В нашем дырявом шатре полным-полно. Мешки и кули уложены ярусами, ящики, тюки и короба наворочены друг на друга.

В общем мы своими силами перетаскали с берега все наиболее ценное, чему угрожала подмочка. На берегу остались штабеля мешков с мукой и самые крупные тяжести, как тюки чая, листового табаку, бочки с солью по 20 пудов каждая и т. п. О выброске их идет каждодневный торг с артелью плотников. Когда закончится постройка, тяжелую кладь придется переносить прямо в склад и амбар.

Плотничья артель до конца верна себе: хлебцем вместе, а табачком врозь. Они хотят сорвать с этой поездки за Полярный круг наидлиннейший целковый. В деньгах они уже зарылись — подавай зарплату за переброску грузов штанами, рубахами, костюмами, мануфактурой. Мы им доказываем, что товары заброшены для иных целей, что предстоит обмен с туземцами на валютную пушнину. Но какое дело им до пушнины и до туземцев!

А положение нешуточное. Одной муки свыше 1500 кулей — эта работа штату фактории не по силам. Времени в запасе мало — осень уже в полном ходу. Боимся внезапных штормов, могущих затопить и попортить товары.

Из трех человек образована комиссия по учету всех ценностей фактории. С раннего утра вплоть до темноты мы кропотливо распаковываем, сортируем, подсчитываем грузы.

Разобраться не легко. Я никогда не думал, что всевозможные конторы и управления могут отпускать товар в сопровождении таких документов, какие получила фактория. Из уемистой папки листов, листиков, клочков и обрывков исписанной бумаги, едва ли найдется с десяток ясных, понятных, не вызывающих сомнений, не требующих расшифровки.

Казалось бы, торговые документы, на основании которых производятся операции, должны быть безупречны и абсолютно бесспорны в смысле ясности и четкости. Ведь по этим сопроводительным фактурам и накладным уплачиваются и получаются деньги, по ним отсчитываются, они служат основанием для бухгалтерии в каждой торговле.

Большинство фактур, полученных нами, трудно прочесть. Написанные „под копирку“, они представляют собою третью, а возможно и четвертую копию. Цифры разбросаны по строкам вкривь и вкось, не совпадают с наименованием товара. Их читать — не чтение, а головоломная расшифровка, точно бы разбираешь древний папирус с археологически мудреными иероглифами.

Как член комиссии, я поневоле возился с ворохами этих фактур. Мучительно вдумывался, копался, доискивался смысла и истины. Иногда это удавалось, но попадались, с позволения сказать, „документы“, которых ни я, ни счетовод, ни усилия всех работников фактории вкупе не осилили. Они так и остались нераскрытой загадкой конторской неряшливости.

Впрочем, бывало и еще хуже: на некоторые предметы фактур вовсе не оказалось.

И странная вещь, одни и те же товары, но отгруженные из разных складов Омска, Красноярска, Тобольска и Обдорска, имеют совершенно разные расценки. Колебание настолько значительно, что об’яснить его наценкой на транспорт никак нельзя.

Затем, в стоимости некоторых вещей, преимущественно хозяйственных, привезенных в качестве инвентаря фактории, попадаются настолько преувеличенные цифры, что их можно рассматривать только как курьез.

Например, железные рукомойники, — обыкновенная полуцилиндрическая кружка, с дыркой в дне и с железным шпиньком вместо крана — оценены каким-то шутником в 36 рублей за штуку. Да, 36 руб. 55 коп.

Даже у работников фактории это вызвало хохот, хотя настроение у нас от всей этой бухгалтерской канители отнюдь не веселое.

В большие деньги вскочила Комсеверпути различная утварь, сделанная или приобретенная „хозяйственным способом“. Простейший шкаф, не полированный, даже не окрашенный, без дверец, стоит по фактуре 222 руб 87 коп. Сосновый, струганный, некрашенный, а лишь слегка загрунтованный стол — 42 руб. 54 коп. Скат тележных колес, уже не новый, расхлябанный — 211 руб. 60 коп…

Перед такими расценками остается только развести руками. Что это за „хозяйственность“, вгоняющая пустяковую вещь в сотни рублей — никому не понятно. И ведь какая точность 222 руб. 87 коп. Высчитано, что называется, до полушки — комар носа не подточит!..

