Второй раз Олег позвонил тем же вечером – я как раз размазывала по лицу косметическую глину. Бесполезная процедура, зато умиротворяющая. И я снова молча смотрела на экран, а когда он погас, смыла глину и налила себе бокал вина.

Потом было несколько эсэмэсок, на которые я не ответила.

А потом, уже ближе к ночи, позвонили в дверь. И странно, но я даже не подумала об Олеге – ко мне постоянно ведь приходят какие-то курьеры, потому что почти вся моя потребительская жизнь происходит онлайн.

Но это был он. Стоял на пороге с встревоженным лицом.

– Саша, ты совсем офигела, да?!

– Ты пришел сюда, чтобы кричать на меня? – я подвинулась, давая ему пройти в квартиру. Только скандалов на лестничной клетке мне и не хватало.

– Почему ты столько времени трубку не берешь и на эсэмэски не отвечаешь? Я думал, случилось что-то… Или случилось?

– Да проходи уже. Будешь виски?

– Иди ты, – он скинул ботинки, ввалился в комнату и рухнул на диван. – И на работе проблемы, и дома черт знает что, а теперь еще и ты пропала. Что я должен был думать?!

С возрастом приходит волшебный дар – смотреть на мир отстраненно. Не чувствовать себя с головою вовлеченным в процесс. Целительное раздвоение личности – когда ты и кукловод, и марионетка, и зритель в первом ряду, и великий актер, который пусть уже сотню раз произносит некий душераздирающий текст, но слезы в финале все равно настоящие.

Это так удобно – иметь такой внутренний переключатель режимов. Если тебе хорошо – взять и раствориться в моменте, как кусочек рафинада в теплом кофе. Если что-то не так – включить наблюдателя и смотреть на себя со стороны. Такая тактика уже много лет помогает мне казаться флегматиком.

«Я ничего ему не скажу, – решила я. – Это по-идиотски. Он не сделал ничего плохого. Он даже мне не соврал. Ни мои обиды, ни мои старые раны не имеют к нему отношения. Не скажу, что видела их, и точка».

– А я видела вас, – вырвалось у меня само, само, честное слово. – Вы духи покупали.

Он сначала непонимающе нахмурился, но потом глаза его удивленно округлились, и он выдал прекрасное:

– А что же не подошла?

– Наверное, потому, что я – ограниченная мещанка. А что, твоя жена обрадовалась бы, если бы я подошла и представилась по форме?

– Ой, Саш… Я сам уже ничего не понимаю… Все начиналось так просто… И мы с тобой так редко видимся, но это почему-то важно… Короче, я запутался. Наверное, мне нужен хороший мозгоправ.

Помолчали. Я смотрела на него, уронившего голову на руки, непричесанного, и с удивлением думала – ну как человек может казаться таким незнакомым и родным одновременно.

Не к месту вспомнилась наша с Леркой поездка в Перу несколько лет назад. Когда мы пошли с проводником на экскурсию в лес, я вдруг поймала точно такое же ощущение – все вокруг было непостижимым и словно с другой планеты, но я чувствовала себя точно подошедшим кусочком пазла, частью декорации. Тут и в теорию реинкарнации можно поверить – незнакомое место на другом конце света, которое вдруг кажется таким родным.

Мы заговорили одновременно:

Я: А давай сейчас разойдемся и больше не будем созваниваться, никогда? Мне кажется, это будет интересно.

Он: А давай сейчас махнем к моему знакомому туроператору и купим билеты до Бангкока? Мне кажется, это будет интересно.

Наверное, самым правильным было бы сразу же послать его к черту. Тем же вечером. Прямым текстом или просто все решить для себя, в последний раз позволить себе воспользоваться им в качестве двери в открытый космос, как ни в чем не бывало попрощаться, а выйдя из отеля, выбросить в ближайшую мусорку сим-карточку. Все равно я примерно раз в пару лет обнуляю контакты. Привычка такая, довольно дурацкая, но за годы я с нею ужилась, как со сварливой тетушкой, в которой все окружающие видят только вредную ведьму, а ты понимаешь, что ее личность шире исторгаемого ею ворчания.

