Он не реагирует, а кто-то говорит мне, что он глух, слеп и нем. Я спрашиваю, а как же с ним общаются, и мне объясняют, что мой компьютер должен связаться с его компьютером, и тогда он мне ответит.

Я иду к регистрационной стойке, беру напрокат карманный компьютер, возвращаюсь в бар и прошу передать компьютеру Эйнштейна, кто я такой и как я восхищаюсь Эйнштейном, а потом добавить, что у меня возникли осложнения и мне нужна его помощь.

Он пробегается пальцами по клавишам своего компьютера, и тут же подает голос мой: «В чем, собственно, проблема?»

Я спрашиваю, знает ли он что-нибудь о бейсболе, он отвечает, что знания у него минимальные, и я рассказываю, с чем мне пришлось столкнуться, что этот Макферсон может придать мячу скорость 303 мили в час, а я не вижу мяча даже когда его скорость составляет 287 миль.

Он что-то просчитывает в уме, проверяет точность расчетов на своем компьютере, посылает мне следующее сообщение: «Человеческая рука не способна бросить бейсбольный мяч со скоростью, превышающей 127,49262 мили в час».

– Может, и так, – соглашаюсь я, – но замеренная скорость мяча после его броска более чем в два раза выше.

– Вывод очевиден, – отвечает Эйнштейн. – Бейсбольный мяч брошен не человеческой рукой.

И внезапно мне открывается истина. В результате травм у парня появились искусственные колено и глаз. Так чего ему не купить протез руки до того, как воспалились бы сухожилия или локтевой сустав? А если уж ставить протез, почему не остановить свой выбор на том, что своими характеристиками превосходит человеческую руку? Благо, наука позволяет.

Придя к этому выводу, я сообщил Эйнштейну, что он, безусловно, прав, но мне от его правоты пользы никакой, поскольку какой бы ни была рука Макферсона, никто не может отбить брошенный им мяч.

– Это интересная проблема, – ответил Эйнштейн, начал набивать цифры и символы и скоро его пальцы летали над клавиатурой едва ли не так же быстро, как и брошенные Макферсоном мячи. По прошествии пяти минут пальцы остановили свой бег, а на лице Эйнштейна заиграла довольная улыбка.

– Ты еще здесь? – спросил его компьютер.

– Да.

– Я собираюсь передать в твой компьютер сложную химическую формулу. Утром распечатай ее и отнеси в лабораторию местного университета, только там есть все необходимые ингредиенты. Пусть приготовят состав, точно выдержав все соотношения, и поместят в титановую пробирку. Этим составом намажешь биту.

– А что потом? – спросил я.

– Не споткнись на третьей базе, завершая круговую пробежку.

Я его поблагодарил, хотя и не верил, что какой-то мазью можно остановить Макферсона. Утром пошел в лабораторию, выполнил все указания Эйнштейна, получил титановую пробирку, а за час до игры втер ее содержимое в мою биту.

Увидев Макферсона в круге питчера, я без особой радости вышел на поле, потому что в противном случае меня просто бы удалили до конца игры. Встал на базу и приготовился отбивать мяч.

Макферсон размахнулся и бросил его. Что произошло потом, я, честно говоря, так и не понял, но услышал, как что-то грохнуло, будто пистолетный выстрел, и внезапно мяч полетел на левую трибуну, а я трусцой, глупо улыбаясь, побежал по базам. Макферсон же стоял, разинув рот, не веря, что я смог отбить брошенный им мяч.

Он вывел из игры восемь следующих бэттеров, но потом я вновь занял позицию перед кэтчером и опять отбил его мяч. То же самое повторилось и в шестом иннинге, а в девятом я сделал уже четвертую круговую пробежку. По ходу глянул на табло и увидел, что счет по-прежнему не в нашу пользу, 4:7, а на скамейке «Демонов» тишина и покой (действительно, с чего им было волноваться, если мяч отбивал только один бэттер соперников). Я ускорил шаг и догнал Шаку Нджобу до того, как он встал на базу перед кэтчером. Сказал, что он должен взять мою биту, если хочет, чтобы мы выиграли. Объяснять почему времени не было, да и Шака, суеверный, как и большинство бейсболистов, с радостью ухватился за возможность воспользоваться моей счастливой битой.

