…Эту картину и я хорошо помню, с самого детства и до моего замужества. Она висела у нас в квартире и очень мне нравилась. А потом какая-то случайная женщина, агитатор, ходивший по квартирам перед очередными выборами, увидела и попросила её продать. Сказала: «Я художник-реставратор…». Мама отдала ей просто так — подарила, как когда-то подарили ей… Жаль, это случилось в моё отсутствие: я не дала бы это сделать…

Аня пошла на вокзал провожать Лидию Васильевну. Помогала ей затащить вещи в вагон и не заметила, как поезд пошёл. Вспомнила, что следующая остановка не скоро, а там ещё целые сутки ждать встречного состава! И, спотыкаясь о вещи, наваленные в длинном коридоре, в тамбуре, Аня побежала, распахнула дверь, прыгнула!.. Поезд шёл уже с приличной скоростью. В момент прыжка поезд нёсся как раз мимо заканчивающегося перрона. И Аня упала на самый его край. Чудом руки и ноги её не оказались под колёсами! Сила охватившего её ужаса заставила девушку без передышки бежать, не замечая боли. А ударилась она при падении очень сильно. Долгое время правая рука не работала: она не писала учебных планов, а в классе на доске за неё писала одна из учениц.

…Всё это Аня вспомнила, сидя, после удара током, на кровати в своей комнате, в общежитии ФЗО. Все случаи печальные, каждый мог закончиться для неё трагически. Но сейчас от этих воспоминаний такой сладкой болью сдавливало сердце! Ведь всё это происходило в той жизни, где был родной дом, Бутурлиновка, где были живы и мама, и тато, и брат Федя… Совсем недавно Аня ездила в Борисоглебск на похороны отца. Он умер там, в доме своей старшей дочери Дарьи. Но в её воспоминаниях все ещё были живы, здоровы, молоды. Была же у неё счастливая жизнь! И в будущем тоже будет! Нужно жить…

Когда Ане помогали устроиться на жильё в общежитие, приняла в этом участие и пожилая интеллигентная женщина — политрук ФЗО. Она очень сочувствовала молодой воспитательнице, пользовалась любым случаем поговорить, приободрить. Однажды в таком разговоре сказала:

— В моём доме живёт семья, хорошие люди, Поляковы. У них есть сын — высокий, интересный мужчина, офицер, холостой. Вам бы он подошёл.

Это был первый звонок, первый намёк судьбы. Но Аня не поняла, не прислушалась к нему. В то время, недавно расставшись с Лунёвым, она ни о мужчинах, ни о замужестве и думать не могла.

Прошло пол года. В группе у ребят появился новый воспитатель — демобилизовавшийся офицер, старший лейтенант, фронтовик Николай Поляков. В женских кругах вначале только и разговоров было: «Интересный, высокий, холостой!..» Потом привыкли.

Аня особенно знакома с ним не была — как со всеми: «Здравствуйте» при встречах, и всё. Видела его на совещаниях, в столовой, на танцах. Правда, он не танцевал — не умел. Стоял в стороне, в шинели, поскольку штатской одежды у него не было, не успел ещё обзавестись. И правда: стройный, светло-густоволосый… Интересно, что Лунёв и Поляков были внешне похожи. Поляков, правда, выше, но Лунёв мощнее в плечах. А так: оба светловолосые, волосы вьющиеся, густые, оба синеглазые, с крупными чертами лица, у обоих ямочки на подбородках. Но вот про Лунёва все говорили: «красавец!», да и Аня сама так считала. А Поляков ей не казался красивым, видным. Разгадка, впрочем, проста. Лунёв умел себя подать, «держался», был самоуверенным человеком. А Поляков — скромным и стеснительным.

Хотя долгое время жизни Ани и Николая текли как бы параллельно, почти не соприкасаясь, она часто слышала какие-то истории, случаи, связанные с ним. То соседка по комнате рассказала:

— А Полякова-то Шурка Довгань тоже обобрала, как липку, представляешь! Бедный парень, он наверное думал, что она к нему чувства испытывает! Попался, как и другие…

Эта Шура Довгань работала некоторое время назад у них в ФЗО воспитательницей. Была она женщиной разбитной, авантюрной. Когда как-то внезапно вышла замуж и спешно уехала в неизвестном направлении, вдруг стало известно, что многим она осталась должна деньги, а кое-кому — часики, брошки… Поляков, демобилизовавшись из армии, был при деньгах, как и многие офицеры. Шура за короткий срок обчистила его, когда же увидела, что больше взять нечего — дала от ворот поворот.

