Но только слышит Аня страшный крик брата! Выскочила она на крыльцо из комнаты, на верхний приступок, видит — бежит от сарая через весь двор Денис, кричит, а за ним разъярённая телушка гонится. Схватила Аня какую-то подвернувшуюся палку, стала стучать по стене и тоже кричать… Чуть-чуть не добежал Денис к дому, у самого крыльца споткнулся и упал. И телушка раз его поддела рогами в бок, два… Девочка бьётся в плаче на крыльце, вжимается в стену: не смотреть или убежать сил нет, а броситься на помощь брату страшно, да и ноги онемели…
Что было бы, неизвестно. Да только услышал детские крики сосед — 25-летний здоровый парень Петро. В один взмах перескочил он через два плетня — свой и Волковых, — ухватил телушку за рога, оттащил, загнал снова в сарай и закрыл. Стонущего, всего в крови Дениса занёс в комнату, стал обмывать, перевязывать.
Аня побежала, позвала ещё кого-то из соседей, а сама всё бегала к воротам смотреть — не идут ли отец с матерью. Наконец увидела в конце улицы, помчалась навстречу:
— Мамо, тато, скорее идите, Дениса телушка побила!
Да, парнишка был сильно изранен — телушка уже ведь хорошо выросла, почти догоняла корову. Однако к врачам семья не обращалась. Лечили сами, прикладывая к ранам кислую гущу из под кваса. Вообще, сколько помнит Аня, к докторам никогда не обращались, хотя дети и болели. Только вот Галя с покалеченной ногой лежала в больнице, да когда Аня болела тифом, врач приходил к ним. А так — обходились сами своими народными средствами…
А телушку буквально на следующий день свезли и продали — так её все сразу возненавидели. И с тех пор была у Волковых одна корова.
Праздники детства
Аня не помнит, чтобы в её детские годы отмечались советские праздники. Во всяком случае — в её семье. Дни рождения тоже не отмечались. Самые светлые и радостные воспоминания связаны с церковными праздниками. А главным было, конечно, Рождество Христово.
Рано по утру в дом стучали посевальщики. Они первыми поздравляли хозяев с праздником и бросали по избе горсти овса, приговаривая: «На полу — теляток, под лавкой — ягняток, на лавке — ребяток!» Или ещё: «На живущих, на плодущих, третье — на здоровье!»
Дети ходили колядовать по домам своих родственников, соседей, близких друзей. С мисочкой кутьи, завёрнутой в платок, стучали в двери, входили, кланялись, говорили:
— Тато и мамо прислали вам кутью, поздравляют с Рождеством Христовым!
Хозяева брали ложечкой немного кутьи, ели, благодарили и давали детям подарки — разноцветные пряники в виде разных зверей, которые сами пекли к этому дню. Давали и деньги. А дети потом хвастались друг перед другом, у кого чего больше.
Ходили дети Волковых даже в другой, дальний конец города к одной дальней родственнице. На большие деревянные сани сели Аня и Федя, укутанные в огромный отцовский тулуп, а Денис повёз их…
Деньги, в основном, давали крёстные родители. У Ани крёстная мама была вдова умершего материнского брата. Она всегда давала Ане только пятачок. Девочка жаловалась матери:
— Плохая у меня крёстная!
А мама объясняла:
— Ты, Нюрочка, не обижайся. У неё много детей, мужа нет, живут бедно. Хорошо, что хоть пятачок даёт.
Зато щедрым был крёстный отец, давал много, даже и рубль иногда. Это был муж сестры матери, семья которого жила зажиточно.
А ещё так весело было, когда, в навечерье Рождества, на улицах жгли костры — с полуночи до самого утра. И детям разрешали не спать, вместе со взрослыми гулять-праздновать у этих костров…
По-своему хороша была и Пасха. Ей предшествовал пост, во время которого в семье не ели ничего животного: ни яиц, ни мяса, ни молока… Но вот в день Святой Пасхи отец приносил из церкви освящённую еду, разворачивал на столе платок — а там и мясо варёное, и куличи, и яйца, и сало! Нарезали мясо и сало красивыми розовыми ломтями, все садились за стол.
— Ну, — говорила мама, — давайте разговляться!
Еда пахла так вкусно! Это был настоящий праздник для детей, которым уже так надоела постная пища — каша да овощи.
