И ничего не случилось.

И…

Нет. Кое-что случилось. Сияние усилилось.

А я добивался совсем не этого.

Я попытался снова, меняя интонацию.

Ничего.

Еще раз. И узлы сжалась.

— Нет… — в отчаянии я еще сильнее прижал голову к мечу, пытаясь вырвать из горла впившуюся веревку. Спина болела, ноги сводило, почки полыхали огнем.

— Развязать… — прохрипел я, — не завязать… развязать…

Я снова вспомнил слово, оно засветилось у меня в голове, и попытался еще раз.

Но теперь я произнес его наоборот.

Свет померк. Давление не уменьшилось, но и не усилилось.

Пока и этого было достаточно.

Я снова сказал слово — наоборот.

Ничего.

— Развязать… — пробормотал я. И представил, как развязываются узлы.

Ничего.

Я от души выругался и сосредоточился. Представил рунические веревки, которые не мог видеть и никогда не видел, не считая короткого взгляда, брошенного на обрывок в руке Умира.

Он свисал с тонких пальцев: путаница сияющих рун, переплетенных как нити в поводах Салсет.

Я уже видел его перед собой.

— Думай…

Есть. Перед моими глазами застыли линии, узоры, узлы. Я подумал о своих собственных линиях и узорах, вырезанных на коже и заметных даже сквозь двухдневную щетину; потом об узорах, которые я рисовал в песке и пыли перед старым хустафой — переплетение узлов, линии скручиваются по две, по три, по четыре, потом расходятся, снова переплетаются и завязываются, потом к ним присоединяются другие…

Я дышал так тяжело, что с пола поднялось облако пыли и глаза начали слезиться. Соленые капли стекали по щекам, рисуя узоры на грязной коже и я вспомнил первую встречу с Мехметом — пыль на его лице, запекшийся песок, жажда, истощение. Мехмет, в чьем акетни жил хустафа, бросающий песок, который однажды бросил его для меня и назвал меня джихади.

Или не назвал?

Дрожь сотрясла все тело. Я понял, что сейчас задохнусь, но веревка не затянулась. Хотя и легче еще не стало.

Кожа чесалась и ныла, а я ничего не мог поделать.

— …не думай… об этом…

Но я думал. Потому что руки и ноги заледенели и от холода заболели суставы. Мне даже показалось, что это Северные морозы забрались на Юг и накрыли меня своим дыханием.

Желудок сжался, кислый комок медленно пополз к горлу.

Аиды, только не сейчас!

Я выругался в пыльное облако. Меня бросало то в жар, то в холод, как при лихорадке.

Аиды, сейчас не время…

Комок уже подбирался к горлу.

Сейчас мне нужна магия, а это…

Магия.

От которой всегда болят кости, чешется кожа, выворачивается желудок.

Аиды, может она работает!

С новыми силами — забыв обо всех болячках — я снова вернулся к попытке снять заклятие уз Умира.

Я задыхался, покрывался потом, скрипел зубами, думал о рунах: они были на Севере, на Юге, на Границе. Я представлял себе как развязываются узлы, рассыпаются, расползаются…

Все происходит наоборот.

Я полностью расслабился.

Когда мои глаза открылись, дыхание громом отдавалось в ушах. Я заставил себя выпрямиться. Пепел слетел с моей шеи, с запястий, с лодыжек. Я хрипло расхохотался, но задохнулся, скорчился и упал на бок, жадно вдыхая и выдыхая воздух вместе с грязью и кровью.

Аиды, ненавижу магию. Мне от нее всегда плохо.

Когда спазмы перестали корчить тело, я постарался выровнять дыхание. Я долго лежал в полной темноте, чувствуя как высыхает мокрая от пота кожа, потом, пошатываясь, поднялся.

Дел.

Баска, подожди еще немного, я уже иду.

Я поднялся, сделал два неверных шага к двери, налег на нее всем телом и вырвал из стены высохшие под солнцем кожаные петли.

И вырвался в рассвет.

Спотыкаясь на каждом шагу, я добрался до кантины, больно ударился о дверной проем, не сумев вовремя остановиться, и тряхнул за плечо мирно спящего племянника Акбара.

— Где она? Куда они ее повезли? Когда они уехали?

Племянник только открыл рот от изумления.

Одной рукой — в другой был меч — я скрутил его рубашку узлом под подбородком и оторвал его от подушки.

