И не удивительно. Драться и побеждать — в этом его жизнь, и он, видимо, немало зарабатывал и не мог позволить себе на чем-то споткнуться.

— Полулегкий вес считается в боксе самым легким? — спросила Перл.

— Да нет же, черт возьми. Есть еще легчайший вес и вес пера. Легкий вес идет следующим за моим. Я иногда выступаю и против боксеров в легком весе. Вот тут-то мне раз и не повезло.

— Не повезло?

— Когда-нибудь я вам расскажу. Вот мы и прибыли. Как раз вовремя.

Они поставили машину на улице среди множества других и направились к странному зданию, похожему на ратушу, под названием «Манор Плейс Батс».

— Мне придется вас теперь оставить, Устричка. Вот ваш билет. Я приду к вам, как только освобожусь.

— Почему вы называете меня Устричкой?

— А вы не догадываетесь? — рука его, сжимавшая ей локоть, была твердой, как железо. — Эй, Терри, присмотри за моей девушкой, хорошо? Мне пора. Позаботься о ней.

Крупный мужчина с обрубкообразными руками и свернутым носом провел Перл к месту в третьем ряду. Перл казалось, будто все обращают на нее внимание, ей было не по себе. Жаль, с ней нет сейчас Хэйзел или кого-нибудь, с кем можно перекинуться словом. Просторный зал с рядами стульев, как в кинотеатре, но, кроме стульев, в нем ничего больше не было. От входа шли облицованные кафелем коридоры с множеством объявлений о лечебных ваннах. Зал оказался не таким уж жалким, как она ожидала; публика была довольно простоватой, рабочий люд и служащие средней руки, среди них несколько бывших боксеров, об этом говорили их Лица. Она приметила потрясающе броскую и довольно банальную девицу с платиновыми волосами, в темных очках для шика, в мини-юбке и высоких ботфортах. Перл решила пальто не снимать.

Зрелище началось с выступления двух боксеров легчайшего веса; первые два раунда они наносили друг другу удары, а затем один из них упал и был объявлен нокаут. Все это весьма напоминало то, что видишь по телевизору, но обрело особую реальность, поскольку перед тобой были живые люди, а не фигуры на экране, и поэтому производило другое впечатление. Годфри значился в программе третьим. Шесть трехминутных раундов между боксерами полулегкого веса — Годфри Воспером, Кенсингтон и Эдом Хертцем, Ливерпуль. Ее удивило, что имена их были напечатаны более мелким шрифтом, чем имена двух других боксеров. Может, подумала она, тут учитывается вес боксеров?

Но, по-видимому, это было не так, потому что во второй схватке, о которой было объявлено еще более мелким шрифтом, выступали два боксера тяжелого веса. Они колотили и калечили друг друга целых восемь раундов, пока негру не присудили победу по очкам.

Затем появился Годфри в красном халате, с надписью «Маленький Божок» на спине. Он подмигнул Перл и влез на ринг. Его противником был молодой парень с круглым одутловатым лицом и длинными светлыми волосами. Распорядитель объявил начало боя, рефери свел противников на середине ринга, а затем оба они вернулись каждый в свой угол и сбросили халаты. Поскольку Перл сидела ниже уровня ринга, боксеры не казались ей такими уж низкорослыми, и Годфри был прекрасно сложен, смуглая гладкая кожа, ноги в темном пушке волос, и мускулы выступали только тогда, когда он двигался. На его фоне Хертц выглядел бледным и кривоногим, приземистым, более сутулым.

Раздался гонг, и они начали кружить вокруг друг друга, нащупывая незащищенные места, и вдруг один из них решил, что нашел слабое место. Мгновенно замелькали перчатки: бамп, бамп, бамп, удары сыпались так часто, что невозможно было уследить; потом этот взрыв прекратился, и они снова стали кружить вокруг друг друга. Так продолжалось в течение первых двух раундов: неистовая ярость перемежалась с разведкой, маневрированием и кружением по рингу. Перл казалось невероятным, что она имеет какое-то отношение к этому маленькому, красивому, яростному молодому человеку на ринге, что это он пригласил ее сюда и что она согласилась прийти. Она была захвачена всем происходящим, но не настолько, чтобы терять самообладание. Она заметила, что Годфри все время выбрасывал вперед левую руку как поршень, и каждый второй или третий раз он наносил ею удар по лицу противника, и лицо Хертца сделалось багровым, а из носа показалась кровь; однако из них двоих нападал больше Хертц, и несколько раз ему удалось загнать Годфри в угол, и тот не сразу смог оттуда выбраться.

