Наконец-то наша фактория в надежном управлении!

Этот приезд Удегова всех работников фактории необычайно обрадовал. Судьба операций с пушниной, взаимоотношения с туземцами, все наше существование в затерянной снеговой пустыне за последние дни стало рисоваться в очень шатком положении. Забрались люди на край света, живут, торгуют, словно командуют каким-то клочком жизни, а фундамента у них нет.

Языка не знают, обычаев тоже.

Ежедневно приезжает много народа и все чужой, с которым даже при желании не можешь ни освоиться, ни ознакомиться, ни хотя бы об’ясниться.

Точно какая-то стена между нами и этими закаленными промышленниками, этими охотниками, оленеводами.

Они здесь аборигены, они все знают, они до нас имели дело с другими факториями и им известны мельчайшие детали взаимоотношений. А мы работаем будто с повязкой на глазах и нам некому раз’яснить дело, рассеять темноту.

Недоразумения неизбежны. Туземцы, в конце-концов, пойдут нашу слепоту и от всего этого получится только скандал.

Так, по крайней мере, думал я, и приезд Удегова меня весьма обрадовал.

Наконец-то! и как-раз во-время — в самый разгар торговой зимы и зимних промыслов.

В этот же вечер мы провели коллективное собрание, на котором обсудили все насущнейшие вопросы. Удегов с большим знанием дела обрисовал и наметил план ближайшей работы. В его об’яснениях чувствовался спец, его предложения казались точными, как будто он их уже выверил цифрами.

Не понравился мне лишь конец его речи. Говоря об инструктаже повседневной факторийной работы, Удегов закончил свое выступление такой концовкой:

— По инструкции, каждый обязан знать свою работу. Это уж никуда не годится, если служащему и рабочему надо напоминать, повторять, или ходить за ним. У меня такое правило: сказал раз — и конец! А если сотрудник не выполнил, то лучше я сам за него сделаю работу, чем стану повторять по двадцать раз…

Вот этот финал мне не понравился. Как это сам сделаю? А где же руководство? Как же так — без нажима и настойчивости.

Однако, я не стал над этим думать. Ошибка? Увидим.

Дня через два прикатили еще гости из Нового порта: уполномоченный ОГПУ И. К. Ларионов и секретарь будущего Ямальского тузсовета И. П. Кабанов. С ними в качестве подследственного — Аксенов. Этот в Новом порту окончательно „засыпался“. Вел себя так подозрительно, что у него сделали обыск, нашли много вещей, а главное — песцовые меха, которые Аксенов захватил с фактории, видимо, для валютности.

Как я предполагал, Аксенов решил на факторию не возвращаться. Он набрал из лавки массу товаров, пару хороших костюмов и т. д. Вообще самоснабдился.

Выяснилось, что его прошлое весьма запутанное, тесно связанное с домзаками Севера. Только полным отсутствием подготовленных кадров можно об’яснить такие промахи, как принятие на службу заведующим фактории, и хотя бы даже инструктором, человека, прошлое которого нет возможности проверить.

Его обвиняют в пьянке, бесхозяйственности, самоснабжении и контрабандной провозке песцов. Ларионов здесь на месте будет производить расследование.

Они приехали утром, и уже через 2 часа после прибытия, еще не обогревшись, Ларионов отобрал у всех сотрудников крестоватиков. Не скажу, чтобы не было жалко — отличный мех. На досуге я уж видел роскошную теплую шубу, как память о полярном годе.

Особенно хороши 14 шкурок, видимо, осенние. Крест на спине чуть-чуть намечен. Окраска серебристо-пепельная. Шерсть пушистая и нежная, как у зимнего зверя. Из них вышли бы великолепные воротники, обшлага, дамские палантины. По оригинальности естественной окраски и пышности — они несравнимы.

Туземцы знают, конечно, о запрещении охоты на крестоватика, но они руководствуются собственным промысловым взглядом на этот вопрос с точки зрения: стоит или не стоит этим заниматься.

