– Отлично, – сказал Род, вздохнув с облегчением. – Теперь можешь запереть дверцу.

Мильхау со стуком прихлопнул дверцу и опять принялся возиться с замком. Род протянул пустую сумку Базилю.

– Призываю вас засвидетельствовать, что сумка пуста. Пошарьте внутри рукой и убедитесь в этом. – Сумка действительно была пуста. Род повернулся к Расселу.

– Теперь вы!

Рассел заглянул в сумку.

– Там ничего нет, но… я просто не понимаю…

– Я хочу, чтобы видели все, что если сегодня что-нибудь случится на сцене, то я буду ни при чем, – объяснил ему Род.

– Здравствуй, Сэм!

Трое все разом повернулись к двери и увидели стоявшую там Полину. Она была похожа на школьницу – без шляпы, в туфлях на невысоких каблучках, в пальто спортивного покроя, с портфелем в руках. На ее юном свежем лице не осталось и следа напряжения и переживания того памятного дня. Войдя в кабинет, она кивнула Базилю в знак приветствия и еще более небрежно – Роду.

– Я принесла эскизы для нового платья Ванды.

– Новое платье Ванды? – воскликнул Мильхау и воздел обе руки к небу. Потрясая ими, он закричал: – Скажите мне, это дирекция театра или сумасшедший дом? Какое еще платье?

– Для выхода ее в первом акте, – спокойно ответила Полина. – Ванда категорически заявила, что ни за что не наденет снова свое прозрачное золотистое платье.

– Почему? Оно стоит кучу денег!

– Ну… – Полина чуть заметно улыбнулась. – В тот вечер его изрядно помяли.

– Почему нельзя его выгладить?

– Перестань, Сэм. Будь человеком. Зачем еще больше ее травмировать? После того, что произошло, она просто не может снова появиться на сцене в своем золотистом платье.

Полина открыла портфель и положила эскизы на стол.

– Не понятно, почему, собственно, не может, – бормотал он, с любопытством разглядывая карандашные наброски Полины. – Что такое? Почему не желтое? Ванда всегда носит желтые или золотистые наряды под цвет своих глаз.

– На этот раз она все хочет сделать по-другому, – терпеливо объясняла ему Полина. – Все должно быть решено в белом цвете – горностай, вельвет и бриллианты.

Мильхау нахмурился.

– Как ты собираешься ухитриться и изготовить все это к сегодняшнему вечеру?

– У нее есть собственная накидка из горностая и бриллианты. Розамунда обещала все привезти сюда, в театр, в 6.30. Все очень просто. Нужно только добавить несколько кусков вельвета и все сшить.

– Ладно, делай, что хочешь, – Мильхау сделал рукой такой жест, словно хотел отставить ее подальше от стула.

– Сэм, ты занят?

На сей раз это был Леонард. Его продолговатое, бронзовое лицо было серьезно.

– Нет, нет, не занят! Я – прохлаждающийся понапрасну джентльмен! – простонал в ответ Мильхау. – Ну что тебе?

– Просто я хотел предложить кое-что для вечернего спектакля.

Он оперся локтем о край стола Мильхау.

– Тебе не кажется, что все мы были бы значительно спокойнее, если этот парень, который будет играть Владимира, не будет загримирован… ну, столь реалистически что ли? Можно, например, повернуть ему голову в другую сторону, чтобы его лицо не было видно публике…

Секретарша просунула в дверь свою невероятно золотистую головку.

– Репетиция, мистер Мильхау. Все давно в сборе и ждут вас на сцене.

Мильхау снова застонал, схватил затасканный текст пьесы со стола и встал.

– И зачем только я занялся этим бизнесом! – простонал он, обращаясь ко Вселенной. – Почему я не стал чистильщиком сапог или водителем грузовика!

Он поплыл по коридору по направлению к зрительному залу, и все гурьбой, опережая друг друга, заторопились за ним. Рассел шагал рядом с Базилем.

– Извините меня, – он был еще сильнее взволнован, чем прежде. Он понизил голос и чуть слышно зашептал: – Ничего не могу понять, что здесь происходит. Почему этот человек по имени Род поднимает столько шуму из-за какого-то ножа на сцене. Почему мисс Морли непременно хочет другое платье, хотя она надевала свое предыдущее лишь один раз? И почему этот знаменитый скряга Сэм Мильхау предлагает мне пятьдесят зелененьких в неделю за роль на выходах, которая не стоит и тридцати?

