Энджелл хмыкнул.

— Разве не мог ваш человек проследить его? Кто знает, а вдруг он находится где-нибудь поблизости.

— Это нетрудно, но я сомневался, нужна ли вам такая слежка. Ну поразмыслите, старина. Если Браун в Лондоне, неужели он снимает еще одну комнату, а эта пустует? Что-то тут не то.

— Да, — согласился Энджелл. — Наверное, вы правы. Но, пожалуйста, продолжайте слежку и сообщите мне сразу, как он вернется.

Через две недели Перл снова навестила квартиру Годфри, а затем разыскала тренировочный зал на Кренбурн-стрит, о котором он часто упоминал. Она разыскала там и Пэта Принца и под любопытными взглядами крепких молодых парней в тренировочных костюмах подвергла его расспросам. Принц был приветливее Дэвиса, но ничего нового сказать ей не смог.

Наступило время ленча, и она поела в ресторанчике на Сент-Мартинз Лейн. За ленчем красивый мужчина лет тридцати, говоривший с итальянским акцентом, сел за ее столик и попытался завязать знакомство. Она, не раздумывая, дала ему отпор и поспешила закончить ленч и уйти, а он остался обиженный, в одиночестве.

Немного рассерженная и в то же время польщенная, она решила пройтись пешком. Подобные заигрывания были ей не внове, и она умела их пресечь и тут же о них забыть. Но на этот раз, неизвестно почему, встреча не шла у нее из головы, словно теперь в ее защитной броне появилась брешь. Может быть, оттого, рассуждала она, что мужчина оказался красивым и довольно обходительным. Она даже позволила себе представить, что последовало бы дальше, будь она женщиной другого сорта. Как бы тогда закончился ее сегодняшний день — ужином у Рица или свиданием в какой-нибудь меблированной комнатушке в Бейзуотер? И получила бы она удовольствие и успокоение или просто преходящее удовлетворение, за которым придет прежняя ненасытная потребность?

Одни предположения, которые никогда не осуществятся, потому что это противно ее натуре. Однако ее несколько удивило, что мысли и подробности, касающиеся дальнейшего возможного хода событий, занимают ее столько времени, хотя она и гонит их прочь.

Теперь ее воображение питалось куда более богатым личным опытом, чем в прошлом.

Мистер Фридель редко писал письма и редко наносил визиты, но в тот день Перл получила от отца письмо, в котором он сообщал, что Рэйчел легла в больницу удалять жировик на спине и пробудет там неделю. Перл показала письмо Уилфреду и холодно объявила:

— Пожалуй, мне надо на неделю поехать домой. Отец пишет, что к ним приходит женщина, но только по вечерам, и он, наверное, сбивается с ног один с двумя детьми.

Энджелл посмотрел на нее подозрительными и красными от бессонницы глазами. Что это — новая уловка, чтобы повидаться с Годфри? Но, видит бог, она больше не нуждалась в предлоге. Могла уйти в любую минуту, и он был не в силах ее остановить.

— А кто же будет заботиться обо мне? — спросил он, ощущая в это утро особенно сильное недомогание. Ночью его мучили боли, и он опасался, не камни ли в печени.

— А миссис Джемисон?

— Она ведь не готовит.

— Вы можете питаться у себя в клубе.

Равнодушие к его особе столь явно прозвучало в ее голосе, что его передернуло. Он стал ей безразличен, не нужен. Вот оно бессердечие молодости, ничем не лучше, чем когда дочь отвергает собственного отца. Он предпочел бы враждебность, чем холодное отсутствие всякого интереса. Его семейная жизнь разбита.

И все же она говорила всего о неделе. Может, она все-таки вернется.

— Когда вы собираетесь ехать?

— Надо торопиться, чтобы действительно помочь. Завтра.

Итак, Перл возвратилась в родные пенаты, а Уилфред перебрался в Ганноверский клуб. На его взгляд, это было лучше, чем вкушать одиночество, которое, возможно, скоро станет его перманентным состоянием. Он погрузился в работу в конторе и в бридж в клубе. Ему удивительно везло, и всего за пять вечеров, даже при весьма умеренных ставках, разрешенных в клубе, он выиграл сорок фунтов. Дважды, уходя из конторы затемно, он не ехал автобусом, а брал такси.

