Убедившись, что он находится перед витриной один, все-таки рискнул подойти. Красавица, заметив нерешительность, которая в коктейле с почтенным возрастом Шевцова казалась почти трогательной, вильнула крутым бедром и поманила его пальчиком.

«Театр Карабаса-Барабаса» оказался стрип-клубом. Конечно, Шевцов не первый день на свете жил, он слышал про заведения такого рода, но только издалека, – в его окружении считалось, что соблюдающий гигиенические нормы интеллигент вполне может себе позволить не платить даже за флирт – ибо ищущими ласк девушками Москва полнится. Отдавать деньги за то, что некто обнажит перед тобою грудь, могут только те, перед кем никто не готов раздеться бесплатно. Логика была такова.

Но, оказавшись в полутемном зале, осторожно втянув из трубочки слабоалкогольный имбирный коктейль, который тотчас же поставила перед ним расторопная задастенькая официантка, Шевцов вдруг понял, что был не совсем прав. Освобождение от одежд – это не просто переход на некоторую стадию близости, это само по себе искусство. У него в семье все происходило так: жена Наташа, чиркнув спичкой, зажигала свечу, потом смотрела на него с истомой, распахивала полы застиранного халата, Шевцов откладывал книгу, притягивал жену к себе и опрокидывал ее на диван, подминая под себя. Раздевание не воспринималось ни прелюдией, ни игрой.

Девушка, которая танцевала на небольшой круглой сцене – та самая «Мальвина» из витрины, – вела себя по-другому. Странное противоречие – в ней, полуголой, извивающейся, не было ни капли доступности того вульгарного сорта, который провоцирует мужчин на реплики вроде: «Неплохо было бы такую поиметь!» Она воспринималась самодостаточной – словно не стояла в лучах прожекторов, ублажая взгляды, а просто танцевала перед зеркалом в собственной ванной, получая наслаждение от собственной юности и гибкости и ничего не ожидая взамен. У нее была узкая спина и крепкие ноги танцовщицы, ее руки были похожи на змей, танцующих перед заклинателем, а когда она закинула их за спину и расстегнула крючок серебристого бюстгальтера, Шевцов поймал себя на том, что у него вспотел лоб и, кажется, поднялась температура. Хотя он был из тех, кто в подобных ситуациях склонен говорить: «Ну а что я там не видел».

Танец закончился, а он все еще сидел, погруженный в медовый морок, как вдруг кто-то тронул его за плечо.

– Вам понравилось? – перед ним стояла Мальвина, разгоряченная, с капельками пота на плечах.

Шевцов тупо кивнул.

С тех пор он приходил почти каждый день. «Ты куда – офисы смотреть?» – спрашивала жена, подавая ему утренний омлет, и Шевцов кивал, чувствуя себя при этом подлецом и негодяем. Жена сочувствовала. Она-то знала, насколько он нежен и непригоден к выживанию. И видела, как старается. Каждое утро надевает лучший костюм и уходит бороться за мечту. Она сама была расторопной и не без той особенной «коммерческой жилки», которая иногда помогает делать золото из воздуха – она могла бы принять у мужа руль и за неделю все организовать. И офис, и сайт, и толковых сотрудников. Но Наташа видела, что ему хочется самостоятельности. Чтобы это был его проект. Его личная победа. Поэтому она молчала, сочувствовала и старалась обеспечить ему калорийное питание.

А у Шевцова – любовь к юной девушке с синими волосами. В стрип-клубе не приветствовалось, чтобы танцовщицы делились личной информацией с посетителями. В этом был смысл – зачем допускать деромантизацию. Одно дело, когда перед тобой пляшет страстная Эсмеральда, и совсем другое – когда ты знаешь, что на самом деле ее зовут Ира, она приехала из Самары, у нее годовалая дочь, сварливая свекровь и нервный гастрит. Мальвина не спешила делиться частностями своей жизни, на робкие расспросы Шевцова отвечала загадочной улыбкой и грустным взглядом из-под пушистых ресниц. Впрочем, в клубе были и другие танцовщицы, более разговорчивые, у них-то (за небольшую мзду) он и выяснил, что зовут красавицу Машей, она учится на последнем курсе педагогического и копит деньги, чтобы поехать на стажировку в бельгийский институт.

Чувство, которое Шевцов испытывал к синеволосой Маше-Мальвине, было так похоже на любовь, мысли о ее гибкой спине, острых коленках, гладкой коже и мягких волосах заставляли его просыпаться с улыбкой. Как будто крылья бабочки щекотали его живот изнутри. Хотелось раскинуть руки и полететь над городскими крышами, в пленительное никуда.

