Я уже раньше говорил, что туземцы в душе большие спортсмены. Каждый из них стремится иметь лучшую упряжку, чтобы обогнать своих товарищей, каждый из них стремится быть хорошим стрелком. В этом стремлении — не только спортивное чувство: хороший стрелок лучше будет промышлять.

Зная эти стремления туземцев, мы к первому мая — к их приезду — обычно подготовлялись к стрельбам. Состязания в стрельбе мы устраивали серьезные. Они дали бы основание любому из наших стрелков получить значок Ворошиловского стрелка. Дистанция, на которую туземцы стреляли, никогда не была меньше 200 метров; стреляли от 200 до 400 метров. На каждую мишень давалось три патрона. За лучшие показатели устанавливали премии. Обычно бывало три премии, и тот, кто получал первую, бывал этим чрезвычайно горд и доволен; его не так интересовала премия сама по себе, как первенство, которого он добивался на состязании.

В эти же первомайские дни производился прием пушнины. В разных направлениях у склада натягивались веревки, и на них развешивались шкуры песца. Их везли в мешках, в мешках же они хранились в юртах у промышленников. Шкурки слежались, мех измят, вид у них в это время крайне неказистый. Под солнцем на ветерке полоскались воздушно-легкие пушистые шкурки, волос быстро расправлялся, ветерок расчесывал мех и укладывал о́сть к о́сти. Длинными рядами висели песцовые шкурки — валюта, «белое золото» полярных просторов. Промышленники не раз осматривали каждую шкурку. Обнаружив недостаточно чистую, снимали и чистили ее опилками, отрубями или просто сухим рассыпчатым снегом. Соревнование и здесь было не на последнем месте. Промышленники обменивались мнениями, строили предположения, у кого будет больше первого сорта, у кого меньше брака и чья пушнина будет чище.

На снегу у склада распласталось множество белых медвежьих шкур. На иссиня-белом снегу шкуры казались желтовато-кремовыми. Они такие пушистые и чистые, что так и хочется лечь на них и по-ребячьи валяться.

Шкур много, разных размеров и качества. Тут и маленькие нежные ососки, связанные в пушистые пачки, и полувзрослый пестун, взрослый средний медведь, и громадные шкуры матерых самцов. Вот полношерстные с густым мехом шкуры убитых по весне самок, вот летние и ранне-осенние — неполношерстные, с редким мехом.

На веревке висели ладунки медвежьей желчи. Это тоже «золото», — желчь идет за границу.

Поодаль на снегу кучками лежали изогнутые бивни мамонта. Давно исчезло на земле это гигантское животное и память о нем стерлась у людей. Бивни же, пролежав в вечной мерзлоте десятки тысяч лет, появились на поверхности под действием вешних вод. Они поражают своими размерами и добротностью.

Прием пушнины. Определение сорта шкурок.

В мешках и просто на снегу лежали моржовые клыки. Они значительно мельче бивней мамонта, но кость их почти так же плотна и добротна.

Целый год мы отпускали промышленникам различные товары в кредит. Теперь они платили за взятое ранее. При этом подсчитывалось, сколько следует им и кто сколько остался должен.

У склада все время толпились люди. Определялись сорта песцов, мерились и сортировались медвежьи шкуры, взвешивался моржевый клык и мамонтовая кость. Визжала по кости пила — это кто-нибудь распиливал клык мамонта, чтобы отделить первосортные части от второсортных или третьесортных. Проверялась желчь, хорошо ли она высохла, не вытекла ли при извлечении из туши убитого медведя.

Женщины собирались группками и обсуждали будущие покупки. Они часто опрашивали у меня и у Павлова, есть ли на складе тот или иной товар, заходили сами на склад, рассматривали разложенные на полках товары, намечая будущие покупки.

Детвора, сновавшая между взрослыми, была занята своими «важными» делами. Ребятишки разыскивали бросовые вещи, собирали их, чтобы отвезти в зимовья и там играть с таким увлечением, словно это были современные технически-совершенные игрушки, а не осколки бутылок, коробочки и баночки. Они оживленно суетились, валялись на шкурах медведей, смеялись, оглашая воздух звонкими детскими голосами.

