Вечером пятого января с чемоданчиком в руке я свалился ему как снег на голову и стал жить у него. Сугата встретил меня радушно, хотя я и не дождался от него ответа на телеграмму, отправленную накануне.

— Пока можешь послоняться без дела, прокормиться что одному, что двоим — особой разницы нет…

Слова Сугаты тронули меня до глубины души. Деньги, которые я снял с вклада в сберкассу, вместе с остальной моей наличностью не составили и двадцати тысяч иен, и если бы Сугата отказал мне, идти было бы некуда. Если бы в поведении Сугаты я хоть на йоту ощутил нежелание видеть меня, пусть бы он и не высказал этого, это, конечно, нанесло бы еще одну глубокую рану моему израненному сердцу.

Но все же я понимал, что не могу находиться в квартире Сугаты до бесконечности. Как-то в его отсутствие заглянула молоденькая девушка, пухленькая, лет двадцати двух — двадцати трех, милая и спокойная. Узнав, что Сугаты нет дома, она ушла с явно разочарованным видом. Они были знакомы уже полгода и собирались пожениться этой осенью. Сугата не сказал ей, что был пациентом клиники Хансена. Он полностью выздоровел, и на его теле болезнь не оставила никаких следов. Сугата говорил, что не собирается открываться ей и при вступлении в брак.

— Будет только лишняя тревога и шок. Разве так уж обязательно открываться? Быть искренним и быть счастливым — нет ли здесь противоречия?

Когда знаешь истину, то видишь, что на дне ее — беспросветный мрак. В душе Сугаты жило сомнение — надо ли говорить, будет ли правильно поступить так? Наверное, иной раз скрывать что-то гораздо труднее, чем сказать правду. Приняв на себя эту пытку, Сугата обрек себя и на муки совести. Но почему это должно было стать проблемой — открыться, скрывать? Точно речь шла о прежней судимости за содеянные преступления.

«Болезнь Хансена можно и предупредить, и излечить, в то же время это заболевание принадлежит к тем болезням, когда возможность заражения при контакте мала. Следовательно, в обществе вопрос об этой болезни должен стоять в социальном плане, точно так же как и в отношении других заболеваний» (Из резолюции VII Международного научного конгресса по лепре).

Эта резолюция, получившая название «Римской декларации», была принята весной 1956 года. Мы с Сугатой тогда учились на втором курсе средней школы высшей ступени. Я до сих пор помню лица школьных товарищей, их сверкающие глаза, когда они собирались, чтобы поговорить об этой резолюции.

Эта резолюция, точно острый нож, перерезала невидимые путы и освободила души для широкого мира.

С тех пор прошло десять лет. Сугате исполнилось двадцать семь — он был младше меня на три года. И не должно быть никаких препятствий к тому, чтобы он, человек, живущий в обществе как полноправный член общества, взял в жены здоровую женщину.

Я отошел от умывальника и побрел в приемную. Перед Сайто в прежней позе, понурившись, сидел мужчина в спецовке. Сайто с удрученным видом глядел в стену, легонько раскачиваясь своим крупным телом. Прикрепленный к стене липкой лентой висел не то какой-то план, не то прошлогодний календарь, напечатанный на рисовой бумаге. Там была фотография — мужчина и женщина под руку на фоне большого здания. Над головой мужчины резко выделялись белые арабские цифры 1965. Сайто вдруг встал и сорвал календарь. Треск рвущейся бумаги оказался неожиданно резким. Мужчина в спецовке вздрогнул и поднял голову. Медленно поднявшись со стула, он склонился перед Сайто в глубоком поклоне и, неуклюже повернувшись, пошел к дивану, где сидели ожидавшие очереди. Я наблюдал за ним, и наши взгляды встретились. Занервничав, он отвел глаза. Я на мгновение почувствовал себя так, словно сделал что-то дурное. Его взгляд был еще мрачнее моего, когда я смотрелся в зеркало. Обеими руками он схватился за спинку дивана, чтобы сделать передышку. Он прошел каких-то пять-шесть шагов, но для этого ему потребовалось столько энергии, сколько нормальному человеку нужно, чтобы преодолеть расстояние в несколько сот метров.

Сайто аккуратно содрал с календаря клейкую ленту и лишь после этого назвал мое имя.

