Но если устал он, то устал и его долговязый противник. Эта была борьба искусства с грубой силой, но противники уже выдохлись, и на второй минуте Годфри удалось нанести два удара с навалом. Он заметил остекленевшие глаза Гудфеллоу и полностью выложился в последние шестьдесят секунд, стараясь бить по корпусу, — удары, которые Гудфеллоу удавалось только частично блокировать. Внезапно его озарило, и он увидел, что ошибка Гудфеллоу состоит именно в том, что он неоправданно низко держит перчатки, и Годфри перенес атаку на лицо. Это довершило дело. Удар, второй удар по челюсти, у Гудфеллоу подогнулись колени. Он привалился к канатам, выпрямился, Годфри бросился вперед, готовый к смертоубийству, но рефери преградил ему путь. Рефери поднял руку, отталкивая Годфри назад. Насупившись, Годфри с неохотой прекратил бой. Прозвучал гонг, оповещая о конце седьмого раунда. Но это ведь обман, его лишили заслуженного нокаута. Проклятый рефери…

Проклятый рефери приблизился к нему и поднял кверху руку Годфри. Раздались аплодисменты. Гудфеллоу сидел на табурете, и секундант губкой обтирал ему лицо. Значит, бою конец. Рефери присудил Годфри победу техническим нокаутом. Значит, все в порядке. И все-таки было бы лучше увидеть Гудфеллоу на полу.

— Иди, пожми ему руку! — просвистел ему в ухо Принц.

— Что?

— Вот это был бой так бой, малыш! Иди, пожми ему руку!

И Годфри подошел к Гудфеллоу и с неохотой пожал ему руку.

— Все не так просто, как вам кажется, дорогой Уилфред, — сказал Винсент Бирман, улыбаясь и с укоризной поглядывая на книги по юриспруденции: Баттон о диффамации, основные судебные процессы Уилшира. — Совсем не так просто.

— У меня создалось такое впечатление. Вы говорили, в боксерском мире можно… устроить все что угодно.

— Я так говорил? Что-то не припомню. Конечно, тут есть доля правды. Когда дело связано с большими деньгами, всегда есть… возможность оказать давление.

— Тогда о чем же речь?

— Но не всякая цель оправдывает давление.

— В прошлый раз вы сказали, что организация боксеров-профессионалов управляется одним или двумя людьми.

— Верно. Я говорил в общем и целом. Боксерский мир, как и некоторые иные области, — своего рода засекреченное предприятие. Чужих там не потерпят, мягко выражаясь. Если же вы вошли в этот мир и примирились с ним, а большинство людей примирилось, тогда все идет гладко. Но никакого вмешательства извне, так что забудьте о своих планах, — я хочу сказать, о планах вашего клиента. Давление, если уж оно оказывается, используется совсем не для того, чтобы помочь кому-то свести старые счеты.

— Мой клиент, — раздраженно повторил Энджелл и постучал по зубам дужкой очков. — Я уже говорил вам, чего он хочет.

— Значит, он кардинально переменил свое мнение, не так ли? Теперь оно противоположно первоначальному, когда он просил о помощи.

— Я пытался его отговорить. Он упорствует.

Бирман, слегка улыбаясь, разглядывал свои ногти.

— И вы по-прежнему его представляете?

— Да… — Энджелл поерзал в кресле и, словно горькое лекарство, сглотнул слюну. — Он мой старый клиент. И… у нас с ним давние и весьма прочные связи. Это явно… явно не такого рода дело, которое легко соглашаешься вести. Я уже было почти отказался, но сначала проконсультировался со своими партнерами. Они решили, что следует попытаться…

— А не может ли ваш клиент подождать? Рано или поздно Брауна все равно изобьют на ринге, или, как вы говорите, зададут ему хорошую взбучку. Это профессиональный риск. Его не избежать.

— К сожалению, нет. Он явно не желает ждать.