А над всем этим высоко, в светлом ультрамарине неба, спокойно шествовало солнце, заливая радостью горячих лучей этот заброшенный в бескрайные полярные просторы советский форпост.

Целую неделю на фактории царит необычайное оживление: снуют люди, проходя от дома к складам, то-и-дело слышен людской говор; соединенный хор сотни собачьих глоток оглашает окрестности своей наводящей тоску песней; то в одной, то в другой упряжке возникают собачьи потасовки, и шерсть летит клочьями.

После сдачи пушнины и сырья промышленники забирали из складов промысловое снаряжение, продукты питания и предметы ширпотреба. Нужно было сделать заготовки на всю весну и лето. Скоро начнет таять снег, дороги испортятся, и на факторию можно будет попасть только пешком. А на себе многого не унесешь.

С товарами домой, в становища.

Но вот все сделано. Людей становится меньше. Нарта за нартой уходят с Роджерса в свои зимовья, и фактория вновь погружается в тишину.

Только иногда раздастся голос человека, взлает пес, или издалека донесется стенание летящей чайки.

Весна на острове Врангеля — время «хлебное». Массами прилетают гуси. В нашем распоряжении было достаточное количество превосходной дичи.

Когда птицы начинали гнездовать и класть яйца, население острова отправлялось на сбор яиц.

Массовый сбор яиц на острове возможен на птичьих базарах, где можно собирать громадные количества яиц белогрудой кайры и других птиц, гнездующих на скалах, а также на тундровых гнездовищах, главным образом гусиных.

Добыча яиц на базарах трудна и опасна. Забраться снизу на отвесные скалы — дело невозможное; поэтому туземцы, собирая яйца, практикуют спускание сборщиков на ремнях сверху. Сборщики, вися с мешками, собирают в расщелинах яйца кайр.

Туземцы, жившие на мысе Блоссом и в устье реки Гусиной, ухитрялись таким способом набирать по несколько тысяч яиц. Собранные яйца они сохраняют, закапывая их в песок на косах, причем туземцы утверждают, что яйца хорошо сохраняются. Нам не приходилось есть яйца, долго пролежавшие в песке. Полагаться на заверения туземцев в этом отношении не следует, так как они с удовольствием потребляют насиженные яйца или сквашенное мясо. Слегка попорченные яйца, которые мы отказывались потреблять, они с охотой ели.

Мы обычно не занимались сбором яиц кайр, а отправлялись на сбор гусиных яиц. Это дело более простое и дает не худшие результаты.

Обычно в начале июня с фактории отправляется вглубь тундры несколько нарт. К этому времени снеговой покров на тундре почти сходит, и только в руслах рек остаются залежи снега. Путь поэтому пролегает всегда по руслам рек.

Не каждый год бывает удачным по сбору яиц. Весна 1931 года, например, была в этом отношении чрезвычайно неудачной. Несмотря на то, что мы выехали на сбор с некоторым запозданием — из-за состояния снегового покрова — и ездили в течение двух недель, до двадцатых чисел июня, — мы яиц не нашли. Это произошло не потому, что гуси стали хитрее и тщательнее прятали свои гнезда, а потому, что в этом году на острове гуси не гнездовали.

Вся тундра, как никогда раньше, была плотно покрыта снегом, причем еще в середине июня часто бывали пурги. Поэтому даже и на тех местах, где тундра обнажилась, гуси гнездовать не могли. Мы встречали бесчисленное множество гусей, носившихся в воздухе в поисках мест для гнезд, но найти такие места им не удавалось.

Совы в эту весну также гнездовали плохо. За две недели бродяжничества по острову мы не встретили ни одного гнезда совы. Это окончательно выбило гусей «из колеи». Если они и находили удобные для устройства гнезд участки тундры, так там не было гнезда совы, беспрерывно шнырял песец, и гуси гнездовать не могли.