Я особенно просил Остапчика о соли. Мы и первые три года испытывали недостаток соли, так как нам ее не выгрузили в 1929 году, и теперь забыть соль было бы совсем плохо, так как для выварки соли из морской воды у нас топлива не было.

Когда мы закончили разговоры по всем хозяйственным вопросам, я передал ему документы и просил вручить их адресатам.

Закончив дела, мы отправились обедать. За столом, кроме Константина Александровича, сидел весь летный состав. Обед прошел оживленно. После обеда мы поднялись в музыкальный салон совещаться о дальнейшем.

Обручев по прибытии на «Совет» написал Дублицкому о результатах своих наблюдений льда при полете с мыса Северного на остров Врангеля и с острова к «Совету». Ничего утешительного в этой записке не было. Тяжелые непроходимые льды по пути с мыса Северного на остров и не менее тяжелые льды по пути на «Совет» не давали оснований надеяться, что судно пройдет к острову Врангеля. Это же мнение высказали Обручев и Петров на совещании. Они рекомендовали еще некоторое время выждать.

Попросив слова, я сказал:

— Мы просидели три года, и мне кажется, что вряд ли кто-либо другой больше желает прихода судна к острову, чем мы. Но мы убеждены в непроходимости льдов. Есть ли смысл в дальнейших попытках? Люди с острова вывезены, мы получаем с «Совета» некоторое количество необходимых нам продуктов, состояние самого судна чрезвычайно плохое. Мы с женой твердо решили сидеть четвертый год и уверены, что и этот год мы прозимуем благополучно. Нет особенного смысла рисковать людьми и судном. Время позднее, уже начинается образование молодого льда, особенно между льдами, где воды немного и где ее не баламутит ветром. «Совет» в ближайшее время может очутиться в таком положении, что и обратно не сможет выбраться.

Я рекомендовал поворотить «оглобли» к югу. Потом говорил Константин Александрович Дублицкий.

— Несмотря на очень тяжелое состояние судна, несмотря на то, что оно уже основательно помято, нет полных и задних ходов, — все же я не считаю возможным уходить на юг, пока мы не сделаем ряд попыток проникнуть к острову в любом пункте. Только после того, как и по времени и по обстановке будет совершенно ясно, что все попытки тщетны, что нам грозит зимовка во льдах, — только тогда мы, скрепя сердце, повернем обратно.

Закончив совещание, мы едва успели подписать протокол, как в салон вбежал в крайнем возбуждении Страубе и громко крикнул:

— Товарищи, надо кончать, самолет зажимает льдом и уже немного повредило руль глубины!

Нас всех как ветром сдуло с мест. На-бегу мы жали руки, прощались, на-ходу же одевались и через несколько мгновений были на самолете.

Уходя из каюты Остапчика на обед, я не захватил с собой предназначенные для острова буссоль и часы и, только очутившись в самолете, вспомнил о них. У нас не было карманных часов, имелся только хронометр и будильник, поэтому карманные часы были нужны, как воздух. Буссоль Шмалькальдера тоже была нужна, так как раньше мы принуждены были работать с помощью геологического компаса. Я закричал с самолета:

— Буссоль, буссоль и часы я оставил в каюте!

Но Остапчик вспомнил про них еще до моего крика и послал за ними человека. Он спустился по трапу на самолет и сам передал мне их. Я в последний раз пожал руку Остапчика, он сошел на вельбот, и мы отошли от борта.

Все население корабля собралось у борта и приветствовало нас. Люди махали руками, что-то кричали, но рев винтов мешал что-либо расслышать.

Самолет быстро взмыл в воздух, сделал прощальный круг над судном и пошел на запад. Вдалеке, справа от нас, из тумана выступали заснеженные вершины острова Геральд. Они горели и искрились на солнце. Прямо по носу виднелась Прикрытая туманом тяжелая сумрачная масса восточного берега острова Врангеля. Мы быстро приближались к нему.

Перед полетом на «Совет» Обручев предполагал сделать небольшой крюк, обогнуть восточное побережье и потом приблизительно от мыса Литке взять прямиком через остров на Роджерс, но перед отлетом бортмеханик сообщил, что горючего немного. Пришлось лететь напрямик.