Да, это было так похоже на любовь.

Но не она. Шевцов понял это, когда встретил в «Театре Карабаса-Барабаса» ее, Алису. Это был запрещенный прием, тяжелая артиллерия, искушающая Лилит. Торчащие во все стороны волосы цвета медной проволоки, горжетка с лисьей мордочкой, свисающая с загорелого плеча. Она и сама была похожа на лису – вздернутый острый нос придавал ее лицу хитрое и немного детское выражение, хотя сеточка морщинок под ее зелеными глазами намекала на то, что Алиса успела разменять четвертый десяток лет. Мальвина была какая-то внеземная, как будто тень из эльфийского леса, ее можно было любить издалека. Идеальный объект для безответного любования. Алиса же – сама наглость, сила и страсть. В ней было что-то животное. Ее улыбка была похожа на оскал перед атакой – она поднимала розовую верхнюю губу, обнажала мелкие белые зубки.

А однажды к Шевцову, как всегда прячущемуся в самой неприметной нише, подошел менеджер клуба, обаятельный Базиль, который давно приметил скромного мужика, готового несколько раз в неделю оставлять за резинками девичьих чулок круглую сумму. Базиль держался дружелюбно, но без ненавистного Шевцову панибратства. Угостил текилой. А потом рассказал: в клубе, мол, есть возможность уйти с любой из танцовщиц в дальние комнаты и провести некоторое время в полном уединении. Конечно, это стоит денег, но постоянным посетителям клуб идет навстречу и делает скидки.

– С любой, – повторил Базиль, глядя в глаза Шевцову, – Да вот хоть… Алиса, подойди-ка к нам!

Так радость любования уступила место радости прикосновения. Вся жизнь Шевцова умещалась в те несколько десятков минут, которые он проводил за пыльными бархатными портьерами вульгарного алого цвета.

Так продолжалось несколько месяцев.

А потом у Шевцова кончились деньги.

И Базиль перестал пускать его в «Театр Карабаса-Барабаса».

Жена Наташа, конечно, в один прекрасный день обо всем узнала, после чего собрала вещи и ушла, не попрощавшись.

У меня завтрак с шампанским, а за соседним столиком две девицы громко обсуждают гимнастику для лица. Одна показывает, как правильно тянуть шею, вторая разминает рот, обе похожи на грустных клоунов, обе заказали «Птичье молоко».

Вчера я была в гостях у бывшего любовника. Сейчас он уже совсем старик. Впрочем, он был стариком и когда почти двадцать лет назад я бегала к нему на свидания. Это были красивые и нервные отношения. Я была как раз в том нежном возрасте, когда привлекает загадочность и недоступность. И как раз того интровертного типажа, когда кажется, что боль наполняет и обогащает. Я бродила по городу и искала того, кто сделает мне больно, – вот и нашла. Он был искусствоведом и арт-дилером, зарабатывал на современном искусстве, и ему невозможно было дать его почти семидесяти лет. У него была прямая спина, почти гладкое лицо с глубоко запавшими глазами, злыми и грустными, седина только на висках, длинные мягкие волосы он собирал в хвост. И пахло от него не как обычно пахнет от семидесятилетних мужчин – не пылью и осенью, а специями и ветром. О, как профессионально он играл на моих нервах – его приязнь была строго дозирована, после жгучей страсти всегда следовало арктическое молчание, иногда длившееся неделями, на протяжении которых я места себе не находила. У него часто менялось настроение – он мог привести меня в ресторан, чтобы отметить удачную сделку, пить вино и весело болтать, а потом впасть в меланхолию и отправить меня в такси, едва попрощавшись. Он был холост, и я мечтала, что однажды стану его женой. Меня вовсе не смущало, что он – старик, а я – студентка. Наверное, мне просто хотелось, чтобы время остановилось. Помню, еще все время обсуждала с Леркой: ну почему он никак не делает предложение, ну почему. Может быть, на День святого Валентина. Или в первый день весны. Может быть, в Париже. Или в мой день рождения. Мне наивно казалось, что раз я так молода и на все готова, то ему больше и мечтать не о чем. Потом я узнала, что вокруг него роилась целая толпа юных дурочек, для каждой из которых он был омм фаталь. Ему это нравилось – он питался нашей любовью как вампир, который уже триста лет встает из ветхого гроба, чтобы усладить жажду, и технологии его безупречно отработаны.