— Берите. Может, на кусок хлеба выменять придётся!

Но и своего ничего не захотела Аня в этой квартире оставить. Перину, бельё, одежду, даже вилки и ложки ещё мамины — всё унесла с собой.

Вскоре после её ухода встретил Аню на улице Пётр. Обрадовался, стал рассказывать:

— А у нас ещё одна Аня появилась, только мы её Анькой зовём. Николай, мой старший брат, привёз. Это его новая жена. Ох и даёт она матери прикурить! Боевая, точно что — походно-полевая жена! Но куда ей до тебя! Ты красивая. Пойдём, познакомлю! — тянул за руку.

Но Аня не пошла. Однако, ей нужно было выписаться из квартиры Лунёвых. Она для этого пошла в ЖЭК, а там ей сказали: Лунёвы задолжали за три месяца квартплату. Пусть заплатят, тогда и выпишим вас… Вот и пришлось ей таки идти в эту квартиру. И тогда она познакомилась ещё с одним членом семьи Лунёвых.

В комнате на кровати лежал молодой мужчина — ровесник Ани. Рядом стояли костыли.

— Вот мой Алёша приехал, — сказала мать. — А это Аня…

И поджала губы. Правда, Аня заметила, что как-то потише стала эта пожилая мрачная женщина, неуверенность появилась в её глазах. Видно, давала-таки жару ей та, другая Анька. Может, и задумалась она, что-то переоценила… Да только поздно было, ничего не вернуть…

А молодой инвалид отложил книгу, которую читал, сел, прикрыв ноги одеялом. Аня взяла стул, села рядом. Разговаривали они где-то с полчаса. Очень понравились друг другу. Алексей был внимательный, начитанный, доброжелательный, красивый — похож на Александра. Только в выражении лица, в поведении его было нечто иное — углублённость, спокойствие, благородство. Аня потом думала, что могла бы полюбить Алёшу, выйти замуж за него, за калеку, и быть с ним счастливой… Жил он и работал в Киеве, куда попал по распределению после окончания техникума. Говорил матери:

— Тебе, мать, видно жить со мной — ни с одной невесткой не уживёшься!

…Собирая свои вещи, уходя из дома Лунёвых, Аня бросила в сердцах:

— Пусть ваш дом будет проходным двором!

Это её пожелание-предсказание, похоже, сбылось. Никто в этом доме долго не задерживался. Да и сами Лунёвы — вся семья, — однажды снялись и уехали куда-то. Куда, так она и не знала. Только думала, что в один из трёх городов, которыми восхищался Александр, о которых говорил:

— Киев, Львов и Одесса — вот где надо жить!

Уже в семидесятые годы, на свадебном банкете дочери, узнала Аня в ресторанном швейцаре давнего знакомого. Он рассказал ей, что двое из Лунёвых — только он не помнил, кто именно, — подались жить за границу. Аня думает, что это скорее всего Александр и Пётр. Пётр пожил в Германии, ему там очень нравилось. Александр тоже бывал в Соединённых Штатах: вместе с американскими наши лётчики перегоняли туда самолёты сразу после войны. Он тогда подружился с одном американским асом, тот упорно сманивал его в Америку: «Нам лётчики нужны! Будешь жить хорошо!» Александру Америка тоже очень понравилась…

После ухода от Лунёвых Аня дважды виделась с Александром. Первый раз он поджидал её у ФЗО. Она вышла из здания, а он стоит у крыльца — красиво подстриженный, благоухая одеколоном. Видимо, вначале зашёл в парикмахерскую, хотел хорошо выглядеть.

Ходили они по заснеженному скверику, он уговаривал её вернуться. Правда, не особенно напористо уговаривал: уж очень она уязвила его своим уходом. Когда же Аня решительно отказалась, спросил только:

— Потомства не намечается?

Посмотрела на него долгим взглядом, усмехнулась:

— Не переживай, алиментов платить не придётся.

Второй раз она увидела Сашку уже весной. Шла по улице Сталина мимо «Двадцатого» дома и вдруг увидела его. Совсем близко, впереди себя, да не одного: рядом шла молодая женщина, а он нёс чемодан, очевидно её. Аня растерялась, испугалась: вот он сейчас оглянется, увидит её, подумает, что она следит за ним… Она ускорила шаг, обогнала их, чуть приобернулась:

— Здравствуй, Саша.

И быстро ушла вперёд.

