— Фляги почти пусты, — напомнила Дел.

— Значит стоит рискнуть.

— Рисковать стоит всегда, — слегка приподняв плечо, она проверила вес яватмы, отдыхавшей в ножнах за ее спиной. — Мы обычные люди, Тигр. Рано или поздно нас настигнет смерть. И я очень хочу, чтобы в этот момент у меня в руках был меч.

— Правда? — я усмехнулся. — А я всегда мечтал умереть в постели в объятиях страстной Южной баски в самый разгар…

— Этим ты и кончишь, — пробормотала она.

— Или может быть Северной баски.

Дел скрыла улыбку; она это умеет.

— Поехали за водой.

Когда мы добрались до оазиса, никто уже не кричал. Потому что люди были мертвы.

— Глупо, — выдавил я, — это глупо, просто по-идиотски. Какие же они дураки…

— Тигр…

— Они так ничему и не хотят учиться, эти люди… они спокойно собирают вещи и уходят в пустыню, даже не подумав…

— Тигр… — повторила Дел очень мягко, но настойчиво.

— …что только валхайл знает, что поджидает их там! Неужели они никогда ничему не научатся? Неужели они никогда не остановятся и не задумаются…

— Тигр, — Дел так и не убрала Бореал в ножны, хотя ясно было, что нам ничего не угрожает. — Твои укоры уже не помогут. Теперь им нужна только песня смерти.

Я скривился.

— Ты и твои песни… — начал я, но не закончил и только махнул рукой.

— Делай что хочешь, баска. Если тебе от этого легче, — я отвернулся и пошел куда глаза глядят, убирая в ножны Северную яватму. Я остановился только у самой границы оазиса. Уперев руки в бедра, несколько секунд я постоял неподвижно, потом наклонился и с отвращением сплюнул. Больше всего мне хотелось выпить что-нибудь и смыть привкус злости и беспомощности, обжигавший язык, но я знал, что мог пить воду, вино или акиви флягами и не почувствовать их вкуса. Со злобой и отчаянием так просто не справиться.

— Тупицы и дураки, — прошептал я. И облегчения не почувствовал.

Меня потряс не вид тел, не мысль о том, что еще несколько часов назад эти тела были полными жизни мужчиной, женщиной и ребенком, чей пол определить было уже невозможно. Меня потрясло ощущение потери, осознание ее невероятной бессмысленности и глупости.

И в этом был весь Юг.

Узнавание наступало болезненно. Оно поднималось из ничего и било кулаком мне в живот так, что хотелось выплюнуть гнев, горе и беспомощность. Я сказал точно: они были глупыми, невежественными и наивными, потому что ошибочно верили, что смогут одни безопасно пересечь пустыню. Что на их родине им ничего не угрожает.

Да, они сделали глупость. Я с полным правом мог назвать их идиотами и невежественными дураками, потому что в отличие от них точно знал: никто, пересекая пустыню, не был в безопасности ни от кого. Таковой уж была природа Юга. Если солнце не убьет вас, если Пенджа не убьет вас, если жадные танзиры не убьют вас, если песчаные тигры не убьют вас…

Аиды. Это Юг. Грубый, жестокий, смертельно опасный и всегда чужой. Даже для меня. ОСОБЕННО для меня: я начал задумываться, а был ли я истинным сыном Юга хотя бы по духу, если не по плоти. Юг был моим домом. Знакомым. Родным. Таким уютным со всеми его обычаями, нравами и даже его жестокостью, потому что все это я хорошо знал.

Но разве легче танцевать оттого, что хорошо знаешь сильного врага? Разве помогает это выжить?

Где-то за моей спиной жеребец фыркнул, разбрызгивая воду. Жажда страшнее страха смерти и гнедой подошел к бассейну, окруженному камнями с грубо выбитыми охранными рунами, пересилив страх перед лежащими рядом безжизненными телами. Дел очень тихо запела свою Северную песню.

Я сжал зубы и в который раз прошипел:

— Наивные, невежественные дураки…

Двое взрослых, без сопровождения. И один крошечный ребенок. Легкая добыча для борджуни.

Я резко повернулся к Дел.

— Если бы они наняли танцора меча… — начал я, но закончить не смог. Дел опустилась на колени, меч она успела убрать в ножны, осторожно завернула то, что осталось от ребенка в ее единственный запасной бурнус и очень нежно, ласково запела.