То другой случай, когда именно Аню стали расспрашивать о пристрастиях Николая Полякова. Дело было летом, Аня работала на своём огородике. Тогда руководство ФЗО раздавало землю под огороды всем желающим воспитателям, и они там, в основном, сажали картошку. Огород Полякова был недалеко — одна ведь организация. На нём тоже пололи, рвали сорняки две женщины: пожилая и молодая. Неожиданно они подошли к Ане. Назвались матерью Полякова и его родственницей. Спросили:

— Правда, что Николай ухаживает за одной девушкой из ФЗО? Говорят, её зовут Вера Масная?

Аню в то время Поляков совершенно не интересовал, за кем он ухаживает она не знала. Но она знала Веру Масную — красивую девушку с копной густых волнистых волос. Ответила уверенно:

— Может быть, он и обращает на неё внимание, да она на него — нет. Вера совсем молодая девушка, у неё есть парень, её ровесник, она встречается с этим Андреем.

Женщины поблагодарили Аню, ушли успокоенные.

Пройдёт недолгое время, и Аня узнает, почему это мачеху (а не мать, как она представилась) Николая Полякова и племянницу мачехи так интересовали его пристрастия…

А Вера Масная вскоре вышла замуж за своего Андрея, и с их сыном Толей я училась в одном классе. А потом Анатолий Андреевич много лет работал врачом-терапевтом в заводской поликлинике ХТЗ…

Первый разговор Ани с Николаем был случайный и короткий. Летом в общежитии шёл ремонт, помогали все — и учителя, и воспитатели, и воспитанники. В красном уголке Аня разминала руками замазку для окон. Николай подошёл, стал рядом.

— Словно тесто замешиваете, — сказал, — так ловко и красиво. Наверное, хорошо вареники лепите.

Она засмеялась:

— А вы что, вареники любите?

Он тоже засмеялся:

— А кто же их не любит!

Впрочем, может и не такой случайный был тот разговор, и не случайно он подошёл к ней…

Однако ухаживать по-настоящему начал Николай за Аней только через год. Вместе с ещё одним молодым человеком — мастером ФЗО, он стал приходить к ним в комнату. Мастер уделял внимание соседке по комнате — Вере, а Николай — явно Ане. Однако девушки к ним серьёзно не относились. Посидят, поболтают, посмеются, частушечки пропоют, и всё — пора, ребята, уходите! Так тянулось долго. Аня не испытывала к Николаю пылких чувств, держалась отстранённо. Или, как говорили тогда, — «гнала от себя». Однако он не отступался, и она понемногу к нему привыкла: к тому, что он всегда рядом, что можно попросить его что-то помочь, посоветоваться, обсудить с ним прочитанную книгу, поскольку он, в отличие от многих других их товарищей, тоже очень любил читать…

В это время за ней ухаживал ещё один работник ФЗО, политрук Сурженко. Он напоминал Ане Васю Кочукова: невысокий, коренастый, русоволосый, открытое лицо, короткий, чуть вздёрнутый нос. Симпатичный, но не красавец — Василий был интереснее. Однако держался Сурженко с большим достоинством, гордо. Бывало, прогуливались они, в кино ходили. Но уже маячил постоянно рядом Поляков, и Аня ловила себя на том, что скучает, если долго не видит, думает о нём, ищет взглядом.

А потом Сурженко срочно уехал. Все знали, что послали его, как фронтовика и коммуниста, на Западную Украину, где шла настоящая война с бандами бандеровцев. Уже после его отъезда кто-то из воспитателей-мужчин сказал Ане: «Из-за твоего маникюра Сурженко на тебе жениться не хотел». А дело было вот в чём: был политрук парнем деревенским и собирался, женившись, вернуться жить в деревню, обзавестись хозяйством. Но Аня явно на роль такой жены не подходила: у неё были длинные, ухоженные и накрашенные ногти. Разве с такими ногтями за скотиной и огородом ходить будешь?.. Аня, услышав такое, посмеялась: она и Сурженко-то не воспринимала как жениха, а уж в деревню и подавно бы не поехала!