Тонкая линия бесшумно прорезала песчаную воронку. Я смотрел, как она отошла от острия клинка и разделилась. Тишина ее была нереальной. Трещина здесь, трещина там, пока не оказалось, что я стою на коленях в центре паутины, путаным узором расходившейся во всех направлениях, черная в свете звезд.

Она не растаяла в песке, что непременно должно было случиться. Она создала ровную как стекло сложную сеть линий, уходивших в пустыню.

— Не сможешь переделать… — выдавил я, — …не сможешь переделать меня…

Я сжал руки еще сильнее. Запел мою песню еще громче, хотя звучала она только у меня в голове. И почувствовал, что сила несется ко мне потоком.

Дым. Сначала легкий дымок, как пар от дыхания холодным Северным утром. Дымок поднимался над каждой линией.

Вслед за дымом появился огонь.

Но только слабый.

Воздух стал теплее. На горизонте, тянувшемся передо мной, вспыхнула зарница. Воздух наполнился ее вонью. Все волоски на теле поднялись. Затылок закололо. Я дернулся, потом застыл; дышать стало еще тяжелее.

Ветерок превратился в ветер. Он мчался ко мне, поднимая грязь и бросая ее мне в глаза. Он шипел, впиваясь в покрытый рунами клинок. Он цеплялся за мое тело, хватался за рубцы и шрамы, оставляя пыльные следы своих прикосновений, и отбрасывал волосы со лба, чтобы не забыть проскрести по лицу.

Я сплюнул. Прищурился. Ухватил рукоять поплотнее. Растаявшая сталь уже не текла сквозь судорожно сжатые пальцы. Я держал в руках твердый предмет.

— …слышишь меня, Чоса? Мое…

Ветер сдул языки пламени. Унес дым.

— Мое, — снова прошептал я.

Ветер затих. Песок улегся. Мир снова был миром, и я остался в нем.

И тут же подумал: а остался ли? Я ли это?

Чем я был?

Что, в аиды, я только что сделал?

Призвал Чоса Деи и сражался с ним.

По спине пробежал холодок. Я точно знал, что и почему произошло. Я не спрашивал, нужно ли было это делать. Не спрашивал, было ли это на самом деле.

Главный вопрос был другим: кто это сделал — я? Я? Я?

Несколько месяцев назад я бы рассмеялся, скажи мне об этом. Хохотал бы над одной мыслью, что человек способен на такое. Я бы поиздевался над собой за то, что в голову мне могла прийти такая чушь.

Я с детства знал, что мысли о подобном, таких победах духа, впускают в душу гнев и боль.

Так восстать против Салсет я бы не осмелился.

Но против Чоса Деи осмелился. Не только осмелился, но и сделал это.

Стал ли я сильнее из-за магии? Северного меча? Или я просто РЕШИЛСЯ взяться за то, чего не понимал?

Внутренний голос был жесток: ты дурак, чула. Ты такой, каким сделал себя — каким ты можешь сделать себя, используя все, чем обладаешь. Если ты повернешься спиной к магии, ты повернешься спиной к самому себе.

Я выругался. Тихо засмеялся. Обозвал себя. И понял, чем мне нужно заняться: как можно быстрее прийти в себя.

Дыхание немного выровнялось. Я сглотнул, и тут же пожалел об этом, грязь и хрипы исцарапали мне горло. Дрожь пробежала по телу, покрытому коркой грязи и песка, когда мышцы начали расслабляться и заныли.

Вонь магии исчезла. Теперь я вдыхал только запах перетрудившегося человеческого тела.

Наконец-то я смог двигаться и разомкнул уставшие руки. Меч выпал. Когда сталь коснулась песка, что-то громко треснуло.

Какое-то время я не мог двигаться. Я стоял на коленях, не в силах пошевелиться, пока последний мускул не расслабился, и тогда я неуклюже поднялся на ноги. Треск не прекращался, он множился и в воздух взлетала серебристая пыль.

Аиды, как же все зудело. Песок, грязь и пыль прильнули к покрытой потом коже и обернули меня в саван. Я встряхнулся, освобождаясь от верхнего слоя грязи, и услышал тонкий перезвон.

Я взглянул вниз. Как древние кости Оракула, крошечные кусочки стекла усыпали мои ноги. Простираясь во всех направлениях, в пустыне сверкал почти совершенный круг, гладкий и ровный.

