— Боевой экипаж, ничего не скажешь. Теперь покажите мне мое место в расчете.

Чапичеву дали на правку несколько красноармейских писем из последней почты. Об одном он сказал:

— Хвастовства много. Просто неприлично. Какое-то мальчишеское бахвальство. К чему оно нам? Если можно, я всю эту трескотню вымараю. Можно?

Другое красноармейское письмо Чапичев долго читал и перечитывал, наконец сказал с доброй укоризной:

— А этот автор, наоборот, чересчур скромничает. По всему видно, что ребята, о которых он пишет, дрались замечательно. То, что они сделали, несомненно, подвиг. А сказано о нем глуховато, застенчиво. Нет, так, я думаю, не пойдет. О настоящем подвиге надо во весь голос говорить, на весь мир. Разрешите, я в это письмо огонька подброшу? Не возражаете?

И он действительно подбросил «огонька», да еще какого! Можно сказать, весь жар своей души вложил в маленькую заметку. И она зазвучала как должно. В ней появились слова мужественные, сильные, те единственно точные слова, которыми только и можно говорить о подвиге и геройстве.

Обычно в любом коллективе новичок должен как-то показать себя, прежде чем его примут, как своего, или отвергнут, как неспособного. Для этого нужно время. А Чапичев сразу пришелся ко двору, хотя и не предпринимал ничего для того, чтобы показать себя здесь, в редакции, с какой-то особой, лучшей стороны. Просто он всегда и во всем оставался самим собой, и это, пожалуй, было самое привлекательное в нем. У новых товарищей Якова не было нужды долго приглядываться к нему, не было необходимости гадать, каков этот человек. Да и зачем гадать, когда нет загадок. «Душа нараспашку», — говорят о таких людях. Думается, что человеком открытым, с душой нараспашку он был не только по своей природе. В значительной мере таким его сделала многолетняя служба в армии в должности младшего командира, потому что младший командир всегда живет на виду у своих подчиненных, он весь перед ними как на ладони.

В редакции все были довольны новичком. Человек всего несколько дней на новой работе, а уже почти не отличишь его от старых «газетных волков». Даже не очень щедрый на похвалу секретарь редакции сказал Чапичеву:

— Через недельку мы вас, пожалуй, на выпуск поставим, ответственным дежурным. Думаю, что справитесь.

— Через неделю? — переспросил Яков. — Значит, всю неделю мне здесь торчать?

Нет, он вовсе не намерен засиживаться в редакции, хотя, безусловно, понимает, что ему, как новичку, нужна еще «притирка» к сложному редакционному делу. Дежурство по выпуску, это, конечно, немалая честь для молодого журналиста, но…

— Возьмите меня с собой на передовую, — попросил он одного из корреспондентов, увидев, что тот собирается в очередной поход за материалом. — Сами знаете, бездействующий штык ржавеет. А на передовой сейчас серьезные дела.

То были очень тяжелые дни. Потерпев поражение в лобовой атаке на Ленинград, фашистские войска стали обходить его с восточной стороны, прорвались к Ладожскому озеру и овладели крепостью Шлиссельбург. С севера Ленинград был блокирован белофиннами. Связь города с Большой землей осуществлялась лишь по воздуху, и только позднее, к зиме, удалось создать ледовую Ладожскую трассу, получившую название «Дорога жизни». Но немецко-фашистское командование попыталось лишить ленинградцев и этой возможности. Оно разработало план глубокого обхода Ленинграда с юго-востока, решив нанести мощный удар из района Чудова в направлении Тихвина и Волхова. Гитлеровцы намеревались тем самым соединиться с белофинскими войсками, стоявшими на реке Свирь, и замкнуть восточнее Ладожского озера большое кольцо вокруг Ленинграда.

В середине октября враг перешел в решительное наступление. Пробив брешь в стыке наших армий, он устремился в направлении Тихвина.

На фронт непрерывным потоком шли машины, и военным корреспондентам на этот раз не стоило большого труда добраться до передовой. Немного времени понадобилось Чапичеву и для того, чтобы освоиться с корреспондентской работой в войсках.

— Вы только разок покажите, — попросил он, — а дальше я сам.

Уже к вечеру первого дня пребывания в части Чапичев вручил журналисту несколько красноармейских корреспонденций, обработанных и даже переписанных начисто.

