– Это я, – сказала Муха.

– Подставляй-ка, братец, ухо!

– Может, это признание? – прошептал изумленный Базиль.

Адеан вновь засмеялся.

– Нет, нет, это не я. Я даже не видел, кто это сделал. Но я знаю, кого бы я сделал убийцей, если бы написал свою пьесу.

– Кого же? – спросил Базиль, стараясь быть как можно спокойнее.

– Догадайтесь сами, – продолжал тарахтеть Адеан. – Хочу поблагодарить вас за совет посетить медицинскую библиотеку. Я получил такой «допинг», читая про разные болезни, что мне его хватит на двадцать лет. Когда я вернулся домой, у меня болело и ныло все тело, голова, сердце, легкие, желудок и, наверное, даже поджелудочная железа, если бы я только знал, где она находится. Я ужасно много почерпнул у тех авторов, ваших приятелей, которых вы мне назвали. Правда, все это несколько сложновато для меня. Но зато я откопал Виктора Гейзера – это вещь, скажу вам! Чего там только нет о народной медицине Индии и тому подобное. Очень интересно, право,

Адеан продолжал улыбаться своей растянутой, губастой улыбочкой, которая не понравилась Базилю с самого начала.

На сцене декорации первого акта выглядели точно так, как будто к ним с тех пор не прикасались. Уже актеры, игравшие слуг Владимира, собрались за столиком, чтобы начать партию в домино. Адеан резко выделялся из всей группы своими рыжеватыми волосами и горчичного цвета твидовым пиджаком. Рассел, пройдя по сцене, приблизился к кровати в алькове. В этот момент Адеан вскинул голову и медленно, нарочито растягивая слова, проявляя явную злокозненность, с подначкой произнес те же слова, которыми он накануне приветствовал Ингелоу:

– Привет, значит, это вы и есть наш труп?

Рассел резко остановился. Последовала гробовая тишина. Затем Мильхау сурово крикнул:

– Адеан, прекрати! Это совсем не смешно! Рассел, войдите в альков и закройте за собой дверь. Мы и так уже опаздываем на десять минут…

Его суровость дядьки-сержанта тут же восстановила порядок. Но никак нельзя было отделаться от какого-то странного чувства, которое у всех вызвал этот неприятный инцидент. Рассел вошел в альков. Двустворчатая дверь медленно закрылась, скрыв его долговязую фигуру от взоров присутствовавших в зале и на сцене.

– Итак, все готовы? – громко спросил Мильхау. – Начали.

Свет в партере потускнел, но сцена по-прежнему осталась ярко освещенной. Один из слуг стукнул костяшкой домино. «Четыре-четыре!»

– Четыре-шесть! – выкрикнул Адеан.

Репетиция началась. Через несколько мгновений до Базиля дошла вся поразительная сила теории «вечного повторения», о которой ему толковал Хатчинс. Простому, несведущему в театре человеку казалась немного жуткой, даже пугающей манера, с которой актеры повторяли каждое слово, каждую интонацию, каждый жест точно так, то делали в тот вечер, как будто они уже больше не были людьми на сцене, а лишь механическими игрушкам которые делают и говорят все время одно и то же, сто только завести пружину.

В то время, как часть внимания Базиля была поглощена стрелками наручных часов и бегающим по бумаге карандашом, которым он отмечал время выходу каждого актера на сцену и ухода с нее на полях графика Рода, он все же невольно мысленно предавало, размышлениям о законе инерции. Все подчиняется этому закону: планеты и электроны, неизменно движущиеся по своим орбитам, сложнейшие инстинкты насекомых, Которые продолжают выполнять тщательно разработанные привычки, не отдавая себе отчета в том, почему так поступают; ребенок, который, для того чтобы вспомнить последнюю строчку стиха, непременно начинает все сначала. Привычка вела актеров по их ролям и позволяла им совершать невероятный подвиг памяти, заставляя их повторять страницу за страницей диалоги без ошибок и пропусков.

Вновь игра в домино была прервана звонком в дверь, Вновь Ванда стремительно ворвалась в комнату, задавая свой вопрос: «Хозяин дома?» Сегодня утром ее действия на сцене были так же превосходны, как и тогда, в первый раз, но все же она была менее импозантной в своем строгом черном одеянии, и казалось, что она бросала свои реплики чуть быстрее обычного.

