Александр бросился ощупью искать свое пенсне, но Драга схватила его за руку, затащила в альков и закрылась ключом изнутри. В этот момент кругом погас свет, и они остались стоять в темноте как вкопанные. Спустя несколько секунд Драга на цыпочках подошла к окошку и чуть-чуть раздвинула гардины. Не считая нескольких огоньков вдали, кругом царил мрак. Напротив угрожающе возвышался силуэт русского посольства.
То, что альков имел толстую, плотно закрытую железную дверь, было чистым спасением, так как сюда не проникал, за исключением выстрелов в вестибюле и Сербском зале, ни один звук.
— Они всех убьют, — прошептала Драга. — Я насчитала не меньше двадцати выстрелов. Бедные, бедные люди.
— Нет, это стреляет дворцовая охрана, — решил Александр. — Я доверяю лейб-гвардии. Разве не доказали они свою преданность в марте, во время этих демонстраций? Нет, на лейб-гвардию всегда можно положиться. Так же, как и на их офицеров.
Когда он, успокаивая ее, обнял за плечи, она заметила, что Александр был голым.
— Ради Бога, Саша, надень что-нибудь, — сказала она.
Несмотря на заверения Александра, она ожидала, что дверь в альков в любой момент может открыться силой. Мысль о том, что король предстанет перед своими противниками голым, встревожила Драгу сильнее, чем сама опасность быть найденными. На самой Драге была только батистовая сорочка, но она, по крайней мере, защищала от наглых взглядов.
Александр хотел уже послушно повернуть ключ, когда она его остановила:
— Ради всего святого, не выходи! Они, наверное, уже в спальне.
— Но ты же говоришь, я должен что-нибудь надеть.
Драга припомнила, что фрау Вебер складывает здесь свежевыглаженные вещи; она на ощупь пробралась в угол к стойке для платьев и протянула ему что-то, как будто сшитое из шелка.
— Возьми, мне кажется, это рубашка.
Александр взял и, проведя рукой по вещи, возмущенно сказал:
— Это вовсе не рубашка! Это твоя блуза.
— Ну и что. Она сшита как мужская рубашка. По крайней мере, прикроет у тебя кое-что. Если эти мерзавцы увидят тебя голым, может случиться, что они отстрелят у тебя самую благородную часть тела.
— Но, Драга! — Он был искренне возмущен.
— А что ты ожидал от потаскухи? — с горечью спросила она.
— Ты королева Сербии.
— Нет, Саша, никакая я не королева. В молодости я верила, что можно всего достичь, если этого сильно хочешь: стать знаменитой артисткой, врачом или даже королевой.
— Но ты и есть королева.
— Нет. Я потаскуха короля. Разве ты не знаешь этого?
Вдалеке, за много комнат, послышались выстрелы. Звук был приглушен толстыми стенами Конака.
— Это стреляют в салоне, — сказала Драга.
— Нет, гораздо дальше. Наверное, в обеденном зале. Их погонят из дворца. Увидишь, это продлится недолго. Кто бы это ни был, они проклянут день, когда родились, — тихо, для себя, прошептал он. — И не пытайся потом замолвить за кого-нибудь словечко, на этот раз бесполезно. Их повесят публично, одного за другим. Этот нарыв нужно выжечь. Раз и навсегда. Я должен был это давно сделать.
— Ты обещал отречься.
— Отречься? Никогда! У меня и мысли не было отрекаться.
— Ты обещал это. Только сегодня вечером ты мне это обещал.
— Только чтобы тебя успокоить. Это была большая ошибка. Надо было арестовать твоего капитана Василовича и передать его Маршитьянину. Если бы Боза его допросил, сидели бы сейчас все его подельники за решеткой. Уж на него-то всегда можно положиться.
— Не говори: твой капитан Василович.
Драга отодвинулась от него, по тону, которым она сказала это, он понял, что обидел ее.
— Он же был твоим любовником, или не так?
— Да, был. Ты всегда знал об этом. Но я хочу тебе кое-что сказать, Саша. И пожалуйста, поверь мне, потому что завтра, наверное, меня убьют, а я не хочу прогневать Бога враньем перед смертью.
— Нет, о смерти не может быть и речи.
Она положила ему ладонь на рот, чтобы не слышать его протестов.