— Пойдет, — одобрил тот.

— Ну, раз так, давайте решим, как дальше действовать. Мне думается, вдвоем нам тут делать нечего, — сказал Чапичев. — Давайте разойдемся по подразделениям, а через несколько дней встретимся здесь или в другом месте, как вам удобнее.

Журналист без колебаний согласился, уверенный, что новый военный корреспондент Яков Чапичев способен действовать самостоятельно и в опеке больше не нуждается. Договорились о месте и времени встречи, о способах пересылки корреспонденции в редакцию и разошлись. Однако в условленное место в назначенное время Чапичев не явился. Журналист забеспокоился. Конечно, Чапичев человек бывалый, опытный фронтовик, но война есть война. Мало ли что могло случиться. И отправился на поиски товарища.

— Да, ваш корреспондент Чапичев был у нас, — сказали ему в одной из частей. — Повоевал, собрал нужный материал и отправился дальше.

Оказалось, что, находясь в этой части, Чапичев со взводом лейтенанта Малахова ходил в боевое охранение, участвовал в отражении атаки гитлеровцев.

— Не знаю, правда, как Чапичев написал о нас, в газете еще не было, — сказал журналисту лейтенант Малахов. — Но с фашистами он дрался здорово. Боевой у вас корреспондент. Так и доложите своему начальству.

В другом подразделении Яков пристроился к пулеметчику Белову и провел с ним в окопе около суток. Фашисты напролом лезли к переднему краю нашей обороны. Подпустив их на близкое расстояние, Белов нажал гашетку станкового пулемета. Второй номер пулеметного расчета был убит. Чапичев подобрал его автомат и открыл из него огонь. Фашисты стремились захватить выгодную позицию пулеметчика, но этого им сделать не удалось. Белов, который был уже несколько раз ранен, и Чапичев отразили атаки гитлеровцев.

Когда пулеметчика Белова отправляли в медсанбат, он попросил своего командира:

— Передайте корреспонденту мой привет. Хороший он, верный товарищ. Я ему говорю: уходите, товарищ корреспондент, не ваше это дело, сам как-нибудь управлюсь. Но он смеется, шутит и лупит фашистов. А когда они особенно сильно нажали, он сказал: «Давай резанем их, Белов, под корень резанем, чтоб духу их на нашей земле не осталось».

На другом участке фронта, в небольшой деревушке, неоднократно переходившей из рук в руки, Чапичев, разыскивая вместе с писарем Осипенко штаб полка, неожиданно натолкнулся на группу фашистских разведчиков. Гитлеровцы попытались взять их обоих в плен. Но это им не удалось: Чапичев и писарь разогнали всю вражескую группу, уложив на месте схватки десять немецких разведчиков.

Потом Чапичев говорил в редакции:

— Вот это война! Понимаете, обыкновенный штабной писарь, а вы бы поглядели, как он их колошматил. Любо посмотреть, честное слово. Красота! Сила! И они еще думают победить нас. Как бы не так!

Редактор газеты для порядка отчитал Чапичева, но, по совести говоря, ему очень понравилось, как вел себя новый корреспондент газеты.

А Чапичев, переполненный впечатлениями, кажется, даже не обратил внимания на дружеский выговор.

— Материал, по-моему, первоклассный, — сказал он. — Правдивый, проверенный. И все из первоисточника. Быстренько отпишусь, и назад, на передовую.

Чапичеву не раз приходилось выезжать в части переднего края вместе с более опытными журналистами. В редакции против таких «спаренных» поездок не возражали. И каждый раз Яков с каким-то особым удовольствием окунался в горячую и опасную фронтовую действительность. Везде и всюду он хотел побывать сам, увидеть все своими глазами и непременно принять непосредственное участие в бою.

— Не то я и вовсе воевать разучусь, — как бы оправдывался он. — А я ведь всю свою сознательную жизнь только этому и учился.

5 ноября 1941 года, когда шли наиболее ожесточенные бои с вражеской группировкой, прорвавшейся к Тихвину, Чапичев только что вернулся из очередной поездки в части. Редакция располагалась тогда еще в Тихвине, но все находилось, как говорится, в готовности номер один. Обстановка была очень напряженной и каждую минуту могла достичь критической точки.