Базиль посмотрел на него так же испытующе, как до этого Мильхау.

– Вы действительно провели шесть недель в больнице? И не видели после выхода оттуда ни одной газеты?

– Правда. У меня каверна в легких.

– Ну что ж, если вы говорите правду, то можете узнать правду и от меня, – продолжал Базиль. – Рано поздно вы все равно узнаете, и, по-моему, несправедливо скрывать это от вас. Мильхау, вероятно, полагает, что если вы сыграете разок-другой эту роль, ничего не зная о правде, то пообвыкнете и для вас это уже не будет иметь ровным счетом никакого значения.

– А что я должен узнать?

– Видите ли, ваш предшественник, человек, игравший роль Владимира на премьере, был убит прямо на сцене в кровати…

– Что-о-о? – Рассел резко остановился, словно получил откуда-то неожиданный удар. Он так и продолжал стоять посередине центрального прохода, немного приоткрыв рот от удивления. Базиль тоже не двигался с места. Другие актеры проходили, задевая их, к рампе.

– Он был заколот хирургическим ножом, одним из тех, которые вы видели в сумке Рода. Все произошло в первом акте. Он даже был загримирован под труп.

Слово «труп» наконец вывело Рассела из оцепенения, и он понял, о чем идет речь.

– И кто это сделал? – кисло спросил он.

– Никто этого не знает. Такая возможность была у четверых. Трое из подозреваемых – актеры, которые будут сегодня вечером играть вместе с вами на сцене. Это Ванда Морли, Родней Тейт и Леонард Мартин. Четвертый или, скорее, четвертая, – миссис Ингелоу, супруга убитого.

– Ну и для чего продолжать играть спектакль? Что за глупая идея?

– Только так Мильхау может возвратить те деньги, которые он затратил на постановку.

– Деньги. – Лицо Рассела помрачнело. – Мне, конечно, не помешали бы полсотни в неделю, но мне вовсе не хочется очутиться на месте этого мертвеца, да к тому е еще и убитого… Как вы думаете, это… опасно?

– Мне трудно ответить на ваш вопрос, – ответил Базиль. – Во всяком случае, я не вижу особой опасности. Вы никого в труппе не знаете, не связаны с семьей Ингелоу, не так ли?

– Конечно нет. Правда, я видел пару раз мисс Морли и ее партнеров по сцене с галерки и секретарь мистера Мильхау несколько раз отказывала мне в работе, когда я обращался к ней с такой просьбой. Видите, как далеко не простираются мои связи с любым из них! Я даже никогда не слышал о существовании Ингелоу или его супруги.

– Тогда мне кажется, что без особой робости можете зарабатывать свои пятьдесят долларов в неделю и распоряжаться ими по своему усмотрению. Вам не о чем беспокоиться, – доверительно сказал Базиль.

– Вы идете, Рассел, или нет! – крикнул Мильхау стоя по ту сторону рампы.

– Да, сэр, – ответил он и поспешил на сцену.

Базиль медленно пошел за ним, внимательно наблюдая за всем, что происходило вокруг.

В зале не было привычной полутьмы, все огни и люстры отчаянно сияли. Очевидно, Мильхау был достаточно хитрым и практичным психологом, чтобы избавить свою труппу от беспокойства и подозрений, что в темных уголках зала, в непроницаемых его тенях, скрываются сотни злых демонов и призраков. Адеан стоял возле рампы, на самом краю сцену, с новой пухлой книгой в сером переплете подмышкой. Увидев своих коллег и Базиля, направляющегося вместе с ними к рампе, он нарочито поклонился в сторону Базиля в знак приветствия.

– Ну, док, вы отыскали того, кто прикончил петушка Робинса?

Так как Базиль не любил, когда его называли «док» и прощал эту фамильярность лишь инспектору Фойлу, он вообще не ответил на приветствие Адеана, вдруг залившегося безотчетным хохотом. Казалось, что Адеан в прекрасном, необычно приподнятом расположении духа. Его покрытое веснушками, обычно желтовато-болезненного цвета лицо покраснело, и в светло-карих глазах появился кирпичный отблеск. Может, он выпил? Или что-то другое, более сильное, чем алкоголь, пьянило его на сцене? Он громко прокричал через огни рампы: