– Вон та стена с пожарной лестницей, вероятно, и есть стена Королевского театра, – воскликнул он. – А вон то маленькое строение напротив нас и есть то сам здание – «налогоплательщик», которое находится рядом тупиком, ведущим к служебному входу в театр!

– Да, вы правы. – Хатчинс не отрываясь следил за глазами Базиля. – Не правда ли, забавно, как небольшое смещение угла зрения может изменить весь окружающий пейзаж?

– Наверное, эта горящая неоновая надпись небоскреба Тилбери действует вам на нервы?

– Ко всему привыкаешь…

Когда Базиль был уже у двери, Хатчинс его окликнул.

– Одну минутку, доктор. – Он отложил книгу в сторону и подошел к Базилю. – Знаете, вы что-то нечаянно сейчас сказали весьма важное.

– Что именно?

– Вы сказали, что я своими рассуждениями еще больше запутываю все это дело с канарейкой. А вам не приводила в голову идея, что вы сами это запутываете еще больше?

Базиль не смог сдержать улыбки.

– Хм, может, в вашем замечании что-то и есть! Может, вы и правы. Это – один из моих самых больших недостатков. Я всегда стремлюсь разрабатывать идею, обращая внимание на такие оттенки, обладающие подспудным, потенциальным значением, и иногда упускаю из виду самое главное. Возможно, убийца, освобождая птицу из клетки, руководствовался настолько простым и явным мотивом, мимо которого я прошел, так ничего и не заметив. Я искал что-то туманное, слишком запутанное. Мне так было нужно увидеть то, что я увидел через ваше окно! Всего лишь незначительный сдвиг угла зрения! 

Ранним утром театральный район города выглядит таким же неопрятным и растрепанным, как женщина, которую заря застала еще в вечернем платье, в косметике, рассчитанной на яркий искусственный свет. Но в это утро Базиль взирал на окружающий городской пейзаж с определенной снисходительностью. Он знал, что через часа два-три все здесь изменится, приобретет благопристойный вид. Он больше не спрашивал себя, нравятся ему небоскребы или нет, красивы они или безобразны, удобно в них жить или нет. Теперь все его внимание привлекал небоскреб Тилбери.

Чей-то робкий голос вызвал его из лабиринта сентиментальных рассуждений.

– Простите, вы не укажете, как пройти в контору мистера Мильхау?

Базиль оглянулся и увидел перед собой высокого, основательно заросшего юношу, с выцветшими волосами. Его поношенный костюм был аккуратно выглажен, потрескавшиеся ботинки тщательно начищены до блеска. Его манера поведения являла собой какую-то слабо выраженную смесь нетерпения и беспокойства.

– Я провожу вас. Мне как раз нужно к нему, – сказал Базиль.

Контора Мильхау была на первом этаже справа от кассы две маленькие комнатки, такие же темные и лоснящиеся от грязи, как и сам Мильхау, только от жира. Вход в контору улицы находился в ведении злобной фурии с мягкими, про до невероятности золотистыми волосами и карими большими глазами. Она сразу узнала Базиля, так как видела его вместе с сотрудниками полицейского управления, когда впервые в театре стало известно о смерти Ингелоу.

– Доктор Уиллинг, проходите, пожалуйста.

Ее каменный взгляд переместился на юношу. Тот смешался, покраснел и пробормотал что-то едва слышное и неразборчивое. Немного пожалев его в душе, Базиль оставил его наедине с собственной судьбой, а сам вошел в кабинет продюсера.

– Привет! – сказал Мильхау, не вставая из-за сто, и жестом приглашая Базиля сесть в кресло напротив, и тут же пододвинул к нему коробку сигар.

– Хатчинс сказал мне, что вы хотите поприсутствовать сегодня на репетиции. Мне, конечно, все равно, но не угодно ли вам сообщить, что за великая мысль кроется за столь необычным желанием?

– Расчет времени.

– Расчет времени? – недоуменно повторил Мильхау и откусил кончик сигары. – Что-то не понимаю. Ни у кого из них нет алиби. Я имею в виду тех, кто попал подозрение.

Он помолчал, ожидая ответа Базиля. Его не последовало.

– Послушайте, доктор Уиллинг. Никто здесь не знает, что миссис Ингелоу финансирует возобновление постановки «Федоры», кроме нас с вами и Адеана. Он рассказал мне о вашей встрече с Марго. Надеюсь, вы будете держать язык за зубами, так как…

Дверь широко раскрылась, и злая фурия влетела в кабинет.

