Вернувшись в дом, откуда пустился в путь, я долго барабанил в окно, пока хозяева не отворили мне дверь, пробудившись от сладкого сна. Женщины поставили передо мной еду, мужчины уселись на лавку у стола, глядя на меня, как на воскресшего покойника.

— Ну и дела! — проворчал наконец мой давешний проводник. — Если бы своими глазами не видел, как вы перешли туда, ни за что не поверил, ей-богу!..

После моего, увы, столь краткого визита к югославам мне ничего не оставалось, как вернуться к своим друзьям и знакомым, снарядившим меня в дорогу. Правда, возвращался я не совсем туда, откуда вышел: в области Зала стало слишком уж «горячо», поэтому я решил перебазироваться в Шомодь. Добрые знакомые передавали меня из рук в руки, из дома в дом. Так я и добрался до села Холлад.

Приютил меня бедный крестьянин, имевший всего два хольда земли. Здесь я увидел, как много могут сделать трудолюбие и любовь землепашца. Маленький, на две комнатки домик блестел от чистоты и порядка, не показного, как это часто бывает, а естественного, идущего от благородства души его хозяев, всю жизнь гнувших спину в тяжком крестьянском труде и вопреки всему остававшихся приветливыми и доброжелательными к людям. Хозяина звали Петер Болдижар. Я поселился у него под видом пчеловода-пасечника, купив в рассрочку семь ульев в соседнем Феньеде. Необходимое снаряжение для этого занятия мне дали на время.

Всю мою предыдущую и последующую жизнь никак нельзя назвать безоблачной и спокойной, но, как ни странно, одно из наиболее волнующих событий своей жизни я пережил именно здесь. И связано оно было с пчелами, этими мирными и трудолюбивыми созданиями, к тому же принадлежавшими не мне, а соседу.

Однажды утром, когда я возвращался домой с прогулки из леса, навстречу мне выбежала соседка и, радостно всплеснув руками, затараторила:

— Ой, ваша милость, сам бог послал вас нам в эту минуту! Как хорошо, что вы пришли!

Узнав причину столь внезапной вспышки радости, я отнюдь не мог ее разделить. Энергично помогая себе жестами, женщина сбивчивой скороговоркой изложила суть дела:

— Пчелы мои вырвались из улья, весь рой! Вон они, сердечные, уселись на старой шелковице… Гудят, как проклятые. А мужа нет дома, как назло… уехал в Сентдьердь, а вернется только затемно. Ах, господи, такая беда! Улетят в лес, проклятые, плакали тогда наши денежки… Вся надежда на вас, ваша милость, уж вы помогите их изловить!..

Легко сказать — помогите! Мои познания самозваного пчеловода ограничивались только тем, что я слышал краем уха. А я слышал, что если рой покидает улей и отправляется искать себе новое убежище, то пчелы, сбившись вокруг матки в гудящий шар, делаются крайне воинственными и опасными для окружающих. Но отказать в помощи женщине я не мог. Это означало бы разоблачить себя перед всем миром. Делать нечего, пришлось мне взять защитную сетку, холщовые рукавицы и вооружиться всеми необходимыми орудиями для единоборства с ошалевшим роем. Я ринулся в бой.

Вид мой, вероятно, немало позабавил бы настоящего пчеловода, но тогда мне было не до шуток. Если нападения нескольких десятков разъяренных пчел вполне достаточно, чтобы свалить лошадь, то что сказать о рое, в котором их насчитывается несколько тысяч? А главное — в повадках этих божьих созданий я разбирался так же, как деревенский пономарь в дрессировке тигров.

Как мне удалось справиться со столь трудной задачей, не понимаю до сих пор, но так или иначе рой был благополучно водворен в заготовленную для него колоду.

Все разом успокоились — пчелы, получившие новый дом, и соседка, сохранившая своих медоносцев, и я, отделавшийся несколькими укусами наиболее ярых воинов, все же проникших сквозь мои доспехи. Зато мой авторитет в селе мгновенно возрос, а с ним в какой-то степени легализовалось и мое положение.

