– Только потому, что док Небучаднеззар зомбировал тебя, – объяснил я. – Несколько месяцев полетаем по галактике, и мозги у тебя прочистятся. Что скажешь, Сирена?

– Скажу – нет, и меня зовут не Сирена.

– Тогда как же? – спросил я. – Раз уж нам предстоит провести остаток жизни в интимной близости, полагаю, я должен знать твое имя.

– Я – Мелора, но никакой близости не будет.

– Мелора, – повторил я. – Это судьба.

– Почему?

– Я всегда таял перед обнаженными сиренами по имени Мелора, – ответил я. – По моему разумению, Мелора – самое чистое, самое добродетельное имя во Вселенной.

– Я тебя не звала. А теперь – уходи.

– Я не могу допустить, чтобы ты и дальше влачила столь жалкое существование.

– Я здесь безмерно счастлива. И мучаюсь только последние три минуты.

– Ты все не так поняла, – объяснил я. – Я – герой, по крайней мере когда не убегаю от всяких разных жандармов, и главное дело моей жизни – спасать непорочных дев, попавших в беду.

– Я не в беде, – стояла она на своем. – А теперь оставь меня одну.

– Оставить тебя одну? – переспросил я. – Но я тебя люблю.

– А я тебя – нет! – отрезала она.

– Только потому, что плохо меня знаешь. После десяти или двенадцати лет, проведенных вместе, ты влюбишься в меня по уши.

– Что мне нужно сделать, чтобы заставить тебя уйти? – спросила она.

И тут я понял, что происходит: она приняла меня за типичного немытого и необразованного старателя, которые составляли абсолютное большинство ее аудитории. Вот и решил, что пора показать ей, что я – другой, сказать какую-нибудь романтическую фразу, которая тронет ее сердце. Порылся в памяти, вспоминая любовные истории, которые читал в молодости, и наконец нашел то, что нужно.

– Мелора, – я приложил руку к сердцу, чтобы подчеркнуть мою искренность, – мой любовный двигатель жаждет тебя.

– Можешь взять свой любовный двигатель и засунуть его сам знаешь куда! – огрызнулась она.

– Именно об этом я и думаю. – Я порадовался, что мой план блестяще удался. – Так приятно осознавать, что наши намерения совпадают.

Она встала, подошла к стене, сняла с крючка халат, надела его, повернулась ко мне лицом, уперев руки в бока.

– В последний раз спрашиваю: ты уйдешь по собственной воле?

– По собственной – нет, – твердо заявил я. – Один – нет.

– Хорошо. Только потом не говори, что я тебя не предупреждала.

Она открыла рот и начала кричать, с каждым мгновением все громче и пронзительнее. Скоро треснуло зеркало, на туалетном столике затряслись и посыпались с него стеклянные безделушки, к тому времени, когда она добралась до соль, миновав фа, из моих зубов повыпадали все пломбы, а она продолжала двигаться к ля. Я еще услышал, как за куполом люди кричат от боли, а потом провалился в темноту. Когда очнулся, почувствовал, как она ладонью шлепает меня по щекам, услышал, как она говорит: «Пора просыпаться».

– Что произошло? – пробормотал я.

Фарфоровые собачки больше не тявкали, от них остались одни осколки, маленькая, но радость.

– Меня не просто так зовут Сиреной Серебряной Жилы, – с самодовольной улыбкой ответила Мелора.

– Ладно, ты – сирена. – Я осторожно прошелся языком по дыркам в зубах. – Но зачем ты это сделала?

– Потому что я никуда не собираюсь уезжать, а тебя следовало в этом убедить.

– Но почему? – настаивал я.

Она посмотрела на меня.

– Потому что я – док Небучаднеззар. Мне принадлежит это шоу и Сирена Серебряной Жилы зарабатывает кучу денег.

– Так чего ты сразу мне этого не сказала? – удивился я. – Если ты не можешь уехать, я останусь с тобой.

На этот раз она таки добралась до си.

– Мне нравится жить одной, – объяснила она, когда вновь привела меня в чувство.

– Очаровать тебя трудно, – признал я, – но Катастрофа Бейкер не из тех, кто сразу сдается.

Еще три или четыре раза она вгоняла меня в небытие, но наконец пришел кто-то из местных и попросил ее угомониться, потому что в радиусе трех миль не осталось ни одного целого окна.

