Благодарные глаза Итларя опять прикрылись:
- Улита далеко, а Текуса рядом.
- Оттого и хочу бежать, - сказал Род.
- Ты уже бежал, помнишь? - поморщился Итларь.
Род закусил губу и задумался. Потом резко рассёк ладонью воздух:
- Уж лучше смерть!
Итларь сел, крепко взял бывшего своего нукера за плечо:
- Не теряй головы, а? Русские говорят: утро вечера мудренее. Завтра поутру сядешь с князем на ковре и почтительно договоришься. Не надо только аркаться[215]. Сантуз не глуп. По крайности объяснишься с Текусой. Однако будь осторожен: лицо и сердце у неё разные.
6
Род пробудился от непонятных стонов и щёлканья. Привиделось, что орёл-дорвач напал на косячок беззащитных горлиц и занят плогиугодием, избирая жертвы.
- Отчего птицы ячат?[216] - сел Род на кошме.
Итларь только что вошёл в вежу, принёс неведрие на одежде и лице. Кончился праздник, кончилось солнце.
- Это не птицы, - оповестил ханич, - это люди.
Род наскоро оделся. Оба вышли на воздух.
Главной широкой улицей, рассекающей Шарукань, двигалась человеческая лента в окружении половецких всадников. Понудительные возгласы «айда!… айда!» сопровождались щёлканьем бичей. Порой звучали гортанные приказы по-русски: «Шагай!», «Мольчи!», «Головой не верти!» На исхудалых телах болтались издирки. Глаза, навидавшиеся ужасов, глядели вперёд воспалённо и тупо.
- Я узнавал, - промолвил Итларь. - Большой полон из Галичины гонят на юг к морю на невольничий рынок. Весной киевский Всеволод ходил на галицкого Владимирка. Поход могучий, да неудачный. Крепостей не взяли, зато из пожжённых весей полону хоть отбавляй. Вот и нашим, как Всеволодовым союзникам, перепала щедрая доля. - Итларь вздохнул. - Не многие дойдут.
Несчастные люди все шли и шли. Род возвратился в вежу. Пора было собираться в гости к Сантузу.
- Не окажи себя чувахлаем[217], - напутствовал ханич. - Тем более с Текусой. Она привередливее отца.
С тяжёлым сердцем Недавний пленник шёл к половецкому князю ради опасного разговора. В кирпичном дворце было на сей раз неприятно тихо. Одна за другой закрывались двери за спиной гостя. Сколько ковров позади осталось, пока он оказался на подушке перед Сантузом! Князь предложил блюдо с изюмом и сам положил изюмину за щеку.
- Меня уведомил Тугоркан, - вкрадчиво начал он, - о твоём высоком происхождении. Сколько тебе от роду, русский батырь?
- Семнадцать, - едва вымолвил Род.
Князь удовлетворённо закивал.
- Будь мужчиной. - Видя, что робкий жених молчит, он взмахом руки отослал свидетелей. Когда будущие тесть с зятем остались одни, Сантуз без обиняков велел: - Выкладывай, парень, хочешь заслать сватов? Мне дочь о твоей любви все уши прощебетала. Несмелый больно. Зато в поле - орёл!
Учтивые слова, заготовленные дорогой, вылетели из головы Рода напрочь из-за княжеской прямоты. Набрав воздуху полную грудь, он выпалил наобум:
- Отпусти меня, князь, домой. Век буду благодарить тебя за свободу. Чем хочешь, отслужить рад. И дочке твоей рад туфлю поцеловать. А сватов заслать не могу. Невеста у меня в Суздальской земле. Дочь боярина Кучки, если слыхал о таком.
Маленькие глазки Сантуза выросли, округлились. Толстые губы выплюнули недожёванную изюмину.
- Ты глупец? - вскочил он.
Род тоже встал с подушки.
Лицо половецкого властелина сморщилось, стало почти подобострастным.
- Не обидься, князь, - поклонился Род. - Погляди моими глазами: половецких воевод на нашей службе я видел, а вот наших на половецкой - нет.
- Ты не только глуп, а ещё и дерзок, - прошипел взбешённый Сантуз. - Кучка из-за дочери продал тебя лесным ворам, я из-за дочери дарую тебе свободу и славу. Чувахлай ты, больше никто.
При этих словах Род вспомнил предостережение Итларя, да поздно. Сантуз заплескал в ладоши. Явились люди.