На любом рынке и у любого спекулянта-барышника такой шкапчишко можно бы купить за пару червонцев. Тележный ход, когда он был еще новой и целой телегой, вряд ли стоил дороже полусотни. А тут 211 руб. 60 коп.

Эти копейки, уточняющие исчисление, придающие „хозяйственности“ солидность и серьезную законченность, просто неподражаемы.

Разумеется, приведенные примеры не составляют правила для хозяйственников правления Комсеверпути. Это выхвачена мною, так сказать, юмористика счетоводства. Но вообще говоря, наценки Комсеверпути почти на все товары довольно высоки — значительно выше госторговских. В силу этого лавочный прейскурант на наших факториях не будет увязан с прейскурантом старых факторий, работающих в Обской и Приенисейской тундрах. Туземцы же кочуют и сдают пушнину сегодня здесь, завтра там. К разнице, даже копеечной, они очень чутки.

Было бы, разумеется, проще всего заранее собрать все сведения о расценках и координировать их с госторговскими. Но с.-х. отдел не догадался. Поэтому т. Евладов отдал распоряжение, чтобы с первым снегом по первопутку обязательно послать в Новый порт кого-либо из служащих и привезти оттуда все стандарты и все расценки.

Пока же мы должны работать по туманной канве, данной фактурами складов и контор.

Счетовод Пепеляев сидит часами над какой-нибудь цифрой и десятки раз умножает ее, делит, щелкает на счетах, доискиваясь уж не точной, а хотя бы приблизительно похожей цены товара.

Как, скажите, обмозговать такую несообразность: свинец в болванке по фактуре расценен в 7 руб. 50 коп. за килограмм, а готовая дробь, отлитая из того же свинца, крупная и мелкая — 1 руб. 32 коп. килограмм?

Или: где найти истину, если одни и те же жестяные литровые и полулитровые кружки по одной фактуре стоят 68 коп., по другой 1 руб. 50 коп., а по третьей — 2 руб. 63 коп.

— Опасная штука торговая бухгалтерия, — глубокомысленно высказывается Вахмистров. — С нею надо держать ухо востро, а то как раз угодишь под суд. Милости нет!

И, действительно, с такой бухгалтерией — милости нет — не долго и до уголовного кодекса.

Все это показывает, как скверно работает аппарат правления Комсеверпути. А к нему, поставленному для обслуживания важнейших хозяйственных и политических задач, должны быть пред’явлены особо серьезные требования, ибо всякий его промах вырастает в вопрос огромной важности на месте, в тундре.

Все эти бухгалтерские „шуточки“, если даже они просто головотяпство, то об’ективно граничат с вредительством, подрывая в глазах туземного населения авторитет факторий, смазывая их огромную хозяйственную и политическую роль давая пищу для агитации кулацких элементов.

У нас нет свежего мяса, нет рыбы. Едим солонину, и той только одна бочка. При участии плотников, она быстро убывает.

Мы могли бы настрелять дичи и наловить рыбы, но для этого нужно иметь свободное время, которого у нас абсолютно нехватает.

Переноска грузов, стройка, подсчет, налаживание хозяйства — сбивают с ног. Урвали один денек и совершили деловую прогулку, которую я опишу в следующем очерке, однако это сказалось на ходе работы. Временно надо о прогулках забыть.

Дни идут, небо хмурится, вот-вот грянет зима. Ее мы обязаны встретить уже окончательно устроившимися.

Да и „Микояну“ недельки через две пора возвращаться в Омск, на зимнюю стоянку. К его приходу все наши итоги подсчетов должны быть завершены для отсылки в правление.

Словом, нам некогда, нас со всех сторон подхлестывают обстоятельства. Мы живем под знаком лихорадочной спешки, усложненной сотней предстоящих дел.

Наконец-то выбрали день для экскурсии в окрестности.

С утра приготовления: подчинили невод, сделали весла, подконопатили и исправили лодки, а после завтрака двинулись.