– Как вам кажется, Полина, они играют точно по временному графику или нет? – тихо спросил он сидящую рядом с ним Полину.

– Чуть быстрее, – ответила она. – Заметно, как они нервничают. Поэтому Сэм и устроил для них этот прогон. Он, конечно, растопит ледок, и к вечеру все будет в полном порядке.

Вновь Ванда оказалась возле очага. Вновь зазвенел звонок. Вновь Леонард вбежал на сцену, закричав: «Проводите меня к графу, живо!» Даже без костюма и грима он был на сцене совершенно другим человеком – выше ростом, более плотным, когда размеренными, тяжелыми шагами подошел к алькову и стремительно двумя руками распахнул створки двери.

Полина, казалось, испытывала приступ удушья и цепко схватила Базиля за руку. Рассел лежал на кровати: точно в такой же позе, что и Владимир; его голова была повернута к публике, одна рука свисала, касаясь пола. Казалось, что все идет так, как и позавчера. Но вдруг Леонард открыл беззвучно рот и закрыл его, словно силился вспомнить следующую реплику и не мог. Никто не произнес ни слова. Все стояли молча, не двигаясь, как будто замерли на месте. Вдруг Рассел изменил положение головы. Кто-то засмеялся. Скорее всего, это был Адеан.

– Спокойствие! – вновь заорал Мильхау. Базиль почти физически чувствовал нараставшее напряжение.

– Я вас прошу лежать тихо и не двигаться после того, как открываются двери. Для этого вам нужно заранее выбрать положение поудобней и лежать, не двигаясь, как можно спокойнее. Я понимаю, что это не так просто, но это можно сделать. Не забывайте, вы играете человека, находящегося в коматозном состоянии.

– Да, сэр, – спокойно ответил Рассел.

– Хорошо, – отозвался Мильхау, – начнем сначала.

Полина, вздохнув с облегчением, выпустила руку Базиля.

– Впервые я вижу, как Леонард путается в своих фразах.

Ванда, Леонард и Хатчинс ушли со сцены. «Труп» встал и закрыл двери алькова. Вновь расселись за столом слуги.

– Начали! – крикнул Мильхау.

– Четыре-четыре!

– Четыре-шесть!

– Хозяин дома?

– Покажите, где комната графа, живо!

Рассел лежал тихо, как бревно. Род в своем твидовом пиджаке и фиолетовых брюках совсем не был похож на своего персонажа доктора Лорека.

– Несчастный случай?

– Попытка убийства…

Род прошел в альков и открыл свою сумку. На этот раз по глазам не резанул отблеск стальных инструментов. Он стоял возле Владимира спиной к зрительному залу. Никто не видел, что он там делал.

Федора рыдала: «Молю вас, я умоляю бога, спасите ему жизнь!»

Вдруг она резко повернулась спиной к доктору Лореку и быстрым шагом направилась к рампе. Теперь она снова стала Вандой Морли, и голос ее дрожал от гнева, а не от рыданий.

– Что вам здесь нужно?

Ее взгляд скользнул поверх того ряда, где сидели Полина с Базилем. Они повернулись и увидели Марго Ингелоу, которая уютно устроилась в кресле позади них. Она была удивительно спокойна и выглядела необычайно свежо в своем белом льняном платье с большими черными разлапистыми маками. На ней была маленькая белая шляпка. Она склонила головку немного вбок, а на губах у нее играла язвительная улыбка.

– Что вам здесь нужно? – прошипела Ванда.

– Так, развлекаюсь…

– Я не стану репетировать до тех пор, пока эта женщина не уйдет из театра! – заорала Ванда.

Мильхау подскочил к Марго и тихим голосом начал увещевать ее.

– Вам, конечно, не следовало приходить сюда, но раз уж вы здесь, то постарайтесь уладить как-нибудь с ней отношения.

– Разве я должна улаживать с ней отношения? – громко возразила Марго. – Я не выплескивала ликер из рюмки ей в физиономию!

Мильхау постоял с минуту возле нее, опустив голову, очевидно, соображая, что же предпринять в столь неожиданной ситуации.