Бирман бросил на Энджелла любопытный взгляд. Он не был знатоком человеческой натуры, его мало интересовали другие люди; они волновали его не более, чем щепы, что проносятся мимо в речном потоке. Но не будучи ни психиатром, ни исповедником, он умел быть бесстрастным, как врач, и хранить молчание, как духовник, отчего люди открывали ему свою душу, видимо, чаще, чем кому-либо другому. Вот уже полгода как он с трудом узнает своего старого школьного товарища, теперь процветающего стряпчего. Энджелл, возможно, никогда не был типичным адвокатом: пройдя через все мытарства детства и юности и тяжкие для него годы солдатской службы, он обрел некоторый размах, проявляющийся с годами решительно во всем: в объеме его тела, походке, разговоре, широких жестах и даже в его скаредности. Но в последнее время в нем появилась непонятная раздражительность, он стал более властным и одновременно менее осмотрительным в своих суждениях.

На всякий случай Бирман сказал:

— Вашему клиенту, видимо, придется сильно потратиться.

— Насколько я понимаю, — ответил Энджелл, — он готов платить. Платить за свою прихоть. Конечно, в пределах разумного.

— Послушайте, Уилфред. Мне кажется, клиент ваш не совсем понимает, чего требует. Да и вы тоже. Ведь это просто неосуществимо. Боксеры встречаются только в своем весе. Для чего и существуют весовые категории, восемь категорий. В крайнем случае этого самого Брауна еще можно свести с боксером легкого веса, но не больше. И еще неизвестно, что из этого получится. Вы когда-нибудь слыхали о «Боксерских новостях»?

— Это что — газета?

— Верно. Так вот, «Новости» печатают список лучших. Ваш юноша впервые появился на ее страницах на этой неделе, потому что побил Гудфеллоу. Он седьмой среди английских боксеров полулегкого веса, а Гудфеллоу идет восьмым. Так вот, теперь Джуд Дэвис попытается устроить Брауну встречу со следующим номером выше него или на два места выше. Вот какого матча ждет ваш Браун, да и все остальные. Даже если Дэвис и попытается свести его с Боем Андерсоном, первым английским боксером в этой весовой категории, очень сомневаюсь, согласится ли. Андерсон подписать контракт. А если бы они и встретились и вашему пареньку хорошенько бы всыпали (что после его встречи с Гудфеллоу весьма возможно), то Дэвису не поздоровилось бы, — зачем он портит хорошего боксера, продвигая его слишком быстро.

Наступило молчание. Энджелл продолжал постукивать дужкой очков по зубам.

— А такой матч действительно может испортить ему карьеру?

— Да, такие случаи бывают. Даже в обычном серьезном бою боксер может потерять веру в себя, и ее уже не вернешь. Это не погубит его карьеры, но вместо того чтобы подниматься вверх, он начинает катиться вниз… Все, конечно, зависит от степени избиения. Когда тебя раз-другой побьют в обычном бою, тут вред небольшой. А бывает и польза — излечивает от раздутого самомнения… Гудфеллоу, к примеру, не пострадал физически, потерпев поражение от Брауна. Но вот стойкости у него не хватило. А ведь он отличный боксер. Будь у него побольше стойкости, через год-полтора он вышел бы в чемпионы мира…

Гудфеллоу не интересовал Энджелла.

— Клиент дает нам указания. — Словно ища поддержки, он положил руку на двухтомник судебных отчетов за 1936 год. — Он дает нам указания. Мы же являемся исполнителями его указаний.

Винсент Бирман зажег сигарету.

— Что ж, попытаться я могу. Но только без околичностей и сразу предложив крупную сумму денег. Скажем, тысячу наличными.

— Целую тысячу? — Энджелл нервно потер пальцем о палец. — Неужели так много? Ведь это наверняка… можно устроить и за меньшую сумму.

— У вас есть разрешение клиента на подобные переговоры?

— Ни в коем случае. Немыслимо! Это чудовищная сумма.

— Но вы просите о чудовищной услуге. Честно говоря, тысяча как минимум, иначе я и заниматься этим делом не стану.

Зазвонил телефон. Энджелл снял трубку и через секунду отрезал:

— Скажите, что я ему перезвоню. — И, с силой нажав на рычаг, спросил: — Так как же?

— Вы слыхали мой ответ, старина.

— Может, попробовать кого-нибудь выше?

— Пустая трата времени. Кто еще? Эли Маргама? Он и пальцем не шевельнет. В боксе не без мошенничества, только не такого рода.

Наступило молчание. Еще более заметное из-за неожиданного взрыва Энджелла по телефону.