Берег произвел на меня невеселое впечатление. Низкий, почти без рельефа, только вдали чуть намечались горы, да слева по борту, на восток от судна, припал к воде, как затаившийся зверь, беловатый массив мыса Уэринг. Больше ничто не закрывало горизонта, если не считать скалу Геральда.

Цель была достигнута. Но надо было найти колонию, расположенную в юго-восточной части острова, в бухте Роджерса.

Мощная струя пара еще раз разорвала тишину, на баке выбирали якорь, судно, плавно развернувшись, пошло к восточному берегу. Уэринг становился выше, а потом сразу открылась панорама высокого скалистого берега. Шли кромкой льда, расталкивая редкие льдины. Мористее лежали поля сплошного льда, а к берегу была чистая вода, до самой земли. Шли медленно, постоянно щупая дно. За мысом Гавайи берег понизился, но был обрывист, а за ним лежали крутые увалы. Опять появилась узкая коса, отделившая от моря участок воды, — это и была бухта Роджерса, к которой мы стремились.

Невдалеке от берега против входа в бухту стали на якоря. Было раннее утро, и Константин Александрович, щадя сон людей на берегу, гудков не давал.

Я, вооружившись большой зрительной трубой, стоял на мостике и внимательно рассматривал берег. На палубе было все население корабля. Стоял гомон голосов, обсуждавших события последних часов, строивших разные предположения касательно чувств и настроений колонистов в момент, когда они увидят судно на рейде. Кинооператор Радзиховский, шедший на «Литке», резво бегал со своей тяжелой треногой, расталкивал людей, просил посторониться и беспрестанно крутил ручку аппарата, запечатлевая на пленку унылый, безжизненный ландшафт бухты Роджерса.

У самой воды желтел небольшой, словно коробок спичек, домик, крытый железом, а позади него на вершине холма виднелся склад. Внизу, на галечном берегу, виднелись микроскопические шалаши и палатки. Люди, как видно, крепко спали. Только иногда доносилось взлаивание пса.

Я направил зрительную трубу на дом и внимательно всматривался в каждую деталь жилья, в котором нам предстояло прожить три года. Что-то метнулось в поле зрения трубы. Это «что-то» оказалось растрепанного вида туземной женщиной. Она усиленно стучала в окно и, как видно, что-то объясняла, указывая на море, потом бросилась к шалашам и палаткам.

Поселок просыпался. Появились люди, засновали от жилья к жилью, бежали к дому фактории, но все это безмолвно, так как расстояние гасило звуки. Вот, как видно, все население собралось у дома. Наконец все пошли к берегу, спустили на воду небольшую шлюпку, и трое отвалили от берега. Мерные взмахи весел гнали шлюпку медленно к судну. Лодчонка шла так медленно, а нетерпение наше было так велико, что нам казалось, будто люди, сидящие в ней, никогда не доберутся до нас.

Но вот шлюпка уже близко. Можно разобрать черты лица сидящего на корме, двое других гребли. Все, кто был на палубе, столпились у трапа. Люди с подошедшей байдары с трудом протискались на палубу.

С берега пришли начальник острова Георгий Алексеевич Ушаков, врач колонии Николай Петрович Савенко и старший промышленник[16] Иосиф Миронович Павлов. Первые люди, пришедшие с острова, выглядели прекрасно, лица их покрыты хорошим здоровым загаром, как будто они пришли не с полярного острова, на котором прожили три года оторванными от материка, а с курорта, где жили в прекрасных условиях, под наблюдением врачей. «Не так страшен чорт, как его малюют, — думал я, глядя на них, — и на острове Врангеля можно жить, работать и возвратиться не слякотью, а здоровыми людьми, годными к дальнейшим боям».

Литковцы, столпившиеся у трапа, расступились, пропуская трех отважных. Я жал руку, стройного человека, лет около тридцати, одетого в пеструю оленью рубаху с капюшоном, смотревшего на меня спокойными глазами, защищенными желтыми очками-консервами.

— Добро пожаловать, товарищ Ушаков!

— Здравствуйте, товарищ Минеев, вам тоже добро пожаловать на остров Врангеля.