— С ним я закончу быстро, поэтому он пойдет раньше, — объяснил он матери подростка.

— Пожалуйста. — Женщина вежливо кивнула. Я подумал, что ей, наверное, лет сорок. Черты лица у нее, так же как и у сына, были правильные. Мальчик грыз ногти и сплевывал, с губы свисала нитка слюны.

— Есть вакансия в одном коммерческом издательстве. Как, попробуете наведаться к ним? — сев на место, сразу же перешел к делу Сайто.

— Что за работа?

— Это газета, вестник консервной промышленности, издательство «Хинодэ». Им нужен сотрудник. Раньше я уже порекомендовал одного — без руки, так теперь он работник хоть куда, прямо не нахвалятся. Я подумал, может, и вы справитесь?

— Да, конечно, — с воодушевлением сказал я. Мне показалось, что вокруг стало светлее.

— Так что, прямо сейчас и пойдете?

— Да. — Я ответил с готовностью, точно ученик учителю.

Сайто достал карточку, на которой было что-то напечатано. Там был воспроизведен план местоположения фирмы. Карточка была величиной с почтовую открытку. На ней вписывались данные об ищущем работу. Наниматель, написав свое решение — согласие или отказ, вновь отсылал открытку в Бюро по трудоустройству.

— Ну что, позвоним туда? — Передав мне карточку, Сайто взялся за телефонную трубку. Когда его соединили, он попросил к телефону какого-то Киёмидзу.

— Алло, алло… Да… Спасибо, получил огромное удовольствие…

Сайто мельком взглянул на меня и повернулся на вертящемся стуле. Передо мной оказалась широкая спина в коричневом пиджаке и мощный затылок. Некоторое время шел частный разговор — о ребенке, поправившемся после простуды, о том, как ухаживать за «бонсай», карликовым садом…

— Кстати, у вас все еще есть вакансия? — Разговор наконец коснулся главного, и Сайто снова повернулся на стуле, очутившись лицом ко мне.

— Да-да. Руки… не в порядке. У нас ведь есть пример — Ямада. По крайней мере поговорите с ним…

Киёмидзу, видимо, начал что-то спрашивать, так как Сайто только коротко отвечал «да» и «нет».

— Нет, испытания не было, но он полон энтузиазма… Да, если так, то на том и порешим.

Продолжая говорить, Сайто время от времени бросал на меня заговорщический взгляд.

— Да, здесь. Самоуверенно ухмыляется, — Сайто послал мне улыбку. Я ответил ему сердитым взглядом. У меня вовсе не было настроения улыбаться, — не было и причин для самоуверенности. Может, я и выглядел улыбающимся, но это только из-за шрама на лице. — В таком случае всего хорошего… Кланяюсь. — Сайто положил трубку.

— Насчет жалованья… Во время испытательного срока придется довольствоваться двадцатью тысячами. Пока с этим придется примириться.

По словам Сайто выходило, что я уже чуть ли не принят.

— Спросите господина Киёмидзу. Дело в том, что Ямаду на работу брал именно он, Киёмидзу. Ну, идите.

Я поклонился и отошел от стола. Приближалось время обеда, но я не ощущал голода. Мне хотелось не медля ни минуты отправиться в издательство «Хинодэ».

Выйдя из вестибюля, я заметил впереди на дороге, покрытой асфальтом, танцующую фигуру мужчины в спецовке. Я тоже приволакивал больную ногу, но мне не понадобилось много времени, чтобы обогнать его. Я шел по противоположной стороне и не смотрел в его сторону. По опыту я знал, что инвалиды, товарищи по несчастью, увидев друг друга, мгновенно проникаются смутной взаимной ненавистью и отвращением. Встреться я еще раз с ним взглядом, и мы возненавидим друг друга. Оттого, что оба безобразны. И для обоих это было горько.

Обогнав мужчину, я тут же услышал стон, точно сзади кого-то задавили насмерть. По спине у меня пробежала дрожь, однако я не обернулся. Послышался глухой удар. Похоже было, что мужчина упал. Не иначе как споткнулся и рухнул. Вблизи никого не было видно. Я шел, не замедляя шагов. Придется ему подниматься самому. Я продолжал идти по направлению к проспекту.