- Хорошее приобретение сделал в Византии царевич Пётр. Такие невесты, как Мария, редкость в наше время.
Багрянородный понял эти слова во всей их многозначности.
А после помолвки и торжественной трапезы со здравицами и пожеланиями начались сборы жениха и невесты в дальний путь. Собирали Марию в благословенную Софию щедро. Увозила она в Болгарию двадцать тюков добра, навьюченных на десять лошадей. Ничего не пожалел для внучки Лакапин. Упаковали в тюки шёлковые и парчовые ткани, ковры, русские меха, сафьяновые сапожки впрок и на «вырост». Две тяжёлых кожаных сумы с золотыми и серебряными монетами погрузили воины на лошадь. Не поскупились на дары и Багрянородный с Еленой. Они подарили Петру и Марии шубы из русских мехов, золотые и серебряные приборы для большой трапезы. Наконец сборы завершились, и на пятый день после приезда Петра в Магнавр молодых проводили в путь. Сопровождала их конная сотня гвардейцев Христофора.
Пришла пора Багрянородному и Лакапину отправляться в монастырь святой Каллисты. Оказалось, что с пустыми руками ехать в обитель нельзя, потому как к новым кельям, трапезной, храму нужен был всякий приклад. Нагрузили две повозки даров. А самым важным на тех возах был русский воск на свечи, лампадное масло, мука на просвиры и ещё вино для причастия. Отправились в путь Багрянородный и Лакапин в хорошем расположении духа, и, хотя о Зое-августе у них речи в дороге не было, каждый думал о ней, и думы их во многом совпадали. Оба надеялись, что Зоя-августа благословит их союз, суливший одному из них безмятежную жизнь созерцателя и мыслителя, а другому - нелёгкий труд и ратные подвиги во имя державы, а ещё во имя славы, которая придёт к нему, - Лакапин в это верил и убеждал себя, что она будет заслуженной.
В Силиврию Багрянородный и Лакапин добрались только к ночи. Подъехали прямо к особняку епарха Варипсава. Гонец уже уведомил епарха, что император едет с сотней гвардейцев, и Варипсав всё приготовил к их приезду.
- Милости просим в нашу тихую заводь, Божественный, - встретил Варипсав Багрянородного у крыльца особняка.
- Мы к тебе на ночлег. Завтра с утра едем в монастырь святой Каллисты.
- Возродилась обитель. Скоро и храм надо будет освящать.
- Как там моя матушка?
- В благочестии пребывает. Постриг свершила, имя Зинаиды приняла. И всё там у неё по-божески.
Не знал в этот час Багрянородный, что «божеской» жизни пока у Зои-августы не было, что завтра его ждёт очень тяжёлый день пребывания в монастыре Святой Каллисты. И случилось это стараниями келарши Мелентины.
В тот день, когда Лакапин вернулся с войском из Адрианополя, Мелентина приехала в Константинополь по делам обители. С нею был каменных дел мастер. Они покупали мраморные плиты для отделки алтаря в храме. Управились как раз к тому часу, когда Лакапин с царевичем Петром подъезжали к Магнавру и народ, ликуя, встречал победителя. Слышала она возгласы: «Слава победителю! Слава Лакапину!» Но довелось ей увидеть и услышать, как некий детина со смоляной бородкой вскочил на коня и, размахивая боевой секирой, трижды прокричал: «Даёшь императора Лакапина!» Мелентина была близко от возмутителя и сама крикнула: «На костёр тебя, богохульник!» Он повернул коня к Мелентине, навис над нею, как глыба, гаркнул: «Не будь ты Христова дочь, порубил бы!» - и ускакал.
Видела после этого Мелентина, как Лакапин ехал с гордо поднятой головой. Может, так показалось ей, но, вернувшись в обитель, она встретилась с Зоей-августой, изложила ей всё в том свете, в каком представила его, и закончила рассказ со вздохом:
- Это что же, матушка императора, происходит? Похоже, что Лакапин за спиной твоего сына Багрянородного кесарем готовится подняться! Поди, и корону уже примерял, и красные сапоги приготовил. Остановить его надо! Остановить!
Слушая Мелентину, Зоя-августа ни разу не перебила её, не остановила, лишь в лице изменилась: глаза потускнели, складки горечи прорезались. И думы в голове закружились безотрадные. «Он же клятвопреступник! Господи, почему я слушала его со смирением? Как ошиблась!» - стенала Зоя-августа, вспомнив, как перед уходом в монастырь беседовала с Лакапином.
Мелентина продолжала изливать своё негодование и даже посоветовала Зое-августе послать её в Константинополь с просьбой к сыну-императору заточить в каземат Романа Лакапина как посягателя на трон.
