С медикаментами тоже хромало. Я, положим, запасся порядочным количеством тинктур для смазывания десен, кислотами и препаратами железа, но и — только. Снабжение факторий какими бы то ни было витаминными продуктами находилось абсолютно вне моей компетенции.

Вообще, как я уже говорил в начале очерков, снабжение полярных факторий шло в условиях обостренного товарного голода. Сплошь и рядом невозможно было достать самых насущнейших продуктов, необходимейших предметов обихода.

С инструментальным и медикаментозным оборудованием амбулаторий дело обстояло невыясненным чуть ли не до последних дней от’езда. Мы знали, что из Красноярска нам отгружены аптеки, собранные по одному типу, но каталога никто не имел и не видел. Его вообще не оказалось. Лишь на месте работы нам пришлось ознакомиться с содержимым ящиков и составить списки.

Про оборудование факторийных аптек наш главковер по части снабжения Ф. В. Забелин рассказал мне так:

— Подкачала Москва. Еще осенью 1930 года мы серьезно и компетентно проработали всесторонне оборудование полярных амбулаторий — участвовали и врач и фармацевт. На противоцынготные средства обратили сугубое внимание. Все соображения проходили под знаком, что фактории предстоит работать в полном отрыве. Предусмотрено и учтено решительно все до ничтожных мелочей. Затем по выработанному плану амбулаторное оборудование было заказано в центральном управлении Медснабторга в Москве. Мы имеем гарантийные документы, что заказ должен быть выполнен и выслан в Красноярск к маю. И как это стало обычным, центр обязательство не исполнил. Писали, телеграфировали, даже грозили — с гуся вода. Поняв, что медснабжение факторий находится под угрозой срыва, я принял меры, снабдить согласился красноярский Сибмедторг. Но это, разумеется, совсем не то, что обещала дать Москва.

— Неужели не добились из центра никакого ответа?

— Добились. Имеется краткая телеграмма, что заказ прибудет сюда к ноябрю. Вы понимаете, мы получим оборудование, когда фактории будут отделены от нас тысячами верст льда и снега! Умники, чорт бы их побрал!.. Красноярский Сибмедторг дал только медикаменты. О полноте каталога говорить, конечно, не приходится. Но вот хуже всего — ни единого инструментика! Это нужно достать здесь, в Омске. Я поручаю это дело вам.

Не стану рассказывать, сколько мне пришлось побегать и испортить крови, доставая инструментарий для трех факторий. Да и достал-то, конечно, не все, а лишь кое-что из числа самого необходимого.

На сколько кладовые омских складов были опустошены можно судить хотя бы из того факта, что обыкновеннейших кружек Эсмарха я так и не добыл, хотя потратил массу времени и энергии. Посчастливилось получить только в Тобольске, да и то при содействии РКИ, куда я, в конце-концов, обратился за помощью.

В Омске толкнуться прежде всего пришлось в аптекоуправление. Там заведующим Коробченко. Его знает весь медсантруд и им горды — такой энергии, такого хозяйского глаза не имеет больше ни одно учреждение Омска. К нему предстояло идти с просьбой.

Помимо устного доклада, у меня в руках была краткая записка, сжато излагающая суть вопроса.

Коробченко встретил меня вопросительным взглядом. Стараясь не сказать ни единого лишнего или ненужного слова, я изложил критическое положение полярных факторий. Он вскочил, широко открыл на меня черные блестящие глаза и загремел на все здание:

— А вы, что же, головотяпы, сидите в своих кабинетах и ждете, когда Москва к вам пожалует? Все на Москву расчет! Нет-с, в Москве надо ходить ногами! Разрешило правление — скорей на склад, лично отобрать, укупорить и на вокзал — по адресу. А то сидят и ждут — Москва-де выручит! Вот и остались ваши фактории на бобах.

Затем он позвонил завед. складом, оговорился и сообщил:

— Наше аптекоуправление снабдит Комсеверпуть, чем сможет, но передайте, что на цены пусть не сетуют — у нас клиники без инструментов, сами точим по 20 раз скальпели, а вам даем новые — только из-за полярного вашего круга. Пусть учатся, как работать с Москвой, тогда не будут переплачивать.

