Обычно на заводах поступают иначе. Изобретут что-нибудь полезное — и сразу же предлагают другим заводам: берите, пользуйтесь. Случается порой, что находятся любители выдать чужие разработки за свои. За это их ударят по рукам, но стиль общения между заводами остается прежним. Целин вел себя иначе. Говорили, что он продает кота в мешке, и никто этого кота, естественно, покупать не собирался. У себя на заводе он нашел поддержку, но не приобрел союзников на других. Брянцев же по своей занятости не мог вникнуть во все тонкости общения с другими заводами и понять, почему их предложение не поддерживается. А на ярославцев даже обижался. За их шины со съемным протектором он воевал как за свое, заводское новшество, уделял этим довольно трудоемким шинам столько внимания, будто они были его детищем, а ярославцы игнорировали ИРИС-1.

К Чалышевой Целин отнесся с максимальной подозрительностью, и было бы весьма странно требовать, чтобы он принял ее с распростертыми объятиями. Столько лет была она его злым гением, — мешала поискам, снимала его тему, где только могла, писала уничтожающие письма. Его все время сверлила мысль, что ей надо, какими материалами хочет она запастись, чтобы опрокинуть его окончательно?

Целин не старался сделать вид, что появление Чалышевой доставило ему удовольствие. Он не грубил, но и радушия не выказывал. Даже когда приходило время идти в столовую, старался оторваться от своей преследовательницы и исчезал в любом направлении. Чалышева понимала, что на другое отношение рассчитывать не может, и не обижалась. Все данные испытаний лаборатории — стендовых, ускоренных дорожных и эксплуатационных — она штудировала, как прилежная ученица, и исписывала столбиками цифр страницы толстой общей тетради.

С таким же рвением обследовала Чалышева образцы резины и шины, подвергавшиеся светопогодному старению на крыше. Она долго и скрупулезно изучала ту самую «фисгармонию», раму с растянутыми образцами резины, которую не удостоила даже взглядом в Москве. Каждую трещину рассматривала и просто так, и в лупу, и даже ковыряла ногтем. Потом попросила сфотографировать образцы и передать ей рецептуру резин. Как ни ворчал Целин, все же пришлось это сделать.

Попав на испытательную станцию, Чалышева провела там целых два дня. Она интересовалась не только результатами испытаний, но и тем, как проводятся испытания — какую скорость имеют шины, бегущие по полированному ободу маховика, какой нагрузкой прижимаются к ободу, сколько километров пробегают в час. Пятьдесят? Значит, в сутки тысяча двести? Какая же температура развивается в протекторе? А в каркасе? Все-все интересовало эту женщину, и на все она старалась получить исчерпывающий ответ.

До сих пор Чалышева видела за идеей антистарителя одного человека — Целина, который надоедал ей своими письмами, предложениями и жалобами. Встреча с Целиным в институте укрепила ее мнение о нем: фанатичный, упрямый, канонов не признающий. Кроме того, она привыкла судить о людях по внешности. Чем импозантнее человек, тем больше можно от него ожидать. Собой она тоже подтверждала созданную ею теорию о связи внешности с внутренней сутью. Сама серая — и способности более чем посредственные. Она считала, что бездарные люди иногда бывают импозантными, но одаренный человек внешне выделяется всегда. Иными словами, не веря в Целина, она не верила и в его ИРИС-1.

На заводе она увидела, что антистаритель отстаивает множество людей, и ей стало не по себе. До сих пор происходил поединок между ней и Целиным, и исход его был заранее известен. Это был неравный поединок между человеком, вооруженным доспехами, и полуголым противником с палкой в руке. А теперь сражение представлялось ей иначе. Она одна, правда, в доспехах, но против нее целое «народное ополчение». Два, три человека еще могли быть одержимыми ошибочной идеей, но десять, пятьдесят, сто… Что, все они поддались гипнозу одного? Даже Калабин, опытный, вдумчивый рабочий, настоящий профессор своего дела, с азартом говорит о технологичности их заводского антистарителя. Он убедился, что ИРИС-1 снижает температуру резины и на смесителе, и на валках, и на шприц-машине и уменьшает количество горелой резины. Раньше процесс шел на предельной температуре. Чуть-чуть зазевался — резина подгорала, прилипала к валкам и шла в брак. А теперь люди спокойнее работают, чем на других заводах, не мечутся, как угорелые.