Зоя-августа наконец возразила Мелентине:
- Ты, сестра, могла ошибиться. Может быть, это недруги Лакапина кричали, чтобы поссорить императора и великого доместика.
- Почему же великий доместик не схватил смутьяна? Говорю же, что видела гордо вскинутую голову Лакапина.
- Не знаю, Мелентина, что подумать. У самой головушка кругом идёт, сердце покой потеряло.
- Держись, матушка, и в Магнавр поезжай защищать сына. Он же так молод и слаб, что его кто угодно может обидеть и одолеть.
- Императора непросто одолеть. У него есть гвардия и преданные телохранители, вельможи.
- О какой гвардии ты говоришь, Зоя-августа? Она под рукой у сына Лакапина, Христофора. Пойдёт ли сын против отца?
- Мелентина, так мы зайдём в дебри. Ты забыла, что у императора есть войско, есть Сенат, которые защитят его!
- Славная матушка, не заблуждайся. Войском командуют люди, которые преданы Лакапину: что Иоанн Куркуй, что Варда Фока.
- Мудрая провидица, говори же, когда что делать в Магнавре мне?
- Я уже сказала своё.
- Тогда не мешай мне помолиться Всевышнему. Буду уповать на него. Он защищает праведных. Уходи ради Бога. - И Зоя-августа выпроводила Мелентину из кельи.
Прошло три дня, в течение которых Зоя-августа встречалась с Мелентиной лишь за трапезой и они обменивались только поклонами. А на четвёртый день к полудню в монастырь приехали Багрянородный, Лакапин и Варипсав. Следом за ними во дворе монастыря появились две повозки с дарами. Воины остались за воротами обители.
Константин удивился преображению монастыря, происшедшему с той поры, как он с матушкой побывал в полуразрушенном становище монахинь. Храм из белого камня уже был возведён, в нём шли отделочные работы. По одну сторону храма возвышалась срубленная из толстых брёвен трапезная, по другую - убегали вглубь двора два ряда рубленых домиков. Большинство было с двумя окнами. В них располагалось по две кельи. Такое желание проявили многие монахини: жить и молиться Богу не в одиночестве.
Приезжих встретила игуменья Пелагия. Николай Мистик попытался было поставить настоятельницей обители Зою-августу, но она наотрез отказалась.
- Пощади меня, дядюшка. Я ухожу от мира молиться Богу, мой удел - молитвы, - проговорила Зоя-августа во время своего отъезда в обитель.
Однако «мир» продолжал вторгаться в жизнь Зои-августы. В её одинокую келью пришла Мелентина и сказала:
- Матушка Зинаида, в обитель приехали твой сын с Лакапином и Варипсавом, они хотят видеть тебя.
- Господи, зачем они приехали?
- Их привела судьба. Ты выйдешь к ним или позвать их в келью?
- Не надо звать. И выходить к ним не буду, - твёрдо ответила Зоя-августа. - Иди же и скажи им так!
- Если они спросят, почему?
- Я дала волю сыну. Он вправе решать свою судьбу.
Мелентина не уходила, топталась у порога, наконец сказала:
- И Лакапин хочет тебя видеть.
- Передай и Лакапину, что больше ничем ему не помогу. Ещё же передай: пусть боится проклятия и геенны огненной.
- Но они проделали такой долгий путь. Будь к ним милосердна.
- Мелентина, ты навязчива. Уходи. Христом Богом прошу!
Прошла долгая пауза молчания. Потом Мелентина тихо ушла. Зоя-августа встала перед образом Богоматери и принялась молиться. Её сердце рвалось к сыну, но твёрдый нрав удерживал. Знала она, что может вспылить при виде Лакапина. Виной тому был клич недруга: «Даёшь императора Лакапина!» Когда она услышала эти слова, они сразу вошли в её сердце и болезненно щемили его. И ничего она не могла сделать, чтобы избавиться от боли и помочь сыну. Только упование на Бога ещё удерживало её от отчаяния, с молитвой на устах Зоя-августа вышла из кельи. Она стояла вдали от храма, последняя в ряду, протянувшемуся вдоль ограды. Зоя-августа шла медленно, и в эти мгновения у неё появилось желание уйти в лес и дойти по нему до самых гор, там найти пещеру и скрыться в ней. О, если бы она знала, как помочь своему юному сыну! Если бы она была мужчиной, способным держать в руках меч, она бы ринулась на Лакапина и со словами: «Умри, клятвопреступник!» - пронзила бы ему сердце. Но у Зои-августы не было ни меча, ни сил, лишь кипела в душе жажда никого больше не видеть.