— Я сказал, ГДЕ ОНА?

— Женщина? — уточнил он.

— Нет, кобыла, — я выпустил его. — До меня сюда приходили люди…

Он расправил одежду.

— Да, но…

— Куда они поехали?

— К Северным воротам, но…

— Она не ранена?

— Нет. Но…

— Харкихал, — сразу понял я. — Они увезли ее в Харкихал — если конечно нет другого…

— Где, в аиды, ты был? — спросил знакомый голос.

Я даже подпрыгнул, торопливо обернулся и не поверил своим глазам.

— А что ты делаешь ЗДЕСЬ?

Это был тупик. Дел нахмурилась. Светлые брови удивленно взлетели и на лбу появилась морщинка — похоже что единственной ее проблемой было плохое настроение.

Но это уже мелочи.

— Я хочу сказать… — я замолчал, представляя, каким дураком должен выглядеть. — Они приходили за тобой?

Клинок Бореал в ее руках сверкнул.

— Эти люди? Да.

— Но… — я сел — точнее рухнул — на край постели племянника Акбара.

— Я ничего не понимаю.

— Они приходили, — объяснила Дел, — но к счастью меня не было в комнате. Я искала тебя на конюшне.

Хвала валхайлу.

— Меня?

— Да. Ты же перед уходом сказал, что идешь проверить лошадей, — она нахмурилась сильнее и посмотрела на меня с укором. — Я подождала, ты не вернулся и я пошла тебя искать, — Дел пожала плечами. — Потом я услышала как они пришли. И затихла. Я стояла в конюшне, с жеребцом, — она осмотрела меня с ног до головы. — Знаешь, Тигр, сейчас ты выглядишь еще хуже чем два дня назад.

Чувствовал я себя так же. Тогда болели голова и колено, теперь я затруднился бы сказать, к какой части моего тела люди Умира не приложили свои кулаки и сандалии.

— Я был уверен, что придется тебя спасать, — неохотно признал я.

— Со мной все нормально, — сразу ответила она и потише добавила: — Но спасибо за намерение.

Племянник Акбара наконец-то решился вмешаться в нашу беседу.

— Могу я снова лечь спать? — поинтересовался он.

— А-а, — я поднялся с его кровати и потер грязную щеку, двигаясь медленно, чтобы не болели почки — или хотя бы болели не так сильно. — Лучше нам отсюда убраться и побыстрее.

Дел шагнула в сторону, пропуская меня в дверь и пошла за мной по общей комнате.

— Почему ты уверен, что они вернутся? Они приходили сюда и не нашли то, что искали. Иногда уже обысканная комната лучшее укрытие.

— Они вернутся, — я прошел мимо столов, сердито отпихивая стулья, и направился в нашу комнату. — У меня предчувствие, что Умир не сдастся.

— Кто?

— Умир. Безжалостный. Тот, который хотел купить тебя.

— Он?

— Теперь он хочет украсть тебя, — я откинул полог с нашей дороги и прислонился к дверному косяку. — Как на твой взгляд, я реален?

Светлые брови взлетели куда-то вверх.

— Что?

— Ладно, забудь, — я слабо махнул рукой. — Просто… собирай вещи. А я займусь лошадьми.

— Наши вещи уже на конюшне, — остановила меня Дел. — Когда эти люди ушли, я собралась и подготовила лошадей.

— Подготовила?..

— Оседлала… и сумки собраны, они у седел, — она объясняла очень терпеливо и вежливо, словно не хотела обидеть меня, но знала, что этого не избежать. — И фляги полны.

Наверное я действительно плохо выглядел.

— Ну значит… — я выпрямился и тут же сморщился от боли. — Думаю, пора уезжать.

Дел посмотрела на меня и не выдержала:

— Судя по твоему виду, ты не в состоянии куда-то ехать.

— Раньше меня это не останавливало, — скрипнув зубами, я прижал ладонь к пояснице. — Поехали, баска. Сабра уже в пути и Умир скоро вернется.

Спеша как могли, мы с Дел пошли на конюшню, вывели кобылу и жеребца, и гнедой тут же начал хлестать воздух хвостом и оттопыривать губу. Покрасовавшись, он решил для кобылы этого недостаточно и тихий рассвет огласился оглушительным визгливым ржанием. Мое правое ухо было как раз около морды жеребца. Можно только удивляться, какой громкий у лошадей голос.