Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В то время как раз горские дикие племена, толи ясы, толи черкесы, то ли иные какие - мало ли их на Кавказе? - вроде бы, однако, монголами уже покорённые, вдруг напрочь забыли свои обещания о вечной покорности. Вроде и не было тех обещаний: кто это и когда это нас, мол, покорял?

То ли правда забыли, то ли нарочно запамятовали, только начали эти дикие племена спускаться с гор на равнины и нагло угонять скот у монголов. Налетят, как саранча, отобьют табунец и айда по тайным тропам под облака к своим гнёздам, поди-ка Их догони! Ну а можно ли такое терпеть, тем более у себя под носом? Царьград воюем, из Парижа короли письма слёзные шлют, мол, не ходите к нам, татары, с войной, а здесь, считай, в своём царстве порядка нет!

Отправляя русские полки в недальний поход, хан приставил к каждому из князей по своему темнику, к каждому воеводе по надёжному беку, чтобы по своему русскому обыкновению не за добычей гнались прежде дела, а дело творили ради татарской выгоды.

- Коли воюете за татар, так и воюйте по-татарски. Я запрещаю вам выказывать милосердие к моим врагам. Только суровость удерживает таких людей в повиновении. И помните: когда враг завоёван, это ещё не значит, что он покорен. Он всегда будет ненавидеть своего нового властелина, - прощаясь, наставлял Менгу-Тимур русских князей мудростью, почерпнутой от мудрости своего великого прадеда.

Как на века глядел…

Войну вели по-татарски. Вырезали целые сёла, не щадя ни детей, ни женщин, аулы горели, как хворост, окутывая горы дымом ненависти, но и пленников было без счета. Может быть, ещё и потому, что русские за многие годы воевали не между собой, а с инородцами, в сущности равными самим злорекомым татарам, они вымещали на них всю горечь и злобу многолетнего унижения. Война была успешной и скоротечной.

Идя вдоль гор, взбираясь на доступные вершины, жестокостью, которой и так полнилось сердце Андрея, надолго или ненадолго, но он привёл кавказцев к покорности, А уж насколько та покорность была искренна - кто знает? В душу каждого не заглянешь, покуда не вынешь её из тела. Мёртвые - те покорны.

Закончился тот поход на Тереке, на правом берегу которого русские заложили город Дедяков, как знак присутствия и первой победы..,

Нечего и говорить, что этот поход, в котором Андрей, что называется, вкусил крови и ощутил упоительное чувство победы, пусть даже над мирными аланами[21], придал ему уверенности в себе. Но главное было в другом: хан возложил палец на его голову. То был знак отличия у монголов, и, чувствуя на своей голове прикосновение этого могущественного пальца, можно было смело восставать на брата - ведь, что примечательно: Дмитрий-то до сей поры уклонялся от милостей хана!

А хан, безусловно, оценил и усердие, и малодушие этого князька, а главное - понял, какую выгоду может получить Орда от его очевидной низости и тщеславия.

Орде никогда не нужна была сильная Русь. Во веки веков Русь должна была быть смиренная и напуганная. Баты напугал её до смертного страха, но и смертный страх с годами проходит, а без страха - какое ж смирение? Для того чтобы бесстрашным подняться, им нужно объединиться, а вот этого допускать нельзя. А что разъединяет надёжней всего? Зависть и кровь. Правда, и соединяет прочнее всего кровь и борьба. Но до борьбы было ох как ещё далеко, а зависть, вот она - стальным, беспощадным блеском стоит в выкаченных, преданных, Как у пса, глазах городецкого князя.

На прямую просьбу Андрея сместить брата немедля хан ответил уклончиво:

- Время ли теперь? Не спеши, князь. Сначала пусть твой брат ко мне явится, а там поглядим. Но помни: Бог на небе, а хан - на земле, и с тобой моя помощь. Покуда ступай, князь, на свой Городец и будь терпелив в ожидании, - обнадёжил Андрея Менгу-Тимур.

Как всякий ордынский правитель, он был достаточно осведомлен о том, что происходит в русском улусе. В том, что русские сами проявят недовольство своим великим князем, он не сомневался и ждал того, чтобы уж тогда вроде бы волей самих русских сместить неугодного. Не стоит подчёркивать силу власти там, где она и так безраздельна.