- Я с тобой попрощался, - опустил веки князь, - Текуса тоже хочет с тобой проститься. Отведите гостя к княжне.
Род едва успел поклониться в пояс. И его повели. Шёл он долго и, как заметил, одними и теми же переходами дважды. А в начале пути лёгкая тень метнулась вперёд, видимо, с целью предупредить маленькую хозяйку о прибытии гостя.
В покое княжны было тесно. Много места вдоль стен занимали разноцветные коробья. Половецкая красавица в ярком наряде сидела в подушках, как божок. При виде юноши улыбнулась. Он уловил, что тонкие губы её дрожали. После приветствий Текуса металлическим голосом спросила:
- Не нравится тебе наш дворец?
- Очень славный дворец, - вежливо сказал гость и для вящей убедительности добавил: - Стены кирпичные, крыша черепичная.
- Стены черепичные, крыша кирпичная, - быстро передразнила Текуса и сообщила: - Мне он не нравится. Я бы хотела жить в ватном дворце, в каких обитали все мои предки.
Роду трудно давался пустопорожний разговор. Намеревался просить прощения за нелепую несогласицу меж ними, да не успел.
- Итларь мне сказал: ты можешь предрекать людям конец их жизни, - резко перевела разговор княжна, - Ну-ка что напророчит твой Шестокрыл[218] о моём конце?
- Я не прорицатель, - смутился Род. - Не хочу тебе ничего предсказывать.
- А я очень хочу. Слышишь? Очень! - властно требовала она.
- Будь по-твоему, - вздохнул юный ведалец. - Погляди мне в глаза. Только не взыщи.
Угольковый взгляд устремился к нему, и юноша ужаснулся.
- Что молчишь? Говори! - шёпотом потребовала Текуса.
- Не смею, - отшатнулся Род.
- Скажешь или нет? - пристукнула она кулачком по обтянутой тканью острой коленке.
- Я вижу костёр… Это ещё нескоро. Очень нескоро, - пробормотал он, - Большой костёр среди огромной толпы… И тебя… объятую пламенем…
Текуса пронзительно рассмеялась.
- А свою судьбу видишь? Где там! Других пугаешь. Так я тебя тоже испугаю немножко. Я тебе предскажу: скоро, очень скоро твоё истерзанное тело с открытыми ранами, с клочьями кожи будет лежать на горячем песке, и могильник-стервятник выклюет твои незрячие очи…
- Ты не так зла, как обижена на меня, - прервал юноша поток девичьего гнева. - Слишком мало мы знаем друг друга. Мне не ведом твой нрав, тебе не слышна моя душа.
Текуса, овладев собой, чуть откинулась на подушках и сказала почти спокойно:
- У девушек нрав косою закрыт, а уши завешаны золотом.
Она поднялась, качнув многочисленными косичками и давая понять, что прощанье окончено.
Прислужница по знаку княжны внесла две мушермы, полные вина, одну подала Роду, другую Текусе и исчезла.
- Прошу тебя, свет чужих очей, - молвила княжна, не скрывая усмешки, - выпьем это вино, чтобы помнить друг друга до конца жизни.
- Благодарствую, - поклонился Род, оставляя её усмешку в стороне, радуясь, что не дотла передал увиденное в её очах. - Память памятью, а предчувствую: нам с тобой не миновать новой встречи.
Вино показалось жидким, как разбавленное, неприятным на вкус.
- Ах-ха-ха! И волхвы ошибаются. Не увидимся мы с тобой более никогда. Слышишь? Ни-ко-гда!
Эти напутственные слова Текусы звучали в ушах Рода, пока он шёл из дворца. Гнедой смирно ждал его у коновязи во внутреннем дворе. Род сноровисто потянул узел привязи и вспомнил, как мало и плохо спал эти дни. Покорившая тело чужая сила властно потянула к тёплой, мягкой земле. «Чем земля не постель?» - мелькнула дремотная мысль. И вот уже не Гнедой, а красавица Катаноша обдаёт его лицо жаром из дрожащих ноздрей. Крепко-накрепко он обнимает крутую шею, смешивая свой пот с острым потом кобылицы, и рабовладелец-мир переворачивается под их ногами, стены дворца становятся черепичными, крыша кирпичной, а вольноотпущенники - человек и животное - летят сами по себе от коварных земных красот в сокровенную пустоту небес…