- Предчувствие меня томит, болгарские пираты вот-вот нападут.

Сон у Константина был чуткий, он услышал разговор, узнал голос Елены, встал, оделся и вышел.

- Ночь душная, и мне не спится, - сказал Константин. - О чём у вас речь? Идёте на палубу, там прохладнее.

Багрянородный был спокоен, и Елена не стала изливать свою боль. На палубе было тесно. Одни воины спали прямо на досках, другие застыли у бортов. Выходило, что ночь была тревожной не только для Елены, но и для бывалых русских ратников. Многие из них помнили о коварстве болгар по сражению на реке Ахелое и теперь считали, что хитрые болгарские воеводы вновь придумают какую-нибудь охотничью уловку и обведут молодого императора. Гонгила, ведя Елену и Константина к свободному месту, заметил, как бы соглашаясь с дочерью Лакапина:

- Да, сегодня и впрямь беспокойная ночь.

Но на море, кроме всплесков воды под ударами весел, никаких других звуков не было. Стоял полный штиль, море не колыхалось. Воздух застыл в покое, небо было чистое - ни облачка, крупные звезды купались в морской глади. Судя по Полярной звезде, дромоны шли строго на запад. Елена и Константин застыли у борта и, всматриваясь в ночную тьму, молчали. Гонгила высился позади них, держа левую руку на рукояти меча. Гребцы трудились дружно, и дромон шёл хорошим ходом.

Вскоре за спинами путешественников прорезалась на горизонте бледная полоска утренней зари. Постепенно она розовела, поднималась над морем, ширилась, и наступил рассвет. Но влажная, душная ночь оставила свои следы: над поверхностью моря поднялся туман, за ним исчезли морские дали. Всем на глаза будто упала пелена, не было видно даже ладей русов. А когда первые лучи солнца пронзили туман, то справа по борту все увидели, что на русские ладьи надвигается армада более мелких, чем они, судёнышек. И стало очевидно, что это приближаются болгары. Они обкладывали «добычу», как муравьи. Из туманной дымки их выплывало всё больше и больше. Вот они уже начали пускать стрелы, но русским воинам за бортами ладей стрелы были не страшны. Воевода Посвист повёл свои суда на вражеские клином. Следом за ладьями пошли греческие памфилы, на которых приготовились к схватке с врагом воины Никанора. Стрелы полетели с той и с другой стороны. Болгары стремились прорваться к дромонам, и стал ясен их замысел: они охотились за императором и поступили тонко. Около двадцати их судов возникли из белёсой дымки с левой стороны по курсу дромонов. Вот они рядом, с них летят не только стрелы, но и железные «кошки»-трезубцы на прочных верёвках. Ими болгары цеплялись за борта и пытались подняться на палубу императорского дромона. Наконец нескольким воинам удалось взять борт приступом, и на судне появились десятка три морских разбойников. И среди болгар были печенеги и хазары. Зазвенели мечи, завязалась схватка. Впереди болгар дрался богатырь, крушивший всё на своём пути. И он был близок к цели, к каютам, где спрятались Багрянородный и Елена. Но навстречу болгарскому богатырю выбежал тысяцкий Никанор. Он возник на месте павшего руса и скрестил свой меч с мечом болгарина. Перед Никанором был воевода Миколов, богатырь, известный не только в Болгарии, но и на Руси. Никанор, будучи юношей, видел его. Он крикнул Миколову:

- Зачем с разбоем пришёл? У Византии мир с царём Симеоном!

- Мне нет дела до Симеона, я сам себе царь! - зло сказал Миколов. - Он наше золото, что получил от твоего царя, себе заграбастал. Так мы за своим пришли. Прочь с дороги! - закричал он и взмахнул мечом. - Где твой Божественный?

Никанору некуда было отступать: за спиной каюта с юным императором, которого ему доверено защищать. И Никанор схватился с Миколовым в смертельном поединке. Но удары болгарского богатыря были настолько сильны, что он едва сдерживал их. «Боже, помоги выстоять!» - воскликнул Никанор, вкладывая в удары всю свою силу. Но он чувствовал, что его надолго не хватит. И неизвестно, чем бы завершилась схватка, если бы не Гонгила. Он прыгнул откуда-то, как чёрная пантера, и поразил богатыря в шею копьём. Миколов рухнул на палубу как подкошенный. А Никанор ринулся на тех болгар, которые были за спиной богатыря, и, погнав их, одного уложил, другого скинул в море.

