Адвокат Сакауэ, задавая вопросы, смотрела на Синго Цуюки с симпатией и теплотой. Цуюки отвечал бесстрастно, своим обычным невыразительным голосом. На суде он был самым рьяным сторонником Фумико, хотя обычно держался с ней строже всех. Лишившись работы, Фумико стала помогать в исполкоме профсоюза завода в Тамати, и он безжалостно отчитывал ее, если она опаздывала или не являлась без предупреждения. А ведь Фумико требовалось полтора часа, чтобы доехать от Одавары до Тамати.
— На работе бы разве простили тебе эти опоздания, прогулы?! — громко выговаривал он Фумико, не обращая внимания на посторонних. Цуюки не выделял Фумико из других — девушка как девушка. Но его возмущал сам факт ее увольнения — по причине самой несостоятельной. Работа для человека естественна; естественна, как то, например, что на дубе, что растет под окном зала суда, распускаются почки. Абсолютно естественным для Цуюки было и противиться несправедливости, коль скоро она мешает этой природе. Вот почему он боролся за Фумико — боролся спокойно, без лишнего шума, хотя и не преувеличивая ее заслуг.
Недавно руководству профсоюза стало известно, что США используют в войне против Вьетнама мини-телевизоры, созданные фирмой «Шайн». Во Вьетнам было уже отправлено около миллиона телевизоров, кроме того, по спецзаказу отправлялись мегафоны, транзисторные приемники, радиоаппаратура, германиевые транзисторы и диоды, конденсаторы, трансформаторы и прочие радиотехнические детали. В последнее время поставки выросли, однако все это держалось в тайне, так что Цуюки и других мучили тревога и беспокойство. Мысль, что плоды их труда служат разрушению жизни вьетнамского народа, жестокому уничтожению мирных жителей, была нестерпимой, они сами словно становились соучастниками этого злодеяния. Человек рождается, растет, рожает детей, растит их — в этом и заключается жизнь, и она должна быть мирной. Именно потому так силен Вьетнам и так уязвима Америка; первый следует естественному процессу природы, вторая — пытается идти вспять, считал Цуюки.
Такано Фумико была уволена как раз в период активизации участия фирмы в этой противоречащей естеству войне. Чтобы никто не мешал наживать эти грязные деньги, фирме требовалось раздавить профсоюз. Чем активнее переводила фирма на военные рельсы заводы, тем упорней стремилась она уничтожить профсоюз. Цуюки был убежден, что здесь существует неразрывная связь.
Он был в неглаженых брюках, в несвежей сорочке и видавшем виды пиджаке. «Побрейтесь, Цуюки, когда будете выступать в суде», — сказала ему вчера адвокат Сакауэ при обсуждении предстоящего судебного заседания, и сегодня он был свежевыбрит.
–
Свидетель, случалось ли за время вашей работы в фирме, чтобы после окончания испытательного срока фирма отказывала кандидату в приеме на постоянную работу?
— Да. Дважды. Кажется, человек был уличен в воровстве… В общем, что-то в этом роде. Точно не помню.
— Значит, это случается крайне редко?
— Да.
— А были ли подобные случаи на заводе в Одавара?
— Я не слышал.
— Когда профсоюз узнал об увольнении Такано?
— 27 июня 1961 года. Это был период репрессий против членов профсоюза «Шайн» — администрация грозила им суровой карой за участие в весенней борьбе, требовала писать объяснительные записки.
Профсоюз счел это незаконным, антирабочим актом, и мы вместе с председателем исполкома Сиро Икэноуэ поехали разобраться в обстановке на заводе в Одавара, с нами отправилась и адвокат Сакауэ. Одна из работниц, которой администрация грозила взысканиями, — Танэко Накамити — рассказала нам о Такано.
— И что тогда предпринял профсоюз?
— Мы затребовали медицинское заключение. В нем говорилось, что у Такано депрессия истерического характера и потому она не годится для жизни в коллективе. Мы знаем Такано и не могли в это поверить. Мы начали расследование.
— Когда вы получили медицинское заключение?
— Насколько я помню, в тот же день — 27 июня.
— Вы ходили вместе с Такано к начальнику общего отдела Кано?
— Да.
— Расскажите об этом подробнее.
— Такано была очень бледна, вся дрожала, повторяла, что не пойдет одна за заключением, и умоляла нас пойти вместе с ней. Но Нода заявил, что он намерен встретиться с Такано с глазу на глаз.