Пришла в ФЗО, забежала в пустой красный уголок и долго плакала. От неожиданности, от пережитого смятения, от нахлынувших воспоминаний. А ещё корила себя за то, что не сделала так, как сделал однажды он сам. Эту историю времён войны Александр как-то рассказал Ане. Был у него однополчанин-офицер, большой гуляка. Один раз Александр увидел того на тёмной улице под ручку с девушкой. А он знал, что у того дома остались жена и трое детей. Вот и подошёл Лунёв к однополчанину, взял его под локоть и сказал: «Что это ты гуляешь с девушками, а дома жена, дети…» Девушка в смущении убежала, однополчанин был взбешён. Но Александр считал, что поступил правильно… И теперь Аня представляла, что могла бы точно так же подойти к нему сзади, взять за руку и сказать: «Что это ты разгуливаешь с девушками, дома жена, дети…» Ему бы это наверняка понравилось, и он бы пошёл с ней. Был же и в их недолгой семейной жизни подобный случай…

Тогда они пошли втроём — Сашка, она и Татьяна, — в кинотеатр. До начала сеанса прогуливались в фойе. Играл оркестр, было много людей. У одной колонны стояла интересная, умело напомаженная и напудренная молодая женщина. Она с эдаким скучающим видом крутила на пальце надетый на колечко ключ. Александр кивнул на неё головой, усмехнулся с видом знатока:

— Это знак того, что она приглашает каждого желающего мужчину к себе.

Аня не поверила. Тогда он сказал:

— Вот я подойду, заговорю, увидишь, как она отреагирует. А захочу — и уйду с ней!

— Ну что ж, иди, иди! — подыграла ему Аня.

И он подошёл к женщине, заговорил. Та сразу заулыбалась, стала очень оживлённо отвечать… В это время прозвенел звонок. Аня и Татьяна подошли, Аня взяла Александра под руку, сказала:

— Ну всё, поговорил, и довольно. Пошли, сеанс начинается.

Александр был страшно доволен и горд. Он с милой улыбкой раскланялся со своей собеседницей:

— Извините, извините, нам пора…

Ведь Александр был убеждённый сторонник того, что за счастье надо бороться, а не уступать без боя, что жена должна отстаивать мужа всеми силами…

Но потом Аня успокоилась, вытерла слёзы и сказала сама себе: всё равно уже ничего не вернуть. Да и хочет ли она возвращать былое? Честно говоря, нет. Просто надо жить дальше…

Жила Аня сначала у Рыльковой, но потом та вышла замуж за баяниста, с которым они вместе работали. Ане стало неудобно стеснять молодожёнов. Она пошла к своему директору, объяснила ситуацию. И тот поселил её там же, где она и работала — в женском общежитии. Устроено оно было так: на каждом из шести этажей — длинный коридор от одного торца до другого. По обе стороны коридора — много небольших комнат на несколько человек, один общий умывальник, туалет, большая общая кухня. Вот здесь и Аня получила место, но не в общем коридоре, а в боковой комнате на лестничной клетке. Здесь располагалась как бы коммунальная квартира всего из двух комнат, с отдельным коридором и кухней только на эти две комнаты. Это считалось элитным жильём. В одной из этих комнат Аня жила ещё с двумя воспитательницами.

Полностью отдавалась работе. Тем более, что и работа была тут же, в этом доме, и ученицы с утра до вечера мелькали перед глазами со своими делами, проблемами. Выпускала стенгазету, организовывала концерты самодеятельности, вела хор и сама в нём пела — голос в наследство от отца достался очень хороший. Ну а в свободное время — книги, любимое занятие.

Но часто, словно без причины, охватывала её глубокая задумчивость, грусть. Тогда не хотелось никого видеть, ни с кем говорить. Она уходила куда-нибудь в пустую комнату, в красный уголок, садилась на подоконник и долго молча сидела — ни на что не обращая внимания, ничего не видя. Словно в сомнамбулическом состоянии. Она и сама не замечала, что то улыбка тенью пробегала по губам, то катились по щекам слёзы, с силой переплетались и разжимались пальцы…

Боже мой, как глупа была она! Как могла сказать беспечно: «Кто первый приедет, за того и выйду замуж». Ведь Вася Кочуков тогда ещё был жив! Василий… Добрый, всё понимающий взгляд, мягкая улыбка… «Как ты хорошо учишь детей», — сказал он ей когда-то. И тут же, как контраст, крик Александра «Ты где была!» на её объяснение: «Я учительница…». Как Вася писал ей из училища: «… понимаю, что тебе скучно. Если с кем-то интересно — встречайся. Но прошу тебя, Анечка, головы не теряй…» Такое доверие может идти только от настоящей любви — теперь Аня это понимала! И тут же вспомнила — они вдвоём с Александром стоят у зеркала, тот приложил кончик ножа к её груди: «Если не сохранила себя — вот так!» Словно бы шутил. Ах, Сашка, Сашка! А ведь во время войны ты был весёлым, добрым, как легко, по-хорошему помог незнакомой старушке — моей маме… Куда всё делось теперь, в мирное время? Нет, ты не жаден, как твоя мать или старшие братья, но думаешь о себе в первую очередь, выгоду ищешь! Обожаешь, когда тобой все восхищаются…