Нет, в элементарном здравом смысле природа не отказала Чалышевой. Она убедилась, что, применив ИРИС-1, заводчане не только улучшили качество резины, но и усовершенствовали процесс, облегчили труд, снизили брак. Даже некоторые, в общем безразличные к репутации завода рабочие, и те цепко держались за ИРИС-1, потому что с ним стало легче.

Чалышева прислушивалась к разговорам в столовой, вернее, в маленькой комнате, отведенной ИТР, где подавали то же, что и в общем зале, только быстрее. Эти разговоры вызывали у нее уважение к заводчанам. У них в институте по безмолвному соглашению было принято в свободное время болтать о чем угодно, только не о делах. Там можно услышать высокоинтеллектуальные разглагольствования о новой книге, о новом фильме, о новой пьесе. А на заводе больше всего говорили о производстве. Однажды Гапочка рассказывал Бушуеву об исследованиях, которые вели рабочие, загоревшиеся желанием избавиться от импортного ускорителя процессов пластикаций каучука — американского порошка «Пептона». Чалышеву сначала возмущало, что эти люди со слабой теоретической подготовкой смело подвергают сомнению любые научные каноны и догмы, которые она принимала на веру, но она убедилась, что у них свой ключ к познанию истины — богатейшая техническая интуиция, основанная на многолетнем опыте.

Таким показался ей и Лапин. У него, правда, был свой «пунктик». Он считал все стандартные рецепты резин плохими, смело корректировал их и всюду, где только можно было, вводил свой, «туземный» антистаритель.

Просмотрев потом рекламации в отделе сбыта, Чалышева убедилась, что их здесь меньше, чем на других заводах. Значит, антистаритель не разрушает шин.

Но самый большой удар перенесла Чалышева в центральной заводской лаборатории. Здесь стояла такая же озоновая камера, какой пользовалась она в институте, и заведующая лабораторией призналась однажды, что не верит показаниям камеры. Иногда она дает результаты, совпадающие с дорожными, а иногда диаметрально противоположные. В чем секрет этой противоречивости показаний, установить не удалось, и они в своей лаборатории просто перестали принимать во внимание показания камеры.

Заведующая лабораторией высказала соображения, которые запомнились Чалышевой. «Нельзя, например, определить, сколько груза перевезет за свою жизнь лошадь, — сказала она, — если навалить на нее груз, в пятьдесят раз превышающий нормальный. То же самое происходит и при испытаниях в озоновой камере. И я вполне согласна с мнением профессора Уилконса, что антистаритель не должен выбираться только на основе озоновых испытаний. Исключение следует делать для тех резин, которым нужно придать повышенное сопротивление озоновому старению».

После этого разговора Чалышева позвонила на квартиру Брянцева, попросила передать ему благодарность за предоставленную ей возможность ознакомиться со всеми работами и сообщила, что уезжает. 

Таисия Устиновна не знала теперь покоя ни днем, ни ночью. При всей своей общительности она не выносила обстановки коммунальной квартиры. Она привыкла чувствовать себя хозяйкой в доме и не представляла себе, что ее налаженная жизнь может так круто измениться.

Целый день открывались и закрывались двери. Приходили «на минутку» какие-то женщины и подолгу простаивали с Заварыкиной на кухне, болтая о всяких пустяках. Семилетний Коська продолжал кататься по натертому полу в коридоре, как ни отучала его Таисия Устиновна от этого развлечения. К тому же Заварыкины считали, что ежедневно мыть полы в ванной и чистить раковину незачем, а дети, привыкшие к вольному житью, забывали порой спустить воду в унитазе. Вдобавок жена Заварыкина любила стряпать. Тут уж она не жалела ни труда, ни времени, отдавалась этому занятию с упоением и с утра до вечера толклась на кухне. Квартира всегда была заполнена запахами то поджариваемых овощей для украинского борща то тушеной капусты, то фаршированной рыбы.