Каким-то образом я сотворил стекло, наколдовал его из песка. Я создал в огне круг из стекла.

Стекла, которое крошилось при каждом моем движении.

А я был без сандалий.

Мне очень хотелось узнать, как это получилось и почему, но на вопрос не стоило тратить дыхание. Все равно некому было ответить.

Меч оказался целым. Растаявшая рукоять, в чем я готов был поклясться, была иллюзией. Самиэль лежал спокойно, в луже стеклянных осколков, от которых во все стороны шли трещины и сверкали в свете звезд. Я наклонился и поднял меч.

Потом повернулся и увидел Дел.

Она стояла у границы стеклянного круга, держа обнаженную Бореал. Звездный свет вспыхивал на стали, наискосок пересекавшей грудь Дел. Она скинула белый бурнус и осталась в Северной тунике из мягкой светлой кожи, которая не скрывала сильные, гибкие руки и большую часть великолепных ног, как сама Дел не срывала свою решительность — она чувствовалась во всем ее теле, в напряженных мускулах, во внимательном наклоне головы. В твердом взгляде голубых глаз.

Но к привычной решительности примешивалось что-то другое, и это что-то изумило меня.

Дел была испугана.

Дел женщина, которая умеет убивать, но убивает не из прихоти. Не от раздражения или ненормального желания причинять боль. Она убивает только если у нее нет выбора, если обстоятельства вынуждают ее; всего однажды, из-за смерти всех ее родных, она САМА сознательно, своей силой воли и одержимостью, поставила себя в эти обстоятельства, но результат от этого не изменился. Она отточила свое мастерство, свой талант, свой ум, превратив женщину в оружие. Она знает как и когда убивать. И всегда на это есть причина.

Одна из сильных сторон Дел это ее необыкновенный контроль над ситуацией. Она точно знает, что необходимо сделать в данный момент и не потратит понапрасну ничего, ни сил, ни дыхания, ни раздумий.

В момент испуга контроль теряется, и любой человек в таком состоянии опасен. Дел от испуга может только убить.

Я не стал пытаться поднять Самиэля. Я постарался даже не моргать.

Дел ждала. Веки ненадолго опустились, чтобы рассмотреть кончик клинка, проверить, осталась ли чернота, потом она снова посмотрела на меня, долго изучала, и, наконец, последние сомнения рассеялись.

Человек, не знавший Дел, и не заметил бы, что она расслабилась. Вернее расслабилось только тело. Дел ждала объяснений и рассказа чем же кончилась моя «дискуссия» с Чоса Деи.

Я решил, что иронию лучше приберечь на потом.

— Сулхайя, — спокойно сказал я, начиная разговор знакомым ей словом.

— Если бы я проиграл битву Чоса, я бы сказал тебе за это спасибо.

Дел ждала продолжения. Она приглядывалась и оценивала, хотя взгляд у нее стал поспокойнее. Я понял, что опасность миновала.

В конце концов, она улыбнулась.

— У тебя ужасный акцент.

Облегчение накатило на меня волной: я не хотел больше видеть страх Дел, потому что он только увеличивал мои собственные страхи.

— Ну и что… Ты говоришь спасибо не слишком часто, так откуда мне взять правильное произношение?

Веки дрогнули. Она посмотрела вниз на меч и чуть расслабила пальцы на рукояти.

— С тобой все в порядке?

Теперь я мог не боясь быть собой.

— Мышцы не работают. Все ноет и дрожит. И болит, — я пожал плечами. — И мне очень нужно помыться, — я провел рукой по животу. — Аиды, как же больно…

Дел присела на корточки, подобрала осколок и изучила его. В свете звезд он сверкал как лед.

— Интересно, — пробормотала она.

Нас разделяли десять футов. Дел стояла на коленях на песке. Передо мной мерцала покрытая трещинами поверхность сверкающего магического стекла.

— Сделай мне одолжение, — попросил я, — подкинь мне сандалии.

По сравнению с жаром дня, ночью в пустыне прохладно. Я лежал на одеялах, одетый в хитон и бурнус, и тщетно пытался заснуть. В лучшем случае оставалось часа три до того, как солнце начнет выбираться из-за горизонта, и только дурак потратил бы напрасно драгоценное ночное время.