Кроме того, Менгу-Тимур знал: нет ничего дальнего, чего нельзя было бы приблизить.

Глава пятая

А на Руси все шло так, как и предполагал хан, как и должно идти на Руси.

Совсем недавно не чаявшие души в великом князе новгородцы вдрызг рассорились с Дмитрием, который только тем и оказался перед ними виноват, что радел об их безопасности.

А вышло-то как? Дмитрий ради общего блага на берегу Финского залива, между прочим, где-то неподалёку от устья малой речки Невы, возвёл крепость под названием Копорье.

Надо заметить, что хоть и был он самым великим князем владимирским, а также князем новгородским, по пресловутому Ярославову договору, который, поди, хитромудрые новгородцы сами же и составили в достославные времена, князь новгородский не имел права в новгородской земле ни на имения, ни на людей, ни на прочую собственность - мол, что дадим тебе, тем и кормись, авось не оголодаешь. И то, велика тебе честь править нами!

Кто ужи как ни боролся с ними - и Ярославичи в очередь, и Всеволодовичи, и Боголюбский, и до них князья - бесполезно! Стеной стоят на своём Ярославовом договоре! Ей-богу, подумаешь: то ли совсем умом был слаб тот Ярослав, что такой непотребный, невыгодный для себя договор с новгородцами заключил, но тогда пошто ж его Мудрым прозвали? Нет, не иначе подтёрли что-то, подысправили в том договоре вольные плотники. Ведь закавыка же натуральная: править нами правь на всей земле, но ежели чего не по-нашему - не люб ты нам, князь! Пошёл вон!

То же и с кормлением: кормиться кормись, чай, мы тебя попотчуем, но, чтобы сам князь на свой кормный путь встал - ни Боже упаси!

Правда, древний Ярославов договор время от времени менялся, но не сильно и даже отнюдь не всегда на пользу князьям. Ну да ладно, то и дело прошлое…

Зная каверзный характер новгородцев и их щепетильность в отношении собственных прав, Дмитрий-то поостерёгся, вроде бы заранее соломки подстелил, точно знал, что падать придётся: объяснил новгородцам выгоду, упросил их дать ему разрешение эту крепость поставить. Просил, чтобы дозволили каменную возвести, чтобы уж разом и на века.

Новгородцы долго думали, в чём здесь их права князь ущемить хочет, чесали в башках - но так ни до чего и не додумались, хотя остались в уверенности, что крепостью этой он как раз на их права покушается, только хитро больно, загадливо. Однако же ни одно вече загадку ту решить не могло.

- Ну так что, мужи новгородские, ставлю крепость-то? - сколь возможно терпеливо вопрошал Дмитрий.

Да ведь и впрямь вроде бы нет ущерба, считай, одна чистая выгода от той крепости. Так что, как ни ломались, как ни противились новгородцы, а, в конце концов, всё-таки согласились:

- Ладность, князь, ставь покудова. Только однова деревянную!

- Да пошто ж деревянную ладить, когда камень кругом. Да и за морем-то вон, что у шведов, что у немцев, все крепости каменные.

- А нам оне, князь, не указ. Али не бивали мы их? Руби деревянную, и все тут!

- Да подумайте ещё: пошто ж деревянную-то?

- А вот так!

Ну коли уж «такать» начали, то и спорить нечего - али новгородца-то «перетакаешь»?

Ладно, срубил деревянную.

Стоит себе крепосца в стороне, никому не мешает, а чужим мореходам знак - здесь Русь. И вроде бы всем, кроме тех, кто хотел бы к Руси подступиться, от крепости той хорошо и покойно.

Ещё через год Дмитрий всё же уломал новгородцев на месте деревянного Копорья возвести крепость каменную. Здесь дело вроде легче пошло - благо же очевидно. И то пришлось Дмитрию везти вятших новгородцев во главе с посадником Михаилом Мишиничем на место, ещё раз крепость глядеть: а коли каменная-то она станет, так не будет ли от неё какого урону Великому Новгороду и Святой Софии?

вернуться

21

Аланы (по-русски ясы) - предки нынешних осетин.

8
{"b":"231232","o":1}