Но воин, прискакавший с вестью, всё прояснил:

- Нет, пресветлый стратиг, Платея Петра пала благодаря хитрости. Какой уж там гений! Пройдоха.

Однако Иоанна Куркуя не убедил такой довод. Он размышлял как истинный стратиг и был убеждён, что крепость захватил не только хитрец, но ещё и очень умный человек. Он с большой выгодой для себя не позволил восставшим убить ни одного воина, и в этом была его доблесть. Перед Иоанном Куркуем, как ему показалось, возникла непреодолимая трудность. Он должен был начисто отказаться от мысли взять крепость штурмом, так как штурм давал захватившим крепость повод, вытекавший из степени действий его, Иоанна Куркуя. Если он примет ту тактику, которую сотни раз применял при захвате вражеских крепостей, то у обороняющих крепость остаётся единственный выход - причинить штурмующим наибольший урон и зло, кроющиеся в уничтожении запасов продовольствия. Защищающие захваченную крепость определённо знают, что им не будет пощады от тех, кто ворвётся в крепость, - так стоит щадить ли идущих на штурм? И когда запасы продовольствия будут уничтожены, то те, кто лез на стены, задумаются: ради чего они штурмовали крепость? Только для того, чтобы уничтожить тысячу или больше стратиотов, давно уже обездоленных судьбой?

Все эти мысли вал за валом перекатывались в голове Иоанна Куркуя, пока он приближался к крепости Платея Петра, и, как всякого человека, понимающего страждущих, заставляли его искать иные пути спасения продовольствия, принадлежащего армии. Вся сила воли умного стратига сосредоточилась на том, чтобы в этой схватке ему, Иоанну Куркую, прославленному полководцу, удалось победить всего лишь одного человека - главу восставших, ни больше ни меньше - одного воина, а скорее всего главаря, авантюриста. Иоанн уже знал, что этот главарь стоит во главе бедняков, и выходило, что бедняки захватили Платею Петра не от сладкой жизни. О, если бы динаты-землевладельцы выполняли указы и законы императора, то в империи не было бы ни одного восстания голодающих! Их просто не было бы. Вина лежала на динатах. Восстания же бедняков - это всплеск отчаяния.

С такими мыслями подошёл с шестнадцатитысячным войском Иоанн Куркуй к крепости Платея Петра. Ему было жалко восставших, и, выполняя воинский долг, крепость окружили по его приказу. Воины начали готовиться к штурму.

В тот час, когда к крепости подошло императорское войско, Феоктист и Фармурий обходили несколько кузниц, где восставшие с помощью местных кузнецов пытались изготовить себе какое-то подобие оружия: ведь у большинства из них кроме палок, камней и жердей в руках ничего не было. Но и готовить оружие было не из чего. За три дня сидения в крепости отковали каких-то сто мечей и столько же копий. Все запасы железа были исчерпаны, и огонь в горнах мало-помалу затухал. Тогда Феоктист приказал восставшим собирать где только можно камни и поднимать их на стены. Это вдохнуло в восставших надежду на то, что они смогут какое-то время постоять за себя.

Феоктист и Фармурий поднялись на крепостную стену и, посмотрев на то, как императорские воины обкладывают крепость, дрогнули. Не было ни в Феоктисте, ни в Фармурии воинской твёрдости. Они, способные к коварным действиям исподтишка, ещё чувствовали себя героями, однако, увидев тысячи хорошо вооружённых воинов, со страхом подумали, что им не продержаться и дня перед такой грозной силой, какая подступила к крепости.

- Фармурий, ждал ли ты такой напасти? - вырвалось у Феоктиста.

- Нет, мой господин, не ждал. И нам с тобой несдобровать.

- Что же делать?

- Об одном надо подумать: как живыми выбраться отсюда. В море всё для меня было просто, а тут лишь погибель.

- Ладно, давай без паники. Нам следует узнать, чего хотят эти тысячи воинов.

- Они ходят одного: завтра их пошлют на приступ и они будут ломиться на стены, чтобы одолеть нас. Вот и все. А тот, кто чего-то добивается, отсюда далеко, и нам его не достать.