— По виду вашему и ваших спутников видно, что прожили вы эти три года на острове не плохо.

— Грех жаловаться, хотя временами было трудновато.

— Трудности и на Ривьере бывают, а тут как-никак семьдесят один градус северной широты.

Разговаривая, мы дошли до кают-компании. Стол был накрыт для приема гостей. Их усадили и начали потчевать разными разностями. Но гости приехали не с «голодающего острова» и особенного «ажиотажа» при виде яств и питий, им предложенных, не проявили.

Константин Александрович находился у себя, и Ушаков направился к нему в каюту. Я, немного замешкавшись в кают-компании за разговорами с врачами Савенко и Синадским, через несколько минут направился туда же.

Войдя в каюту, я увидел их склонившимися над большим белым листом. Подойдя к столу, я увидел на карте очертания острова красивой, почти полукруглой формы с конусообразным отростком в юго-западном краю его. В одном из углов виднелась надпись «о. Врангеля».

— Смотрите, Ареф Иванович, — обратился ко мне Дублицкий, — вот береговая линия, положенная на карту Ушаковым, она совершенно не похожа на те карты, которые мы имели до сих пор.

Тут же были обсуждены вопросы строительства и выгрузки. Нужно было определить место для укладки выгружаемых грузов, а также выбрать площадку для строительства. Последнее необходимо было хорошенько обдумать. Вместе с Ушаковым мы съехали на берег. На судне в это время кипела подготовительная работа к выгрузке. На воду были спущены судовой катер, наш моторный вельбот, оба кунгаса и судовые спасательные шлюпки.

Туземцы с острова уже находились на судне, ходили по палубам, подолгу безмолвно наблюдая жизнь корабля.

По дороге на берег я спросил Ушакова, где лучше строить: наверху или внизу?

— Я затрудняюсь советовать тебе что-либо: верх имеет свои преимущества и недостатки. Это же можно сказать и о косе.

— В чем основные недостатки верха?

— Как тебе сказать. Дальше от воды, несколько грязнее, за то хорошо видно и в море и в горы.

— Ну, а внизу как?

— Главное в том, что будешь сидеть как в яме, а потом — юго-западными ветрами нагоняет в бухту воду и лед, особенно осенью.

Форштевень вельбота, на котором мы шли, ткнулся в берег.

К нам подошел старший помощник капитана Стехов или «Шаман», как шутя мы его звали на судне. Нерослый, но крепко сшитый, крайне подвижной человек, он постоянно пребывал в хорошем настроении. Назначенный капитаном старшим по выгрузке и строительству, он обратился ко мне:

— Товарищ Минеев, где прикажешь выгружать товары и строительные материалы?

— Хорошо бы поднимать товары к складу, да видишь, как он высоко.

— К складу далеко, да потом в этот склад весь товар не войдет, даже если он совсем пустой. Где класть товар — здесь, внизу?

— Надо положить так, чтобы нам потом не так далеко было таскать до склада. Я думаю, вот здесь, где стоим, или чуть подальше.

— А с постройкой как?

— С этим делом надо чуть повременить. Давай-ка, вот подымемся наверх да посмотрим — что там.

— Тяжело будет, товарищ Минеев. Этот склон, — он указал на взлобок берега, к которому мы подходили, — быстро разобьет в грязь, а поднимать по грязи бревна дело нелегкое, это отнимет много времени, а тут дорога каждая минута.

— Это верно. Но Ушаков сообщил мне, что временами бывает большой нагон воды и внизу следует опасаться наводнения.

Наверху перед нами открылась панорама крутых холмов, закрывавших горизонт на север. Из седловины змеясь сбегали речушки, а лысая тундра, кое-где кустившаяся поблекшей травой, полого поднималась к подножью гор. Прямо на запад виднелась трехглавая гора, конусообразные вершины которой господствовали над видимой частью гряды. Далеко в море стоял «Литке», задравший нос к берегу. Издали он казался маленьким и беспомощным перед необозримым пространством воды. Вдалеке виднелась полоса сверкавших белизною льдов, тянувшаяся по всему горизонту, напоминавшая, что нужно торопиться.