Конечно, гораздо выгодней поймать зимой одного зверя, хотя бы третьесортного, чем ловить крестоватиков летом и продавать за бесценок. Здесь спору быть не может.

Но есть другие стороны. Летом промысла, кроме рыбного, замирают — много свободного времени. Летом тепло и охотиться хотя бы на песца во сто раз легче и приятнее, чем зимой, когда это становится трудным и опасным делом. Наконец, летом песец ютится гнездами, выводками. Иной раз охотнику удается захватить логово зверя сразу с 15—18 щенками. Энергичный промышленник за лето набивает до 200—300 штук крестоватиков.

С соображениями, что такой способ ведет к полному истреблению драгоценного зверька — туземец не считается. По его понятиям, пустыня полярных снегов необ’ятна и даст промышленнику все, что от нее требуется. Всегда давала, всегда даст. Об организованном охранении пушного зверя они не имеют понятия и втолковать это им крайне трудно.

Я много раз беседовал по этому вопросу с туземцами и через Илью Нарича раз’яснял вопрос. Они слабо возражали, но, насколько я понял, в результате бесед неизменно оставались при своем убеждении: пустыня владеет всем, ее запасы неограничены, она все даст промышленнику. Охрана песца требует настойчивой пропаганды.

Что касается сбыта шкурок, то в этом отношении туземец затруднений не знает.

В Тазу, Новом порту, Обдорске — везде, где есть поселки и частные жители — найдутся желающие купить крестоватика. Мех слишком заманчив и цена слишком низкая, чтобы такой товар залежался.

На коллективном собрании Кабанов сделал доклад об организации тузсовета и контрактации оленей. Решено немедленно повести агитацию и к двадцатым числам декабря подготовить с’езд туземцев на выборы в тузсовет.

В контрактации в прошлом году наезжие из округа агенты наделали ряд безобразий. Сделки проходили сплошь и рядом под угрозами. За взятых оленей не платили. До сих пор туземцы не получили до 20 тысяч.

Все это взволновало тундру, конечно, не бедняцкую, которой контрактация не касается. Вообще ожидать гладкого и, благоприятного хода контрактации наивно. Наоборот, ей, надо-думать, окажут всевозможное сопротивление.

Хотя „дельцы“, которые наделали перегибы, „из’яты из обращения“ и давно отсиживают различные сроки — тем не менее нынешняя кампания встретит большие затруднения.

Между прочим, от Шахова я узнал, что старый Илья Нарич — шаман.

Многое из поведения старика, казавшееся раньше странным и несуразным, теперь объяснилось.

Понятна стала его злоба против Саньки, который должен был проводить контрактацию. Понятна его поддержка истории о народном герое Вауле, его мечты использовать темные туземные массы, натравить их против советской власти, вплоть до вовлечения их хотя бы в вооруженное сопротивление. Если возможно, Нарич не остановится перед вооруженным восстанием.

Итак, понемногу обрисовывается государственная советская роль наших факторий на Ямале: они становятся базой для экспедиций, наездов и вообще основой для проведения советизации края. Прошло лишь четыре месяца со дня возникновения фактории, а вот уже и тузсовет, и агентура контрактации, и представитель административно-политической власти округа — здесь. Имеется в виду к выборам тузсовета произвести первую расслойку туземного кочевого населения: выделить и по возможности сорганизовать бедняцко-батрацкую часть и устранить заведомых кулаков, шаманов, эксплоататоров.

Без существования нашей фактории такая работа на Ямале, пожалуй, не удалась бы. Не было базы ни снабженческой, ни территориальной. Расстояния в тысячи километров в здешние зимы и для кочевого туземца вещь затруднительная. О русских и говорить нечего. Если бы на Ямале, как было раньше, от Нового порта до пролива Малыгина не существовало бы никакого жилья — Ямал так и остался бы пустыней.

Фактории явились этапами. На них сосредоточивается жизнь туземцев, получающих здесь продукты и держащих постоянную связь с работниками факторий. Здесь можно получить приют, питание и уже отсюда распространить дальнейшую деятельность агентам советской власти из округа.