Макферсон покрутил мяч в ладонях, потер о штаны, поправил козырек бейсболки, изготовился и бросил. Я не увидел ни мяча в полете, ни встречного движения биты. Зато услышал, как первый встретился со второй, а мяч после этого контакта улетел в девятнадцатый ряд центральной трибуны. Тут уж я шепнул пару слов тренеру, и все стали выходить на поле с моей битой.

Еще шесть наших бэттеров отбили мячи и сделали круговые пробежки, прежде чем тренер «Демонов» отправил Макферсона в раздевалку (впервые в сезоне), но мы к тому времени уже выигрывали 11:7. Я здраво рассудил, что против других питчеров моя бита уже не так и нужна, и забрал ее до того, как кто-нибудь успел ее сломать. Как выяснилось, не ошибся. Мы выиграли 11:8.

На следующий день Макферсон вернулся в круг питчера и после его первых пяти бросков мы повели 5:0. Он ушел в раздевалку и больше мы его на поле не видели.

Ту игру мы выиграли, потом две последующие и стали чемпионами. Я нашел Эйнштейна, чтобы поблагодарить его, но он сказал мне, что после трех поражений «Спики II» ставки на исход серии для ставящих на «Спику» составляли тридцать к одному. Он поставил несколько тысяч кредиток и теперь полагал, что получил достаточное вознаграждение за свои труды.

Что же касается Макферсона Железная Рука, то ему в третий раз крупно не повезло на бейсбольном поле. Больше его не взяли ни в одну команду, несмотря на то что мяч после его броска летел со скоростью 303 мили в час.

* * *

– Что с ним стало? – спросил я.

– Насколько мне известно, у него мойка космических кораблей на одной из орбитальных станций Дальнего Лондона, – ответил Большой Рыжий.

– Так вот, значит, как тебе удавалось отбивать его мячи! – воскликнул Ставлю-Планету О’Грейди. – Будь я проклят!

– Ты видел игру? – спросил Большой Рыжий.

– Я принял ставку Эйнштейна тридцать к одному, – рассмеялся он. – Не сомневался, что твоей команде не выиграть.

– Вот что происходит, когда ставишь против Эйнштейна.

– То же самое обычно происходит, когда ставишь против меня, – ответил О’Грейди.

– Готов спорить, тебе приходилось играть на большие деньги, – предположил Макс Три Ствола.

– Случалось и такое, – согласился О’Грейди.

– Я слышал, ты поставил три сельскохозяйственные планеты против Тамальских драгоценностей, – вставил Никодемий Мейфлауэр.

– А я, помнится, читала, что ты проиграл в карты целую солнечную систему, а следующим вечером отыграл ее, – добавила Сахара дель Рио.

– Истинная правда.

– А где и когда ты сделал свою самую большую ставку?

– Вы действительно хотите услышать об этом? – Слова эти О’Грейди произнес с видом человека, которому можно заткнуть рот, лишь вырубив его ударом свинцовой трубы по голове.

– Потому и спрашиваем, – ответил за всех Макс.

О’Грейди прошел к стойке, повернулся лицом к аудитории.

– Тогда, пожалуй, я вам расскажу.

Почти что пять лет (начал О’Грейди) люди пытались усадить меня за один карточный столик с Эдди Высокие Ставки, который считался лучшим игроком в карты во всем звездном скоплении Белладонна. Был момент, когда два банка соглашались субсидировать меня на очень крупную сумму, и, я слышал, что один корбелианский принц обещал Эдди компенсировать его проигрыш, если б такое случилось.

Однако мы никак не могли встретиться. Он потратил почти три месяца, чтобы поставить на место выскочку по имени Флеш Нижняя Вольта, а когда освободился, я уже участвовал в игре на звездную систему Уиллоби, которая затянулась на десять недель.

Наконец как-то утром я получил от него приглашение:

Эдди Стронгбоу Высокие Ставки сочтет за честь считать Ставлю-Планету О’Грейди своим гостем, если последний соблаговолит прибыть на планету-казино Монте-Карло IV. Все расходы, за исключением карточных проигрышей, будут оплачены хозяином.