– Теперь ты уйдешь? – спросила она, когда я снова пришел в себя.

– Хорошо, хорошо, я все понял. Но придет день, когда ты пожалеешь о том, что отвергла искреннюю и беззаветную любовь, которую я предлагал тебе всего лишь за пятьдесят процентов дохода твоего парка развлечений.

Но ничто не могло убедить ее, и скоро я осознал, что меня просто ослепила ее красота, а может, крашеные волосы. Поэтому, побывав у дантиста и приведя зубы в порядок, я вновь очутился среди звезд, как и прежде, в одиночестве, постарев на пару дней, но став гораздо мудрее.

* * *

Силиконовая Карни хохотнула:

– Теперь я понимаю, почему тебя зовут Катастрофа!

– Для того есть и другие, не менее веские причины, мэм, и я уверен, что выжившие перечислят их тебе… если кто-то из них смог покинуть больницу.

– Люди постоянно говорят и поют о неразделенной любви, – констатировала Сахара дель Рио.

– Разумеется, – согласился с ней Ахмед Альфардский, в котором человеческого было, возможно, меньше, чем в большинстве остальных. – Это самое облагораживающее чувство.

– И нет ничего более раздражающего, – вставил Макс Три Ствола.

– А какая от нее польза? – спросил Аргиль, который сидел в углу с преподобным Билли Кармой. – Когда приходит пора произвести потомство, когда у самки «течка», тогда самцы борются за право соединить свои гены с ее, а потом все успокаиваются до следующего сезона ураганов.

– У нас все по-другому, – ответил Катастрофа Бейкер.

– Хорошо, – не стал спорить Аргиль, – до следующего сезона буранов. Велика разница.

– Этот момент ты уловил, – вмешался Ставлю-Планету О’Грейди. – Мужчины борются за женщин. А иногда, как в случае, о котором рассказал наш друг Бейкер, просто за существование.

– Ты думаешь, женщины не должны бороться? – с застенчивой улыбкой спросила Золушка. – Мы прилагаем ничуть не меньше усилий, только все делаем тоньше.

– Со всей этой борьбой хочется задаться вопросом, а остаются у кого-нибудь силы на сам процесс? – спросил Аргиль.

– Бывает, что, и нет, – согласился Макс. – Стыдно, конечно, но что делать?

Внезапно заговорил старик, сидевший в самом дальнем углу:

– Что ты об этом знаешь? Что вы все об этом знаете? Есть только одно слово, которое может сие описать. И слово это – трагедия.

– Что может быть трагичного в сексе? – удивился Бейкер.

– Я говорю не о сексе, – ответил старик. – О любви.

– Кто ты, и что ты об этом знаешь?

– Меня зовут Странник Джонс, и я ищу свою любовь больше сорока лет.

– Странник Джонс! – воскликнул Никодемий Мейфлауэр. – Не о тебе ли я слышал на Бараймие V?

– Не можешь ты быть тем Странником Джонсом, о котором я слышал на Сверкающей Синеве, – пробормотал Макс.

– Вроде бы Странник Джонс был на Новой Бирме, во Внешнем Пограничье, – добавил Могильщик Гейнс.

– Это все я, – ответил старик. – Я бывал на этих трех мирах и еще на семистах других.

– Ты – исследователь? – спросил Большой Рыжий.

– Нет, хотя на некоторые планеты моя нога ступала первой.

– Искатель приключений?

– Нет, хотя на мою долю их выпало немало.

– Тогда кто? – спросил Большой Рыжий.

– Я искал не приключения – человека. Вот моя грустная и трагическая история.

Я не собирался становиться первооткрывателем двухсот или трехсот планет, не было у меня желания стать миллионным человеком, ступившим на землю еще нескольких сотен планет. Я хотел лишь одного: найти мою Пенелопу.

Искать я ее начал… один момент… сорок три года, восемь месяцев и девятнадцать дней тому назад. Первая планета, на которую я прилетел, была Кастор XII. Ее там, естественно, не оказалось.

Потом я побывал в системе Нельсон, на всех кислородных планетах системы Рузвельт. Даже приземлился на Вальпургии III, едва ли не самой странной из увиденных мною планет, но не нашел ее и там.