— Послушай меня, пожалуйста. Я никогда не отрицала, что у меня до тебя были мужчины. Но с тех пор, как я переехала в дом на улице Короны…
— На улице Драги, — поправил он.
— Она скоро снова будет называться улица Короны. Так вот, с тех пор, как я переехала в этот дом, у меня никого, кроме тебя, не было. Я клянусь тебе моей бессмертной душой, и пусть я вечно буду мучиться в аду, если это не правда. Два с половиной года я жила в грехе с тобой, и, если это сделало меня потаскухой, пусть, я такая, но я была твоей потаскухой. Я…
Она замолчала. Снова послышался шум, громче, чем прежде, нечто, похожее на рев зверей, перемежаемый грохотом перевернутой мебели.
— Они уже недалеко, — прошептала Драга. — Они в салоне! Слышишь, как колотят по роялю!
Александр хихикнул.
— У них ведь наверняка ни у кого никогда не было рояля в доме. Хотят немного поупражняться.
— Ты нисколько не боишься, — с удивлением сказала она.
— Нет. Нисколько не боюсь. Король никогда не боится.
Она снова услышала его хихиканье и поняла, что он говорил искренне. Он не испытывал никакой боязни или страха, которые ее мучили, происходящее на него никак не действовало. Ей пришло в голову, что она — за исключением той достопамятной ночи в Висбадене, когда он мальчишкой забрался к ней в постель, — ни одного-единственного раза не видела, чтобы он чего-то испугался. Наверное, в этом был ключ к его характеру и к загадке непредсказуемого своенравия методов его правления. В тринадцать лет его провозгласили королем, причем провозгласил сам отец, единственный авторитет, который Александр признавал. Когда Милан встал перед ним на колени и поцеловал руку юного короля, в юношеском сознании окончательно укрепилась вера в свою непогрешимость. Он был король, а короли не только непогрешимы, но и не боятся последствий своих поступков. Божьей милостью король — поэтому Бог несет за него ответственность и должен защищать его от всех зол на свете. Самое странное заключалось в том, что Александр вообще в Бога не верил, во всяком случае так, как Драга. Или на место Бога он ставил провидение, — в конце концов, это одно и то же.
Время затишья, когда заговорщики обыскивали помещения для слуг, Драга провела большей частью в молитвах, стоя на коленях на старом деревянном полу. Иногда она вставала и пыталась что-нибудь разглядеть из окна.
— Куда же они все подевались? Где дворцовая охрана? Где Лаза? Никодим? Никола? — спрашивала она Александра. — Саша, я чувствую, их всех убили. Иначе они давно были бы здесь. Почему я не разрешила Николе вернуться к его Нанетте? А Никодим, он вообще не хотел быть наследником престола. Еще сегодня утром он умолял меня, заклиная небесами, разрешить ему уехать. Он такой умница, мой Никодим.
— Отчего же он ведет себя так по-идиотски, если он такой умница? Умудрился поссориться со всем офицерским корпусом. По мне, твои братья могут жить где угодно — в Париже или Брюсселе. Я не собираюсь силой заставлять скупщину принимать закон о престолонаследии!
— Нам отсюда живыми не выйти, — горестно прошептала Драга.
— Неправда, — возразил Александр с непоколебимой уверенностью.
— Ох, если бы у меня было столько мужества, как у тебя, Саша.
Впервые с тех пор, как Драга его знала, она чувствовала себя ребенком, а в нем видела взрослого.
Так стояли они, обнявшись и поддерживая друг друга, когда услышали снова приближающийся топот.
— Это опять они! — прошептала Драга.
— Подожди! Может быть, это охрана идет к нам на помощь.
Приближающийся громкий шум и доносившееся с разных сторон эхо быстро рассеяли надежды — это была не охрана, опасность становилась все ближе. Ворвавшиеся попали в будуар. Звон разбитого фарфора мешался с проклятиями впавших в бешеную ярость мятежников.
— Ваза из севрского фарфора, ее подарил твоему отцу президент Карно, — сказала Драга. — Ужасно жалко. Она неповторима.
Александр внимательно прислушался.
— Эти мерзавцы пьяны. Их не так много, не больше двадцати. Напились где-то вместе и решили штурмовать Конак. Это не запланированный переворот, что-то вроде спонтанной вспышки. Они пьяны и вообще не понимают, что творят.