Столкновения с законом, однако, было невозможно избежать. Еще в те дни, когда я скрывался в камышовом шалаше в окрестностях Балатона, какой-то беглый цыган-конокрад, которому мое присутствие в этих краях мешало прятаться самому, с помощью своих сообщников выдал меня местной полиции. Тогда я сумел отделаться, назвавшись Белой Беде, жителем Залачаня. С тех пор прошел год. Но вот однажды в моем раю, усталый и запыленный, появился мой приятель из Залы Янош Бежени, проделав пешком немалый путь. Ввалившись в дом и тяжело дыша, он спросил у моего теперешнего хозяина Петера Болдижара:

— Когда его взяли? Как они его нашли? Кто выдал?

Петер Болдижар, ничего не понимая, испуганно хлопал глазами.

Услышав возбужденные голоса в кухне, я вышел из своей комнаты. Янош уставился на меня, как на воскресшего из мертвых, затем его угрюмое лицо расплылось в счастливой улыбке.

— Ваша милость! Так вы тут? Ну и напугали же меня наши полицаи!

Из рассказа Яноша выяснилось, что один из полицейских, сидя в деревенской корчме, похвалялся тем, что на днях им удалось арестовать странного человека, любителя жить в шалашах на болоте. Теперь, мол, больше от него не будет беспокойства ни хуторянам, ни полиции.

Кто был этот человек, выяснить нам тогда не удалось. Лишь полтора года спустя, уже находясь в тюрьме, я узнал правду.

Случилось так, что в селе Залачонь, находившемся по соседству, проживал бывший жандармский вахмистр по имени Йожеф Бедер. Если верить полученной информации, в годы войны он служил при следственной части и отличался жестокостью. Этого жандарма по требованию народного суда долго, но безуспешно разыскивали, потом о нем вроде бы забыли. И вдруг случайно Бедера обнаружили в тайнике, оборудованном на его же собственном дворе. Как поступить дальше, мудрые полицейские чины решили весьма своеобразно. Им было приказано искать Беде из Залачаня, а они нашли Бедера из Залачоня. Две буквы лишние, экая беда! Арестованного отправили куда следует, а мое дело закрыли.

В Холладе я жил в мире и благодати. Жители деревушки относились ко мне по-дружески, не говоря уже о хозяевах, меня приютивших. Человеку свойственно быстро забывать о грозящей опасности, если он живет в покое. Так солдат на фронте в перерыве между боями, забыв обо всем на свете, шутит, смеется, поет, пляшет и даже влюбляется.

Чувство страха отступало, я даже начал совершать более длительные прогулки. Весело насвистывая, я шагал по заросшей травой дороге, ведущей в Балатонсентдьердь. Дорога тянулась вдоль опушки леса, а возле Чиллагвара переходила в красивую, обсаженную с двух сторон столетними каштанами аллею, ведущую до самого Кестхея. Восемь километров туда, восемь обратно… Такие прогулки доставляли мне особое удовольствие.

Упоминание о замке Чиллагвар воскресило в моей памяти один забавный случай. Хотя теперь я меньше боялся опасности, однако чувства меры не потерял. Правопорядок в стране укреплялся, это я понимал и видел, а потому сознавал, что необходимо что-то делать, так как мое благоденствие в сельском раю не может продолжаться вечно. Однажды местный крестьянин рассказал мне, что в руинах древнего замка Чиллагвар сохранился старинный подземный ход, очень длинный, выходящий прямо в лес. Это заинтересовало меня.

— Это правда? — переспросил я. — Он существует на самом деле?

— А как же, своими глазами видел, — подтвердил рассказчик. — Лесник, который сейчас живет в замке, приходится мне шурином, он-то мне его и показал. Мы хотели пройти по нему, только ветром задуло фонарь, а в темноте мы идти не решились.

— И что же, длинный он, этот ход?

— Конца не видно, вот вам крест!..

Захватив с собой рассказчика, я отправился в замок в наилучшем настроении. Лесник встретил нас приветливо, но, когда я спросил его о подземном ходе, замотал головой и отрезал:

— Глупости это! Никакого хода нету!

Решив, что он хочет сохранить тайну, я продолжал приставать к леснику с вопросами. Не на шутку рассердившись, он схватил фонарь и повел нас в подвал.

— Убедитесь сами, ваша милость! Вот вам молоток, обстукайте все стены!

Потрудившись с полчаса и не найдя даже намека на пустоту за стеной, я молча воззрился на рассказчика. Тот даже глазом не моргнул.