Вот уже ясно видна скала «Большевик». Почти у самого берега мы повернули к югу. Летели так близко к скалам, что, казалось, вот-вот крылом коснемся камней, местами торчавших подобно зубам. Потом мы увидели змеящуюся ленту реки «Нашей». Опять потянулась под нами вязь бухты Роджерс, и вскоре самолет с легким плеском сел на воду.

На берегу нас встречали Власова, Павлов и эскимосы.

Первый вопрос с берега был:

— Гости есть?

Обручев ответил:

— Нет, гостей мы вам не привезли, только товарища Минеева.

Еще с самолета я распорядился приготовить чай и закуску для летчиков, чтобы они могли перекусить перед отправлением на материк. Время было позднее, летчики торопились.

Через три часа они начали погрузку, так как перед полетом на «Совет» все свое личное имущество они выгрузили с машины.

Но вот все готово. Концы, кренившие самолеты, отданы. Уже ревут винты, рябя воду. Мы помогли лодкам сойти с грунта на воду, их медленно относило от берега. Наконец, машины пошли на взлет.

Маленькая «Савойя» быстро, почти прыжком поднялась в воздух и понеслась над бухтой, а с мотором «Дорнье» что-то случилось. Ветерок, дувший с берега, постепенно уносил самолет к косе. Нам, стоявшим на берегу, казалось, что его вот-вот прибьет к берегу. Наконец, оттуда донесся рев винтов, самолет сначала неуверенно заскользил и потом быстро оторвался от воды. «Савойя», ожидая спутника, кружилась над нами, а как только с нее заметили, что «Дорнье» пошел на взлет, они взяли курс на материк. Последний раз махали нам руками с самолета, и мы тоже посылали последний привет улетавшим.

Самолеты становились все меньше и меньше: вот они уже напоминают чаек, вот уже как маленькие ласточки, а потом растворились вдали.

Мы остались одни.

Что-то принесет нам наступающая четвертая зима?..

Шестого сентября самолеты улетели. Остались на острове, кроме меня и Власовой, Павлов с женой и детьми, Степан Старцев с семьей и эскимосы. Всех остальных европейцев вывезли. Сумасшедшего с нами больше не было. Это одно уже давало уверенность, что хоть в моральном отношении зимовка будет благополучной. Но зима все же предстояла трудная.

Что мы имели к этому моменту помимо того, что нам привезли с «Совета» на самолете?

Муки, мучных изделий и различных круп у нас было много. В течение ближайшего года даже и при ненормированном употреблении их мы потребить всего запаса не смогли бы. Достаточно было также и жиров. Всего остального было в-обрез. Очень мало консервированного мяса, консервированного молока, сахара; витаминозных продуктов, если не считать сухого гороха и гречневой крупы, у нас совершенно не было. Каменного угля у нас также не было, если не считать небольшого, в полтонны, остатка его от прошлого года на радиостанции. В связи с тем, что радиостанция подлежала консервации, у нас оставалось керосина количество, достаточное только для фактории. Туземцам отпускать керосин мы не могли. Только на период медвежьей охоты, когда они уезжают на длительное время из юрт, я выделил и забронировал для примусов необходимое количество горючего.

На самолете с «Совета» нам завезли небольшое количество консервированного молока, мыла, соли, которой у нас не было в последние годы; кроме этого, нам привезли два небольших боченка засахаренных апельсинов. Лимоны, засахаренные, килограммов десять, нам доставили на «Савойе» с мыса Северного.

Апельсины и лимоны, как витаминозный противоцынготный продукт, очень хороши, и цынги мы не боялись.

Предметы широкого потребления на складах имелись в достаточном количестве; кое-чего нехватало, но мы приспособились. Не было, например, промысловых ножей. Собственно, ножей было очень много, но совершенно негодных. Какой-то «умник» решил, что «финка» — крайне нужна на севере, и «финок» у нас была тьма! Этот нож — совершенно непригоден на севере; туземцы вовсе не хотели его брать и сами делали себе ножи или из сломанных полотен поперечных пил, или из капканных пружин.