Ратная сила, которую Феоктист видел за стенами крепости, угнетала его всё больше. Он чувствовал свою беспомощность и обречённость. Ему даже не дано погибнуть в бою как воину. Как он может противостоять хотя бы одному императорскому мечнику? Он и в правой-то руке не умел держать меч, а сейчас у него только левая, способная держать лишь деньги. Феоктист так глубоко задумался, что даже забыл о стоящем рядом Фармурии. Он отошёл от него и сел на груду камней, приготовленных для отражения врага. «Нужны ли они? И зачем я пошёл на поводу у братьев Лакапинов? Они рвались к императорской короне со злодейскими умыслами. Да, мне сулили место логофета дрома, но я не сумел понять тщетность всего задуманного, и потому сегодня нет виноватых в том, что я обрёк себя на участь неудачника». И Феоктист схватил себя левой рукой за волосы и стал рвать их.

- Мой господин, теперь ты ударился в панику. Рано посыпать голову пеплом. Мы ещё поборемся. У нас с тобой в руках великая сила - хлеб всей армии Куркуя. Крикни же ему со стены, что, если не уведёт войско, мы уничтожим весь хлеб, все запасы продовольствия! Пусть он трепещет от страха!

- Купец я, купец, а не воин! - стуча кулаком себя в грудь, воскликнул Феоктист. - Не могу я предать хлеб огню! - Но, посидев некоторое время молча, он согласился с Фармурием. - Ты прав. К дьяволу всякое нытье! Если Куркуй не пойдёт на уступки, всё сожжём.

В это время восставшие стратиоты продолжали готовиться к отражению приступа. Они таскали по лестницам камни и все, что могло поразить врага, разобрали даже несколько деревянных построек, затащили бревна наверх. Но стоило восставшим выглянуть за стену, как у самых смелых закрадывался в душу страх и росло чувство обречённости. Они понимали, что на них надвигается неодолимая сила, которую может сломить только более мощная сила. Но стратиоты такой силой не обладали.

К концу первого дня осады паника, ещё молчаливая и бездеятельная, расползлась по всей крепости Платея Петра, и в любой миг взрыв накопившегося отчаяния мог выплеснуться. Случилось это на третий день стояния войска Иоанна Куркуя под крепостью.

К этому времени императорское войско соорудило вокруг Платеи Петра несколько вышек вровень со стеной крепости. Они были поставлены на полозья, и воины могли их передвигать. Передние и бобковые стенки вышек были обшиты досками с прорезанными в них амбразурами, через которые Иоанн Куркуй намеревался обстрелять восставших «греческим огнём». Знал он, что при первом же огневом шквале защитников смоет со стены как волной, и тогда его воинам останется лишь подняться на стены и подавить восставших своим превосходством.

Но все эти приготовления по замыслу Иоанна Куркуя имели второстепенное значение. Главным своим оружием в подобном положении Иоанн Куркуй считал слово. Он размышлял просто. Все, захватившие крепость, были вовлечены в восстание волей случая. Не встреть они на своём пути авантюриста Дуку, жили бы себе мирно, добывая хлеб насущный в поте лица или милостыней. Но Феоктист Дука поманил их в райские кущи, пообещал им сытую, вольготную жизнь, и они устремились за ним. Ослеплённые блеском обещаний, они шли за Феоктистом, как слепые, и среди них не нашлось ни одной светлой головы, которая остановила бы безрассудных от безнадёжной схватки с силами империи. Да, Иоанн Куркуй предполагал, что в порыве отчаяния обречённые могут нанести ощутимый урон азиатской армии, уничтожив огромные запасы продовольствия, и по этой причине Иоанн Куркуй спешил донести до обречённых своё слово.

Оно прозвучало в самый нужный миг. Когда стратиоты увидели приготовления воинов Куркуя, они бросили таскать на стены бревна и камни, собрались на площади и потребовали, чтобы Феоктист вышел к ним. Он появился на площади в сопровождении вооружённого Фармурия.

- Зачем кричите? - возвысив голос, спросил Феоктист. - Я среди вас. Почему покинули стены? Идите за мной, и будем отбиваться от врага. Давайте, давайте, все на стены!

К Феоктисту подошёл пожилой, но ещё крепкий стратиот Стримон.

- И ты ещё веришь, что мы выстоим перед императорским войском? - спросил он. - А видел ли ты «греческий огонь», которым нас будут жечь с вышек?