Следующим вечером, возвращаясь с какой-то презентации в такси, я об этом думала.

– Что, бурная ночь? – хохотнул не имеющий понятия о деликатности и частной территории водитель.

У него было простое круглое лицо любителя выпить без закуски, посидеть с мужиками под какого-нибудь Стаса Михайлова и поставить фингал жене, вовремя не подавшей тарелку наваристого борща. Его система координат была плоской, как масленичный блин. Свободных женщин для него не существовало – он их маркировал либо «не повезло с бабьим счастьем, в поисках, надо отечески похлопать по плечу и сказать, что жизнь наладится», либо «гулящая, без царя в голове, допустимо сально пошутить, а вдруг чего обломится». По понятным причинам я попала во вторую категорию, обижаться и отстаивать права было бессмысленно.

Дома я набрала ванну и вылила в нее половину бутылки лавандовой пены – это словно было репетицией обнуления. В жизни новорожденной Афродиты не будет места для странных унизительных связей. Нежась в хлорированной воде, я представляла себе новую жизнь – без Олега – опустеет ли она? Часто ли я буду о нем вспоминать? Захочу ли набрать его номер после третьего бокала? Буду ли думать о том, что вдруг мы однажды встретимся случайно? Как скоро у меня появится новый любовник, будет ли он столь же хорош?

И я воспользовалась «аргументом Скарлетт» – это так удобно, если не чувствуешь себя в силах принять решение. Подумаю об этом завтра. Тем более что после ванны чертовски хотелось спать – меня словно в невидимом гамаке покачивало.

А следующим утром все уже было по-другому.

Любовница мужа моей приятельницы случайно столкнулась с ней на одной вечеринке. Обе дамы знали о наличии друг друга в жизни их общего мини-божка. Зачем-то поздоровались. Жена что-то там съязвила в сторону любовницы. Любовница в ответ сказала, что жена ей завидует, поскольку она старая и толстая. Любовнице двадцать один год, она в статусе фотомодели (хотя, насколько мне известно со слов жены, нигде не снималась). Жене – 36, она не в статусе фотомодели, но хороша собой. Об инциденте она мне рассказала с недоумением, но без обиды (если это, конечно, не поза).

Но опустим мелодраматические подтексты и не будем обсуждать, инфантильно ли это или продвинуто, когда жена и любовница настолько осведомлены и насколько мудак мужчина, которому они позволяют так с собою обращаться.

Мне вдруг подумалось вот что.

Каждый человек пытается уязвить другого тем, чего сам боится.

Любовница больше всего на свете боится, что она поправится до 46-го размера и что ей тоже будет 36. Наверное, она в глубине души подозревает, что эти тридцать шесть тоже могут с нею случиться, вероятность такая есть, но все же продолжает закрывать глаза ладошками: мол, у меня только вероятность на горизонте, а тебе уже, уже, уже.

Поэтому по хамскому выпаду можно, наверное, судить о фобиях хама.

Люди, устроенные попроще, часто ассоциируют себя с вещами. От таких можно услышать презрительное: «Я не ношу дешевых сумок». Словно они боятся, что дешевая сумка утянет в сторону дешевизны их самих. И все подумают, что они – дешевки.

Люди, устроенные посложнее, часто ассоциируют себя с информацией. «Я такого не читаю», – говорят они тоном хозяек вышеназванных сумок. «Я не смотрю американские комедии». И сразу становится понятно, что они допускают возможность такой ситуации: кто-то видит их на премьере какого-нибудь «Американского пирога» и понимает, что они на самом деле тупы и примитивны. Эта же порода любит бравировать прочитанным (или, как правило, бегло просмотренным). Не обсуждать, а именно бравировать. Люди сложносочиненные не ассоциируют себя ни с чем и могут позволить себе открытость миру во всех его проявлениях. Потому что, во-первых, им все равно, что о них подумают. А во-вторых, посчитать их кем-то там на основе просмотра «Американского пирога» могут только условные хозяйки сумок.