— Я предлагаю Вам распорядиться убрать трупы, господин полковник. То, что здесь происходит, позор. Недопустимо оставить их здесь лежать — короля и королеву. Женщину! Она, в конце концов, не была вавилонской блудницей, тело которой разорвали и бросили на съедение собакам. Она была, между прочим, королевой Сербии!

Штатские в растерянности молчали. Машин, однако, приосанился и сказал:

— Я жду указаний моего правительства.

— Не делайте себя смешным. В данный момент правительство — Вы. Кончайте с этим чудовищным представлением и распорядитесь убрать тела.

Вызвали дворецкого, принесли простыни, обернули ими тела и отнесли во дворец. Трупы положили в биллиардную. Александр все еще сжимал в руке пучок травы — никто не смог разжать его окоченевшие пальцы.

На первом заседании правительства и военного руководства было принято решение как можно скорее похоронить жертвы. Срочно вызванные из дома патологоанатомы француз Эдуар Мишель и грек Демосфен Николайевич должны были произвести вскрытие.

Оба врача, повидавшие в силу своей профессии множество изуродованных и искалеченных трупов, не могли поверить своим глазам, когда их провели в небольшое помещение рядом с кабинетом короля, где под пропитанными карболкой простынями они узнали короля и королеву Сербии.

В присутствии полковника Машина они не могли позволить себе никаких личных замечаний. В нарочито бесстрастном тоне доктор Мишель диктовал судебному стенографисту результаты поверхностного осмотра.

После того как он переоделся в гражданский костюм, в котором накануне приехал в Белград, Михаил на лошади, в сопровождении своего брата Воислава отправился на вокзал. Он надеялся, что поезда, по крайней мере международные, снова в ходу. Беженцы уже давно предпочитали уезжать пароходом через Саву в Венгрию, но он был не в курсе, восстановлено ли движение судов, и не хотел терять время на опасные расспросы на пристани. Нужно было считаться с тем, что Машин, возможно, с помощью военных проверяет отъезжающих.

Решение покинуть Сербию было вызвано не только страхом за свою жизнь. Печаль по Драге и отвращение к варварству, с которым осуществлялся путч, также были причиной. Михаил испытывал единственное желание — стереть эти картины из памяти, а их виновников никогда больше не видеть.

Воислав, ненадолго забежавший в партийный дом радикалов, сообщил Михаилу о последних новостях. Полковник Николич, командир Восьмого пехотного полка, отказался приносить присягу новому королю. Вследствие этого в Баньицкие казармы было направлено подразделение офицеров с приказом его расстрелять. Но выполнить приказ удалось лишь частично. Перед строем полка, собравшегося выступить в город с целью отомстить за смерть Александра, случилась перестрелка, в которой полковник был ранен, а двое людей Машина убиты. Ошеломленный такой трагической дуэлью, полк сдался без сопротивления.

Братья Василовичи объехали стороной центр города с его ликующими толпами, расцвеченными флагами домами и духовыми оркестрами и прибыли к вокзалу с боковой улицы. Неожиданно выяснилось, что вокзал со всех сторон окружен плотным кольцом солдат, а на входе осуществляется дополнительный контроль. Дежурному лейтенанту было предписано не выпускать из Белграда ни одного военного, какой бы ранг он ни имел.

После смерти Милана Михаил сменил военное удостоверение на гражданский международный паспорт, в котором указывалось, что он по положению помещик. Как оказалось, это было мудрое решение. Он не внял уговорам Воислава и решил идти прямо через контроль. Попрощавшись с братом, Михаил протянул лейтенанту свой паспорт. Ему повезло — лейтенант его не знал и после беглого взгляда на документ разрешил пройти.

Как он и надеялся, вскоре объявили об отправлении поезда в Вену, первая остановка за границей — Землин. Михаил занял очередь в кассу. Перед ним стояли пять мужчин и одна женщина. Он был слишком занят своими мыслями, чтобы обращать внимание на окружающих. Его целью была Вена, дальнейших планов он пока не строил; главное — как можно скорее покинуть Сербию, и по возможности навсегда. На Западе у него остались неплохие связи, и он мог рассчитывать найти убежище в Австрии или во Франции.

Довольно быстрая до настоящего момента продажа билетов вдруг застопорилась. Между женщиной и кассиром, казалось, назревал конфликт, и только сейчас Михаил разглядел ее как следует, высокая и статная, темноволосая, с раскрасневшимся лицом, голубыми глазами и зубами настолько белыми, что едва ли они были собственными. В ее французском отчетливо слышался английский акцент. Человек в кассе понимал только по-сербски, так что французский вперемешку с ломаным немецким и итальянским, которым она пыталась объясниться, был для него абсолютно непонятен. Вокруг женщины стала собираться толпа, все глазели на нее, как на какого-то зверя в зоопарке — чем она, по мнению Михаила, в известной степени и была: иностранка, в одиночку путешествующая по Сербии!

В своем твидовом костюмчике, дорогих туфлях и широкополой шляпке она в любом западном городе не вызвала бы ни малейшего любопытства. Здесь же, напротив, смотрелась как существо с другой планеты. Она была не молода и не стара, примерно средних лет, но ее хладнокровие и самоуверенность вызывали у стоявших вокруг неблагожелательные комментарии. В толпе громко рассуждали, кто бы она могла быть и откуда взялась.

Одна старушка высказала мнение, что в этом нет ничего особенного, если англичанка путешествует одна, она однажды уже встречала такую, которая одна проехала по всей Сербии.

— Может, они путешествуют вместе? — спросил кто-то из толпы.

— Вряд ли, — сказала старушка. — Та была здесь в 1864 году.

Между тем перепалка у кассы продолжалась. Михаил стал беспокоиться, и, хотя понимал, что может привлечь к себе внимание, предложил себя в качестве переводчика.

— Мне нужно в Шабац, но этот тип отказывается продать мне билет, — объяснила она Михаилу по-французски и назвала при этом свое имя: мисс Мюриэль Денхем из Солсбери.[118]

Единственный железнодорожный путь из Белграда в Шабац пролегал через Землин. Это означало, что человек должен дважды пересечь Саву, а также сербско-венгерскую границу, и в Землине еще сделать пересадку. Добровольно пойти на такие неудобства, когда можно без хлопот добраться до Шабаца пароходом, могут только люди с темными намерениями, оправдывался кассир.

— Перестаньте. Я прекрасно знаю, что могу добраться пароходом, — решительно заявила она, — но поездом я доеду на полтора часа раньше.

В дело вмешался железнодорожный полицейский.

— Спросите ее, кого она собралась навестить в Шабаце, — потребовал он у Михаила.

— Никого. Я не знаю там ни единого человека, — ответила англичанка.

Ответ поверг полицейского в удивление.

— Но почему она хочет поехать именно в Шабац?

— Да потому, что я там никогда еще не была — весело ответила мисс Денхем.

Полицейского этот ответ не устроил.

— Вам не кажется, что она сумасшедшая? — спросил он у Михаила. — В таком случае я должен доставить ее в психушку или арестовать как шпионку.

Мисс Денхем терпеливо объяснила, что она посещает населенные сербами области, чтобы написать об этом книгу. Она побывала уже в Цетинье, Подгорице и Колашине в Монтенегро и собирается на следующей неделе объехать саму Сербию. При упоминании о Колашине полицейский пришел в неописуемый восторг.