Он уже не кричал, говорил спокойно. Эта выучка Комсеверпути, видимо, доставила ему удовольствие.

Проучить! Чтобы хоть чуточку поумнели! Он, старый чекист и ответработник, не может спокойно смотреть на головотяпство. Проучить рублем!..

Таким-то родом мы были снабжены и оборудованы.

В тундре, уже зимой, я впервые услышал о прошлогодних подвигах цынги на госторговских факториях Тазовского района и поселках Рыбтреста.

Я часто задумывался, что есть у нас, на что может рассчитывать наш цынготный больной, если бы таковой об’явился на фактории.

Ни на что!

Как это ни странно, но Комсеверпуть об опасности цынги абсолютно не подумал. У нас нет решительно ничего витаминного. Ни свежего картофеля, ни томата, ни луку, никаких ягод, ни молока, ни фруктов, ни лимонов, ни апельсинов. Ничего!

Оленина!

Нет рыбы, свежей капусты, солений, сушений, нет даже экстракта для киселей, нет чесноку — одна капуста, да и та просоленая и промоченная — вероятно из нея вымокли и высолились все антискорбутные соки.

Но я утешался.

— Кому у нас болеть? Народ все сибиряки, почти полярники — им ли бояться скорбута? Закалены в сибирских буранах, и несколько градусов к северу для них — вряд ли ощутимая разница. Единственный южанин — я. Но за себя я не беспокоился. У меня слишком разнообразное прошлое и большая закалка жизни. Я подвижен, энергичен, люблю работу — таких цынга не трогает.

Однако все же не уберегся.

В начале мая я почувствовал цынгу. Она пришла, когда весна начала входить в свои права. Таяло. Масса света, от которого слепило глаза. Снег, умирая, блистал миллиардом отражений.

А у меня появились отеки ног и зашалило сердце — перикардит.

Я усиленно потянулся к работе на воздух. Возил воду, очищал от снега чердак, сени, двор. Я целыми днями без устали ходил, возил, копал лопатой, носил ведра и т. п.

А ноги все отекали. Сантиметровка ежедневно показывала на 1—2 сантиметра утолщения — где-то под кожей и между мышц изливалась кровь, инфильтраты.

К июню ноги совсем отказались служить.

Сердце так расшалилось, что двадцати шагов достаточно для адской отдышки — лежу на снегу и глотаю с жадностью воздух. Ночью одной рукой беру другую, считаю пульс — он чуть приметен, нитевидный, без четкого удара.

Да, я слег. А если бы хоть немного было заботы о нашем быте и здоровье, то этого бы не случилось.

Видавшая массу скорбутных больных Удегова откровенно говорит мне:

— Знаешь, Козлов, до парохода ты не дотянешь.

И я согласен.

Я даже написал через силу два прощальных письма детям.

Конец?

Так тянулось весь июнь — от меня осталась тень, призрак.

И все же предсказания не сбылись.

Прошел июнь, потянулись июльские числа. Мои ноги окончательно свело контрактурой. Я лежал пластом, ел по ложке супу и четверти котлетки в день, но тянул. Завтра первое августа, парохода все нет как нет, а я уже ем полторы котлеты, дышу в окошко свежим воздухом и для меня нет сомнений, что как бы не запоздал пароход — я его дождусь, не взирая ни на какие предсказания.

Цынгу я изучил за это двухмесячное лежанье со всех сторон.

Я изучил, откуда подкрадывается эта болезнь, как хватает, чем валит с ног, сколько у нее коварства и своих особенных приемов борьбы — смертельных в девяноста случаях из ста.

Я цынгу знаю!

Она выпустила меня из цепких своих лап — но это бывает редко.

Что надо иметь каждой полярной фактории для успешной борьбы с „бичом Севера“?

Расскажу подробно, и тем кто засылает людей на край света, нелишне внимательно прочесть эту страницу.

Во-первых, нужен спирт, еще лучше крепкое вино — коньяк, ром — хотя бы в количествах только лекарственных.

Д-р Кытманов совершенно правильно рассказывает в своих очерках, что только благодаря „большим приемам спирта, настоенного на черемше“, удалось спасти больного заведующего факторией, у которого была контрактура ног и серьезнейший перикардит.