Она прислала открытку, где писала, что в воскресенье сможет взять выходной, и приглашала меня в кино, вот я и приехала.

Возле патинко стояли два венка по случаю открытия нового игрального зала, а на стеклянных дверях была приклеена бумажка с объявлением о приеме на работу девушек.

Я толкнула стеклянную дверь и вошла внутрь. От духоты и табачного дыма перехватило дыхание. Играющие сидели в ряд как приклеенные и запускали шарики. В зале стоял грохот от шариков и оглушительно играла музыка.

— Сэцуко! — донесся откуда-то голос сестры.

Я подняла голову и увидела, что сестра улыбается мне из-за фанерной перегородки, возвышающейся над автоматами. Интересно, дали ли ей выходной? Я прошла в игральный зал.

Сестра молча поманила меня рукой и, опустив голову, пошла вдоль перегородки. Над фанерной стенкой виднелась лишь ее голова.

— Сэцуко, сюда.

Сестра выглянула из маленькой дверцы за автоматами. Я не видела ее два месяца — поступив в патинко, она не приезжала домой даже на выходные. Лицо ее было слегка подкрашено, на губах помада. Волосы были завиты, к форменному халатику с коротким рукавом приколота брошка — божья коровка.

— Входи, быстрее.

Сестра заметила, что я внимательно разглядываю ее, и засмеялась. Она очень похорошела, и вид у нее был веселый.

— Ты взяла выходной? — спросила я, скидывая туфли.

— Ничего не вышло. Напарница заболела, и пришлось заменить ее. Жаль, не сможем пойти в кино.

Сестра закрыла дверь на ключ.

— Это ничего, что я вошла сюда?

— Ничего-ничего, — ответила сестра и погасила красную лампочку на ближайшем автомате. Потом кончиками пальцев быстро покрутила ручку на задней стенке, и я услышала, как шарики, застрявшие в верхнем желобке, с шумом покатились и упали в коробку с другой стороны автомата.

— Что случилось? — спросила я.

— Бывает, что шарики попадают в лунку и застревают в ней. Вот я и исправила, — быстро проговорила сестра и отошла от меня. Это опять, уже в другом автомате, зажглась красная лампочка. Она погасила ее, покрутила ручку и снова подошла ко мне.

— В кино сходим в другой раз. Но коль уж ты приехала, давай поговорим. Я не могу стоять на месте, ты ходи за мной…

Не договорив, она повернулась ко мне спиной и пошла вдоль автоматов, стуча по полу шлепанцами.

— Первый ряд — номер пять, второй ряд — номер два, четвертый ряд — номер одиннадцать, двенадцать и пятнадцать. Четвертый ряд, прошу побыстрее.

Голос из динамика подгонял девушек, следивших за работой автоматов. Шагая за сестрой как привязанная, я встала на цыпочки и выглянула за перегородку.

На высоком табурете сидел мужчина с микрофоном, которого я даже не заметила, входя в зал. Маленький, невзрачный, лет двадцати пяти. Он зорко наблюдал за тем, что происходит в зале.

Я посмотрела на соседнюю перегородку. Это там, кажется, был четвертый ряд и горели три красные лампочки. Девушка за перегородкой суетливо бегала взад-вперед и гасила лампочки.

— Ко-тян, — громко позвала она.

Ей, как и сестре, было не больше восемнадцати, щеки у нее были по-детски пухлые.

— Кто это с тобой? — спросила она, когда сестра встала на цыпочки.

— Моя сестренка, — громко ответила сестра и повернула назад, потому что уже дошла до конца перегородки. Я отстранилась, пропуская ее.

— Ты писала, что Кунио ушел из дому. Почему он это сделал? — спросила сестра, проходя вперед.

— Он поссорился с Хироси. Ни мамы, ни меня не было дома. Когда я пришла, бумажные цветы, растоптанные, валялись по всему полу. Хироси уже ушел, а Кунио, укрывшись с головой одеялом, плакал.

Я рассказывала, глядя на сестру, стоявшую ко мне спиной.

— Какой жестокий! И сам нищий, и как вы будете жить, не подумал, — сердито проговорила сестра, то и дело останавливаясь и поднимая стоявшие под ногами коробки с шариками, чтобы вставить их в автоматы. Потом спросила: — Ну а куда он ушел, ты не знаешь?

— Не знаю.