Я сразу подумал о Калле. Пятилетней малышке, которую Дел оставила в Стаал-Уста. Она родила девочку и отдала ее бездетной семье. Дел тогда была слишком занята местью, чтобы думать о ребенке. Я на себе выяснил, что ради достижения поставленной цели она способна на все. Например предложить меня Стаал-Уста в обмен на право прожить год со своей дочерью. Дел знала, что большего не добьется, и платить ей было нечем, и в обмен на этот год Дел решила отдать меня. Она была уверена, что вока сочтет мое мастерство достойной ценой.

Вот только заплатить пришлось нам обоим и гораздо дороже; мы оба чуть не погибли.

Но ни одержимость, ни самоконтроль не смогли заставить Дел забыть о своей вине, и боль ни на миг не переставала терзать ее — я спал с этой женщиной: я знал. Каждый из нас, но по разным причинам, сражался во сне со своими демонами.

Увидев, как ей тяжело, я сразу подумал, что Дел вспомнила о Калле. Хотела ли она, чтобы изгнание окончилось и она могла вернуться на Север к голубоглазой светловолосой дочери, очень похожей на мать, которая бросила ее; которой пришлось бросить ее, чтобы подчиниться принуждению, с которым не может спорить человек.

Теперь Аджани был мертв. Исчезло и принуждение, оставив Дел с… чем?

Дел подняла на меня взгляд, крепко прижимая к груди окровавленный бурнус.

— Ты не мог бы выкопать ей могилу, Тигр?

Ей. Как же Дел определила.

От отчаяния горло сжалось так, что я едва мог дышать. Я хотел сказать ей, что на самом деле Юг не такой, настоящий Юг. Что он изменился за то время, пока мы были на Севере. Что случилось что-то ужасное.

Но сказав это, я соврал бы. Юг не изменился. Юг остался таким же, каким был всегда.

Я внимательно посмотрел на сверток, который Дел нежно баюкала. У нас не было лопаты. Но у меня была пара крепких рук, которым нечем было заняться, поскольку борджуни уже уехали.

А на рассвете они вернулись. Обычно борджуни так не поступают — они быстро нападают, грабят, убивают и уносятся за следующей жертвой — но что толку обсуждать странно они поступили или нет, когда соотношение восемь к двум?

Борджуни появились на рассвете. Поскольку мы с Дел спали чутко, опасаясь погони, их приближение мы услышали издалека и этого времени нам хватило, чтобы без спешки вынуть мечи из перевязей, лежавших рядом с нами, и подготовиться к встрече.

Мы застыли у пальмы, прижавшись спинами к стволу, готовые отразить любое нападение.

— Ты, кажется, говорил, что эти руны защищают путешественников, — пробормотала Дел. — Значит вот это и есть пустынное гостеприимство.

— От племен, да. Но ничто и никого не может защитить от падальщиков вроде борджуни — рассчитывать можно только на меч, — я рассматривал восьмерых приближавшихся всадников. Все они были типичными Южанами: черноволосые, темноглазые, смуглые, одетые в бурнусы, увешанные ножами, мечами и другим оружием. Лошади под ними были приземистыми, сухими, таких разводили только в пустыне. — Лагерь, — задумчиво сказал я. — Где-то рядом должен быть лагерь…

— Хочешь нанести ответный визит? — поинтересовалась из-за моей спины Дел.

Я ухмыльнулся.

— Может быть попозже. После того, как покончим с этими.

Ради борджуни разговор велся громко и ясно, на хорошем Пустынном языке, хотя Дел так и не избавилась от акцента. Но это в общем-то значения не имело: степень владения языком меньше всего волнует восемь верховых борджуни, увидевших Северную женщину, так непохожую на привычных им Южных.

Если подумать, в этом были свои плюсы. Они не заметили — или их не заинтересовал — меч в ее руках.

Наверное все же не заинтересовал, потому что трудно не заметить Бореал.

Мысленно я рассмеялся. У меня тоже была яватма.

— Ну? — пригласил я.

Один из борджуни пошевелился. Его темное лицо было рябым из-за перенесенной болезни. Длинные волосы, зачесанные назад, блестели от обилия масла. Вьющиеся концы оставляли серые следы на плечах его пыльного кремового бурнуса. Борджуни смотрел на меня вызывающе.