— Почему он не хотел, чтобы присутствовали посторонние?
— Мы могли помешать ему, стали бы протестовать.
— А вы, свидетель, и ваши товарищи часто протестуете против решений администрации?
— Да, если решения администрации нас не удовлетворяют, мы решительно протестуем.
— Старались ли вы вовлечь в профсоюз Такано?
— Не могу сказать, что больше других.
— Разве она не выделялась среди новичков?
— Только тем, что активно участвовала в вечерах народных танцев и семинарах.
— Вечера народных танцев также служат увеличению численности вашего профсоюза?
— Конечно.
— Почему профсоюз считает необходимым бороться против увольнения Фумико Такано?
— Я начну с решений, последовавших за весенним выступлением. Администрация пыталась препятствовать работе профсоюза. Например, сразу перевела на другую работу недавнего выпускника школы, молодого рабочего, стоило тому сблизиться с активистами, прикрепляла к каждому новичку наставника, которому вменялось в обязанности вести антипрофсоюзную агитацию, запугивала каждого, кто хотел вступить в профсоюз. Но мы не отступили, а продолжали проводить вечера народных танцев и семинары, вот новички и тянулись к профсоюзу. Тогда фирма, чтобы отбить у новичков охоту вступать в профсоюз, пожертвовала Такано. В этом стремлении фирмы ограничить приток новичков в профсоюз мы усматриваем желание уничтожить его. Вот почему мы боремся против увольнения Фумико.
— Вопросов больше не имею.
— Есть ли вопросы у стороны ответчика? — бесцветным голосом спросил председатель у адвоката Баба. «Интересно, о чем он думает?» — подумала Фумико: каждый раз, когда она смотрела на серое, вытянутое лицо председателя, ее охватывало беспокойство. Адвокат Баба встал.
— Я хотел бы уточнить только одно. Из вашего заявления следует, что администрация поступила антигуманно, выдворив Такано из общежития. Но знаете ли вы, что ей отвели жилье на территории завода?
— Испытательный срок Фумико Такано закончился 15 июля, а 18 июля Кано уже запретил ей появляться на территории завода и приказал покинуть общежитие. Но профсоюз расценил этот приказ как противозаконный.
Фумико вспомнила, как в тот день Кано пригласил ее в медпункт и сказал: «Ты больше не работаешь в фирме, и тебе придется освободить место в общежитии. Ты больна, болезнь будет прогрессировать, поэтому тебе бы лучше поехать домой, в деревню». Совет был весьма любезный, однако было ясно, что ей действительно лучше вернуться домой. Но разве могла она предполагать, что профсоюз так активно встанет на ее защиту? Как же теперь все бросить и вернуться в деревню! И из дома нет никаких вестей, может быть, родители не хотят, чтобы она возвращалась… На людях Фумико старалась казаться бодрой, но, оставшись одна, впадала в уныние.
Как-то раз, затеяв стирку, она включила газ, чтобы согреть воду, но вдруг к ней подошла комендант и, не говоря ни слова, газ выключила. Раньше все соседки по комнате, следуя примеру Танэко, поддерживали Фумико, но последнее время одна из них — Кадзуко Маруки, — сдружившись с наставником, под его влиянием все хуже и хуже относилась к ней. Часто Кадзуко вроде бы по дружбе говорила Фумико: «Сегодня меня спрашивали девушки из соседнего общежития: что это, мол, ваша Такано, говорят, больна, а за ней все не приезжают?!» Или: «Тебе надо поменьше краситься! Из-за тебя у нас неприятности, но мы терпим, а вот тебе-то уж не пристало щеголять в туфлях на высоких каблуках…»
Однажды в жаркий июльский день один из вахтеров дал Фумико монету в сто иен: «Купи себе хоть мороженое» — пожалел ее. Фумико была очень рада, ведь обычно вахтеры были на стороне фирмы. В магазинчике возле общежития она купила две порции по 20 иен и, придя домой, тут же съела. Одна из соседок Фумико видела это, и потом Фумико слышала, как она говорила: «За нее тут борются, а она себе по два мороженых покупает, мы и то по одному…» И Фумико поняла, что далеко не все, кто ее окружают, — ее сторонники и тем более — друзья. Она почувствовала себя страшно одинокой, и ей захотелось позвонить в профсоюз, но вдруг Фумико услышала: «Нечего телефоном пользоваться: встретишься — наговоришься». До сих пор комендант не говорила ей такого.