Ей трудно было разглядеть его лицо в промежутках между раундами, разве только когда он поворачивался, чтобы сплюнуть в ведро; но когда начался третий раунд, темп боя заметно изменился. Теперь они больше атаковали, чаще входили в ближний бой. Перчатки мелькали в воздухе, толпа начала реветь. Так продолжалось целую минуту, и вдруг сосед Перл сказал:

— Ну и дал он ему! — Перл смотрела и не понимала, что он имеет в виду, потому что все шло как прежде. И тут Годфри отскочил в сторону, уклонившись от одной из атак Хертца, и остановился, полуопустив перчатки, пританцовывая, словно вызывая Хертца приблизиться к нему. Хертц снова ринулся в атаку, и Годфри снова повторил тот же прием. Это может просто свести с ума, думала Перл, без конца промахиваться, видеть, как противник увертывается и уходит от ударов и качается из стороны в сторону на близком расстоянии от него, все время рядом и одновременно вне досягаемости. Публика бесновалась. Потом раздался гонг, и боксеры разошлись по своим углам. Но рефери последовал за Хертцем в его угол и, внимательно посмотрев на него, вернулся к Годфри и поднял его руку. Раздались одновременно аплодисменты и свистки. На ринг вышел распорядитель и объявил победителя, сказав, что рефери остановил бой в конце третьего раунда «за явным преимуществом».

В ответ раздались свистки и аплодисменты, и Годфри поднял вверх руки, в то время как секундант набрасывал ему на плечи халат. По его виду едва ли можно было сказать, что он еле стоит на ногах от усталости.

После этого Перл посмотрела еще один бой, но под конец тот самый крупный мужчина со свернутым носом подошел к ней и, дыша на нее пивным запахом, сообщил, что Годфри ожидает ее в фойе.

Она выскользнула из зала и увидела его — он стоял с непросохшими после душа волосами, в шикарной коричневой кожаной куртке, полосатой шелковой рубашке с белым воротником, коричневом галстуке и узких полотняных брюках песочного цвета. Он взял ее под руку — снова эта железная хватка, — и снова ее кольнуло чувство некоторого разочарования из-за его маленького роста — на ринге он выглядел выше. По пути к машине он объяснял ей, почему его так взбесил этот бой.

— Рефери остановил бой, когда я вот-вот готов был нанести решающий удар. В следующем раунде от этого Хертца осталось бы мокрое место. Он был уже готов, совсем выдохся.

— Какое это имеет значение? — спросила она. — Раз вы выиграли, значит выиграли. Разве не все равно?

Он усадил ее в машину, а затем, зайдя с другой стороны, скользнул на сиденье с ней рядом.

— Вам не понять, Устричка. Бокс — это вам не рукоделие. Бокс — как бой быков. В первом раунде оцениваешь противника, смотришь, из какого он теста сделан, выясняешь все его качества, и если у тебя есть смекалка, то составляешь план действий на следующие раунды, ясно? А потом действуешь строго по плану, и, когда противник достаточно выдохнется, вот тут-то самый момент его и прикончить.

Годфри положил руку на руль ладонью кверху и медленно сжал в кулак.

— И как раз в этот момент вмешивается слюнтяй-рефери и говорит, нет, нет, довольно с него, и останавливает бой как раз тогда, когда ты приготовился к нокауту. Рефери — вот кто губит твою жизнь!

— Но разве нельзя было в третьем раунде нанести ему побольше ударов, а не танцевать вокруг него?

— Что верно, то верно, но тут бы раунду и конец пришел. Я хотел вести бой три полных минуты, прежде чем окончательно разделаться с ним.

Перл поежилась от страха. Он похлопал ее по руке.