К слову, семья Волковых завтракала, обедала и ужинала вся разом. Взрослые и дети садились за большой стол, посередине которого ставился чугунок с едой. Ели деревянными ложками. Каждый тянулся к чугунку, набирал, подставлял под ложку кусок хлеба и нёс ко рту. Ритм еды соблюдался строго и справедливо. Если кто-то начинал торопиться, отец молча облизывал свою ложку и так же молча сильно стукал виновного по лбу: выловил свой кусок мяса — дай и другим это сделать! Молитв, садясь к столу, не читали, но отец и мать крестились до и после еды. Детей же этого делать не заставляли — как сами хотели…
Особенно много на Пасху ели яиц: во время поста к ним не притрагивались, а куры-то неслись. Яйца собирались, а после поста варились и делились на всех. Иногда по 20–30 штук на человека приходилось. И так — в каждом дворе. Потому у детей в ходу была специальная игра в яйца: стукали ими друг о друга — кто чьё разобьет, тот и забирает…
На Пасху детям покупались обновы: туфельки, платья, рубашки. Аня как никто этого ждала! Наденет новое платьице, крутится, стараясь увидеть себя со всех сторон, разглаживает. Просит:
— Мамо, поправьте бантик, и поясок развязался!
Мать смеётся:
— Ты, Нюра, большая барышня, чем твои сёстры.
И правда: Даша, Маруся, Галя, когда были в Анином возрасте, радовались обновкам сдержано. Аня же просто ликовала. И обязательно тут же выходила в новом платьице погулять. Идёт по улице медленно, у каждой калитки задержавается — специально, чтобы соседи поглядели. А они знают и тоже специально обращают внимание, восхищаются, хвалят. А девочка счастлива!
Но самое главное, отчего Аня с детства любила именно Пасху — это колокольный перезвон. Как зазвонят колокола на всех шести церквях по всему городу — застынет она на месте, замрёт, забудет и о новом платье! Звонят колокола, и такая радость переполняет сердце девочки, такое светлое чувство, которое и сравнить не с чем… Гораздо позже, вспоминая эти минуты, Аня думала: в мелодии колоколов открывался ей, ребёнку, необъяснимый даже сейчас смысл жизни, торжественное единение земного и вечного…
Ещё, помнится Ане, были престольные праздники: разных святых, которым были посвящены разные церкви. В городе служили службы в нескольких храмах, и у каждого — свой святой, у святого — свой праздник. Прихожане той церкви, которая праздновала, приглашали родственников и друзей. А потом те приглашали в свою очередь их на праздник своего святого.
А ещё у Ани в раннем детстве был свой «праздник» — уголок в палисаднике. Палисадник этот располагался перед домом, за невысоким заборчиком. Это было место Аниных игр. Там она себе сделала из глины и песка комнатку — стульчики, диванчик, столик. Украсила всё «цяцьками». «Цяцьки» — так девочки называли осколки битой посуды. Они собирали их, хвастались друг перед дружкой — у кого красивее. У Ани были очень красивые осколочки, вот ими она и украсила свои изделия. Это была её гордость, она сама всегда любовалась на блестящую, разноцветную свою «мебель».
Однажды утром девочка вышла в палисад и ахнула: глиняная мебель стоит как голая! Все «цяцьки» выковыряны, украдены! Кто-то из подружек позавидовал и тайком это сделал. Какая это была обида для детского сердца, передать невозможно! Аня так рыдала, что даже мать испугалась. А когда поняла, в чём дело, всплеснула руками:
— Вот беда! Хоть бей чашки ей на «цяцьки»!
И таки разбила кое-что — тарелку, чашку, — делая вид, что случайно. Но Аню варварское разграбление её комнатки так потрясло, что она больше там не играла.
Сельский исполнитель
Как уже упоминалось, «Довгая» улица, на которой жили Волковы, была окраинной и относилась к сельскому району и к Березовскому сельсовету. В 20-е годы существовала такая практика привлечения людей к общественным работам: жители района по очереди дежурили в сельсовете. Каждый двор каждой улицы выделял одного человека, и он в течение месяца ежедневно ходил в сельсовет, как на работу. Был, что называется, на подхвате: послать с бумагой, с поручением, собрать жителей на собрание… Называлось это «сельский исполнитель». Чаще всего дежурили дети, подростки и старики. Отдежурят месяц, а следующая очередь приходит года через полтора-два.