В понедельник он вместе с Фрэнсисом Хоуном и Симоном Порчугалом отправился осматривать землю, купленную в Суффолке. Сэр Фрэнсис горел желанием купить и другие небольшие владения поблизости, даже по их теперешним вздутым ценам, так как программа строительства оказалась шире той, что намечалась.

Возвращение домой было для Перл идеальным временным решением проблемы. Это даст ей возможность отдышаться, взглянуть на происшедшее со стороны, поразмыслить. И болезнь Рэйчел явилась идеальным предлогом — позволила ей вернуться домой без особых объяснений. С чувством величайшего облегчения она захлопнула дверь дома № 26 на Кадоган-Мьюз и отправилась в Селсдон.

Мистер Фридель принял ее радостно, с распростертыми объятиями, позволив на этот раз еврейской сердечности взять верх над сдержанностью, свойственной людям его новой родины. Перл легко вернулась к прежней жизни, поселилась в своей старой комнате.

Ей доставляло удовольствие покупать для них массу вещей, о которых прежде и думать не могла: филе, самые лучшие яйца и девонширское масло, персики и апельсины, свежие сливки, стилтон и рейнвейн для мистера Фриделя, новые футбольные бутсы для мальчиков. Выбросив из головы все другие мысли, она приятно проводила время: приехавшая погостить богатая тетушка — такой она воображала себя. Она проснулась как-то утром, и ей почудилось, что все события прошлого года, даже ее замужество, были вроде как сном и она никогда не покидала родного очага.

Поверить было нетрудно: сон был слишком безрадостным, но стоило потереть глаза, и ты пробуждалась. Она долго лежала, раздумывая обо всем. Несмотря на случившееся, несмотря на тяжелые разочарования, постигшие ее за этот год, огорчения и горький опыт, сможет ли она вернуться к прежней девической жизни?

Она оглядела комнату, в которой провела столько лет. Туалетный столик из полированного ореха с трельяжем, одна сторона которого не двигалась из-за сломанного шарнира. Комод, покрытый сверху стеклом, и высокий узкий шкаф с дверцей, такой узкий, что вешалки размещались в нем по диагонали. Два тонких уилтонских ковра, приобретенных мистером Фриделем на аукционе, и коричневый с рисунком линолеум, плетеный стул, который она сама покрасила в белый цвет и который снова нуждался в покраске. Ярко-розовое узорчатое покрывало на кровати, розовые в полоску занавески, пропускающие первые утренние лучи, лампа у кровати под пластиковым абажуром. В душе она всегда мечтала о чем-то другом, получше, и все же, живя тут, не замечала этого убожества. Теперь обстановка в доме казалась ей ужасной. Район серым и безликим, изолированным от центра жизни, а люди скучными провинциалами. Замужество с Уилфредом подняло ее выше этой среды. Ее возвращение домой — если ей когда-нибудь придется вернуться — было подобно тому, как если бы растение, привыкшее к простору сада, вдруг пересадили на тесную грядку.

Мальчики, вечером возвращавшиеся домой, раздражали ее, казались шумными и невоспитанными: никаких манер, то без всякого повода хихикают, то громко хохочут над пустяковыми шутками, говорят с напевным южно-лондонским акцентом. Джулия, сильно выросшая за год и ставшая бойкой девицей, перестала ей нравиться. Даже отец, казалось, переменился, словно как-то усох, стал менее внушительным. Но к нему она испытывала особую нежность. Несмотря на их прежние добрые отношения, она всегда немного пугалась этого важного, медлительного человека. Теперь она как бы уравнялась с ним и любила его больше прежнего. Не раз ей хотелось ему открыться, но она знала, что не найдет в нем понимания. Она сама себя не понимала. Будь ей присущ снобизм, — а принимая во внимание ее чувства, в этом приходилось признаться, — Маленький Божок был не тем человеком, которого можно было любить и тем более думать о замужестве с ним. И все же временами она его страстно желала, тосковала по его силе, необузданности, ей не хватало его мужского превосходства, даже его жестокости. Прошла целая вечность с тех пор, как они были вместе. Лишь дважды после смерти леди Воспер. Он переменился, переменился по отношению к ней. Порой ей казалось, что она просто не может без него жить.