– К вам явился какой-то мистер Рассел, говорит, он от Карсона. – Она была страшно взволнована. Глазки Мильхау сузились.

– Значит, они все же кого-то нашли? – спросил он спокойным уравновешенным тоном.

– Судя по всему, да. Парень, по его словам, провел шесть недель в больнице. Газет, очевидно, не читал. Он явно не из таких.

«Ах вот оно что», – подумал про себя Базиль, перехватывая сообщение, посланное глазами девушки своему шефу.

– Простите, доктор Уиллинг, одну минуту, – сказал Мильхау.

– Да, пожалуйста, – ответил на любезность Базиль, поудобнее устраиваясь в кресле.

По всему виду Мильхау было ясно, что присутствие в данный момент в кабинете Базиля его совсем не устраивало, но он не осмелился выразить свое неудовольствие вслух. Повернувшись к секретарше, он бросил:

– Пусть войдет…

Заросший малый, которого Базиль встретил на улице, неуверенно вошел в комнату, озираясь по сторонам.

– Моя фамилия – Рассел. Я из агентства по найму Лемуэля Карсона. Мистер Карсон направил меня к вам, сказав, что у вас есть для меня крохотная роль в пьесе «Федора».

– Да, есть, – голос Мильхау звучал приятно, радушно, но взгляд его не выражал ничего, кроме холодной, расчетливой оценки визитера. – Обычная работа на выходах. Вы появляетесь только в первом акте. От вас требуется только одно: спокойно, не двигаясь, лежать на кушетке в алькове в глубине сцены. Предполагается, что вы умираете.

Юноша улыбнулся.

– Я, конечно, отлично с этим справлюсь. Вот уже шесть недель, как я ничего не делал. Валялся в больнице.

– Сколько реплик я произношу?

– Ни одной!

На лице парня появилось кислое выражение. Базиль вспомнил, что на маленьких ролях вознаграждение актера находится в прямой зависимости от количества произносимых им на сцене фраз.

Мильхау, однако, продолжал говорить спокойным, уравновешенным тоном.

– Будете получать пятьдесят долларов в неделю.

– Пятьдесят зелененьких и не произносить ни строчки? – нервно улыбнулся Рассел. – Похоже, что здесь что-то нечисто!

– Дело в том, что у меня нет времени и я не могу подыскать на эту роль профессионального актера за короткий срок, – уверенно ответил Мильхау. – Более того, у вас будет только одна репетиция. Потом, если все пойдет хорошо, подпишем контракт.

– Хорошо. Это меня устраивает. – Рассел весь сиял от удовольствия, словно он только что отыскал горшочек полный золота, в том месте, где из земли поднимается небу радуга.

Вновь яростно хлопнула дверь. На этот раз вошла не секретарша, а Родней Тейт. Его хирургическая сумка совсем не вязалась с аккуратным твидовым пиджаком и фланелевыми бриджами. Он коротко кивнул Базилю, проигнорировал Рассела и напрямик направился к столу, за которым восседал Мильхау. Перед его носом он перевернул вверх дном сумку и высыпал на стол ее содержимое: посыпался набор блестящих хирургических инструментов.

– Послушай, Сэм. Я хочу, чтобы ты запер все это в сейф в присутствии свидетелей…

– Но… – начал было возражать ему Мильхау.

– И выдай мне квитанцию! – не щадя чувств своего шефа, продолжал Род. – Если мне сегодня придется выйти на сцену вечером с этой сумкой, то она будет пуста. И теперь никто не станет утверждать, что я – единственный человек на сцене, которого видели с ножом в руках.

– Хорошо, хорошо! – торопливо запричитал Мильхау, с опаской озираясь на Рассела. – В другой раз…

– Нет, только сейчас, и немедленно! – Голос Рода, казалось, срывался от негодования, хрипел. – Вам не удастся вновь провести меня!

– Да хорошо же, хорошо! – Нахмурившись, Мильхау встал со своего кресла и направился к сейфу, встроенном в стену. Его толстые пальцы-сосиски повертели замок, массивная дверца открылась. Он брал инструменты – ножи, скальпели, зонды, зажимы – за ручки и бросал по одному в сейф.