Болгары были упорны. Несмотря на то что несли потери, они продолжали лезть на дромон. Солнце уже поднялось высоко, а вокруг дромонов и памфил продолжалась сеча. Но вот кто-то из болгарских воинов, будучи свидетелем гибели богатыря, мощным голосом крикнул:

- Миколов пал! Миколов пал! Отомстим!

Может быть, последнее слово и не дошло до болгар в суматохе и криках сечи, но два первые слова будто плетью ударили по спинам разбойников, и всюду, где можно было избежать схватки с русами, они начали уводить свои суда. Воины Посвиста ещё долго преследовали их, но наконец отстали. В море наступила тишина.

И в этой тишине юный император и его спутница появились на палубе корабля. Их вид говорил о том, что утро для них выдалось самое худшее в жизни. Они были бледны, глаза в красных ободках от бессонницы. Следом за ними вышел священник Григорий. Константин, осмотрев палубу и увидев множество убитых воинов, с болью сказал Григорию:

- Жизнь так ничему и не научила болгар. С упрямством ослов лезут они на нашу державу. Соберёмся с силами и проучим их.

- Но не все болгары твои недруги, Божественный, - заметил священник. - Я помню царевича Петра. Если он встанет на престол, Болгария и Византия забудут о вражде.

- Дай-то Бог! - произнёс Константин и, подойдя к борту, вздохнул полной грудью и обратился к Елене: - Ну вот, моя заступница, мы плывём свободно. Море перед нами чистое.

- Хорошо, что чистое. Спасибо русам. Это они спасли нас, - отозвалась Елена.

- Я отблагодарю их. Пока жив и здравствую, они будут торговать у нас беспошлинно.

- Божественный, ты поступишь благородно, - ответила Елена.

Невольно её мысли перекинулись в Константинополь, в Магнавр, к отцу Роману Лакапину, В этот час Елене показалось, что её отец пытается взять от жизни больше, чем она ему даёт. Нынче он великий доместик, глава вооружённых сил Византии - это ли не высокая честь для того, кто начинал путь воина простым лучником? Но Елена без сомнений знала, что её отцу мало чести быть вторым лицом в державе. Он тянется к короне. Удастся ли ему это, Елена не ведала, но ей теперь было очевидно и то, что Лакапин подомнёт под себя императора, встанет над ним, а в какой ипостаси, она пока не знала. Было ясно как божий день, что отец выдаст её замуж за Константина с каким-то умыслом. И Елена сочла, что совершит смертный грех, если допустит некий расчёт, идя к супружеству. Она не хотела быть орудием в руках отца на пути к императорскому трону.

Пятнадцатилетняя Елена здраво отдавала себе отчёт в том, что её ждёт нелёгкая схватка с отцом в борьбе за независимое от её отца положение Багрянородного. Она пришла к мысли, что сумеет постоять за своего будущего супруга. Проведя больше месяца бок о бок с Константином, она сумела до глубины души понять его характер и, самое главное, его жизненные интересы. Они сводились к одному: чтобы творить добро во благо империи, во благо подвластному ему народу. Елена поняла и то, как он намерен творить добро и благо. Ей, познавшей историю императорского двора с времён Юстиниана, было очевидно, что Константин повторит Юстинианов путь и будет созидателем. Чего? Пока Елена этого не ведала, но была убеждена в том, что его созидательная деятельность даст хорошие плоды. Конечно, он должен окружить себя достойными помощниками, будь то великий доместик, логофет дрома или простой спафарий - служитель в секрете.

В молчании, в созерцании моря, на самом деле в вихревой круговерти мыслей Елена и Константин провели у борта дромона не один час. Наконец Багрянородный заметил, что Елена расслабилась.

- Нам с тобой пора отдохнуть, - позвал Константин Елену.

Она лишь благодарно улыбнулась и направилась вниз к каюте.

Плавание близилось к концу. Путешественники устали, ничего не замечали вокруг и жили только впечатлениями увиденного и пережитого ранее. Тяготы длительного путешествия отразились на Елене больше, чем на других. В её годы ей, изнеженной дворцовой жизнью, ласками матери, вдруг ринуться за тысячи стадиев морского и сухопутного пути - такое по силам немногим. Но у Елены хватило мужества не быть никому обузой. Она с честью носила одежду воина, нигде не уронила своего достоинства, вела себя скромно, обыденно. Даже тогда, когда Багрянородный держал её на людях за руку, она не показывала, что гордится этим, хотя в душе и ликовала от благодарности к императору.