— И друзей-то у него нет. Куда же он мог уйти — один, такой больной?

Сестра опять торопливо зашагала вперед, я — за ней. Она все время вертела головой направо и налево, следя за автоматами.

— Я недавно послала деньги. Вы получили?

— Да, получили. Ты, сестрица, просто спасаешь нас каждый месяц. Мама всегда так радуется.

Я заметила, что в автомате рядом со мной шарики не двигаются, и отошла, пропуская сестру.

— Маме тоже достается, — вздохнула она, снова устремляясь вперед.

— С прошлого месяца на шахте ползарплаты стали давать талонами. И Хироси, и мама получают теперь только половину денег.

— Делают из нас дураков! Ведь на талоны можно покупать только на распределительном пункте.

— Конечно. Вот все и бегут туда. Оглянуться не успеешь, как рис и крупу уже раскупили; и всегда очередь. А ведь овощи и рыба портятся быстро…

— Разве на эти талоны проживешь?

— Мама тоже так говорит. И на другую шахту не переедешь — сейчас везде плохо.

— Верно.

— Третий ряд — номер два, третий ряд — номер два, — послышалось в динамике.

Сестра резко обернулась, оттолкнула меня и побежала к автомату, в котором горела красная лампочка. Она покрутила ручку, привстала на цыпочки и сказала клиенту, высунув голову из-за автомата:

— Извините, автомат не работает.

Когда я подошла к ней, она грустно засмеялась:

— Не дают спокойно поговорить, да?

— Наверно, тебе тяжело целый день ходить взад-вперед в этой теснотище? — спросила я.

— Тяжело-то тяжело, да уж лучше, чем прислуживать кому-то. Правда. Ты ведь весной заканчиваешь школу, да? — Она посмотрела на меня. — Куда пойдешь работать?

— Хочу поступить ученицей в ателье европейского платья, — выпалила я. Это была моя давнишняя мечта.

Сестра ласково улыбнулась:

— Так ты станешь портнихой? Это хорошо. Тебе это подойдет — ты аккуратная и руки у тебя золотые.

— Третий ряд, третий ряд, — взывал динамик.

Сестра обернулась. Красного огонька нигде не было видно.

Она поднялась на цыпочки и посмотрела на мужчину с микрофоном. И я тоже приподнялась следом за ней. Повернувшись к нам всей своей неказистой фигурой, он приветливо улыбнулся, потом что-то негромко сказал сестре и бросил какой-то пакетик.

— Тебе, Сэцуко, — протянула мне его сестра. Это была шоколадка.

— Чего это он?

— А я говорила, что сегодня ко мне приедет сестренка, вот он и припас ее для тебя.

— Почему? — удивилась я.

— Наверное, хотел сделать мне приятное, — немного важничая, пояснила сестра, но, увидев мои удивленные глаза, хихикнула и добавила: — Понимаешь, я ему нравлюсь.

Я посмотрела на зардевшееся лицо сестры. Носик у нее был прямой, удивительно красивый. Глаза счастливо сияли.

— Сестренка, и тебе он нравится? — спросила я.

Она повернула ко мне лицо, улыбнулась одними глазами и сказала:

— Нет. Мне вообще не нравятся такие мужчины.

И сестра, словно актриса на сцене, к которой прикованы все взоры, царственной походкой заскользила по тесному пространству.

Она подождала, пока я догоню ее, и горделиво добавила:

— Не хочу связываться с таким неудачником! Мне нужен человек состоятельный и порядочный. Моя мечта — выйти замуж за богатого, пусть мать порадуется. Ну сколько можно жить в нищете? Вот о чем я думаю, Сэцуко.

— Да-а, — пробормотала я, запнувшись. И подумала: а захочет ли богатый, порядочный человек жениться на нищей девушке, которая даже школы не закончила, но, встретившись с серьезным взглядом сестры, которая, конечно, и сама понимала это, я ничего не смогла ответить.

Я училась в девятом классе, и оставалось всего несколько дней до начала зимних каникул. Однажды вечером, вернувшись домой, я застала мать понуро сидящей у порога.

С утра она ходила перебирать уголь, но, видно, уже давно пришла — на ней была ее обычная шерстяная накидка, серые брюки и недавно купленные деревянные гэта. Не двигаясь, она мрачно смотрела на свои ноги; казалось, она сидит так уже много часов.