Из-за тяжелого от дыма, пота, окиси серы и разлитой парфюмерии воздуха спирало дыхание. Кто-то сорвал портьеры и распахнул окна. Разорванный шелк балдахина развевался на хлынувшем в комнату ветру. От одной небрежно поставленной свечи начала гореть драпировка туалетного столика королевы — драпировку содрали, огонь затоптали.

Свежий воздух и полное изнеможение заставили бунтарей наконец остановиться. С широко раскрытыми глазами они оглядывались кругом, до их сознания стало доходить, что вся их ярость обрушилась всего лишь на пустую кровать.

— Она удрала! Ее вообще здесь нет! — закричал Мишич.

— Далеко уйти она не могла. Постель еще теплая, — установил один лейтенант и повернулся к Лазе: — Они лежали здесь, пока Вы таскали нас по всему Конаку. — Он схватил генерала за ворот. — Где они прячутся?

Генерал Петрович отшвырнул его, как назойливую шавку.

— Откуда мне знать? После ужина я их больше не видел.

Богданович уже довольно долго нес службу в Конаке; у него не было доступа в королевские покои, однако он имел некоторое представление о здании, и поэтому указал на дверь в ванную комнату.

Все немедленно навалились на эту дверь, собираясь ее выломать, но, как выяснилось, при легком нажиме на дверную ручку дверь открывалась сама. Ванная, хотя и довольно просторная, не обнаруживала роскошества. Королевской четы здесь не было. Их не нашли ни в туалетной комнате, ни в соседней, прачечной, примыкавшей к ванной. Единственный выход вел в коридор, который заканчивался вестибюлем, где стояла охрана.

— Видит Бог, они сбежали, — подавленно сказал полковник Мишич.

— Что же дальше? — спросил кто-то.

— Нужно искать, где-то они должны были спрятаться.

Полковник старался держаться уверенно, но на его лице явно читалась некоторая растерянность. Пока король на свободе, он может связаться с остававшимся ему верным полковником Николичем, командиром Восьмого пехотного полка в Баньицких казармах и запросить помощь. В этом случае следовало считаться с тем, что солдаты Шестого и Седьмого полков узнают об истинных причинах выступления, восстанут против своих командиров и перейдут на сторону полковника Николича. Тот в свою очередь может легко соединиться со сторонниками Александра в Моравской дивизии в Нише.

Мишич отлично понимал, что государственный переворот само по себе слишком щекотливое дело и всегда содержит элемент неопределенности. Участникам дается только один шанс — если они его не используют, с ними будет покончено. Это между тем знали все люди его взвода, поэтому перспектива неудачного исхода начала действовать угнетающе. Сбившись в кучу, как овцы в непогоду, они испуганно озирались — но не перед врагом, а в поисках выхода.

— Они должны быть здесь, — с ожесточением повторил полковник Мишич. — Уйти они никуда не могли. С половины второго вся территория окружена. Если их нет в Старом Конаке, значит, они скрываются в Новом. Или в конюшнях. Или в каретном сарае. А как насчет сторожевых вышек? Их кто-нибудь уже осмотрел? Нет. Так вперед. Мы их все равно найдем.

Он энергичным шагом направился в вестибюль, за ним неохотно потянулись его люди.

Михаил последним покинул разгромленную спальню. То, что самого страшного до сих пор не произошло, укрепляло в нем надежду на благополучный исход этой ночи. Драга и король сумели, видимо, ускользнуть из дворца еще до того, как он был окружен войсками, и теперь в безопасности. Возможно, кровать была разложена и вещи кругом разбросаны исключительно для того, чтобы сбить заговорщиков с толку, и Михаил сомневался, что супруги еще находятся где-то на территории дворца. Они не смогли бы пройти через широкое пустое помещение между Старым и Новым Конаком — их обязательно заметили бы. Даже ночью это серьезный риск. Шум занятых поиском людей становился слабее, они, скорее всего, направились к выходу. Какой-то момент царила тишина, и вдруг послышались громкие крики:

— В Аписа стреляли! В Аписа стреляли!

Звали полковника Машина, врача; суетились в поисках, чем перевязать рану.

Михаил поспешил, насколько мог в темноте, на крики.

— Он убит? — спросил он первого, с кем столкнулся.

— Нет, — ответил офицер. — Выстрел в грудь. Сильное кровотечение. Он был еще на ногах, когда мы его нашли, только облокотился о стену. Нас послали на чердак посмотреть, что случилось. Там мы его и нашли. Лейтенант Богданович отправился за доктором Гашичем.

Апис лежал на диване в кабинете генерала Лазы. Тело капитана Мильковича, не долго думая, переложили на пол, чтобы освободить место для Аписа. Он лежал, задыхаясь и дрожа, но находился в полном сознании, когда вошел Михаил и спросил:

— Что случилось?

— Эта проклятая темнота. Я увидел чью-то тень на лестнице и крикнул, чтобы остановились, а когда не остановились, я выстрелил. Больше ничего не помню. Может быть, это он стрелял, или кто-то другой. Я не знаю, сейчас, наверное, отключусь.

В комнату ворвался полковник Машин. Он устроил свой штаб в вестибюле и оттуда с помощью посыльных поддерживал связь с людьми в Конаке и с батальонами, расположенными вокруг дворца. Заговорщики к этому времени заняли уже многие полицейские участки и телефонную станцию.

При виде раненого Аписа полковник пришел в бешенство.

— Идиоты! — закричал он на офицеров, которые бесцельно слонялись по кабинету. — У вас был приказ обыскать здание. Вместо этого вы оставляете его здесь истекать кровью! Что вы столпились тут, как стадо баранов! Приведите немедленно врача!

Никто не сдвинулся с места; все испытывали страх перед этим извержением вулкана, который, однако, сильно на них не подействовал.

— Как обстоит дело с королем и королевой? — спросил Апис. — Их уже нашли?

— Еще нет, — вполголоса признался Машин.

В ответ Апис разразился потоком брани и проклятий в адрес стоявшего перед ним полковника, не обращая внимания на его высокое звание.

— Как такое могло случиться? Как Вы могли дать им улизнуть? Вы провалили все дело!

Появился лейтенант, который сообщил, что дом доктора Гашича пуст, врач вместе со своей семьей исчез. Михаил осторожно расстегнул китель раненого, обнажив два пулевых ранения на груди — одно ниже правого соска, другое ниже ключицы. Насколько они опасны, судить было трудно. За врачом отправили другого офицера, а полковник Мишич тем временем отправился, ведя на привязи генерала Петровича, в Новый Конак. Михаил остался подле Аписа.

— Они ушли, — прошептала Драга.

— Мне тоже так кажется, — согласился Александр и прижался губами к ее холодной щеке. Драга, несмотря на удушающую жару, дрожала.

Они стояли в темноте и не могли поверить, что враг отступил. После первого взрыва они соскочили с постели и укрылись в алькове. В этот альков можно было попасть через узкую железную дверцу, затянутую тем же украшенным розами шелком, что и стены, поэтому даже при дневном свете она оставалась незаметной. Дверца не имела никакой ручки, и открывалась и закрывалась только с помощью ключа.

Это было одно из тех бесполезных помещений, которые можно найти в старых домах и которые разными поколениями постоянно перестраивались. Драга распорядилась устроить здесь швейную мастерскую, где бы горничная приводила в порядок и украшала ее платья. В комнатке находились большое зеркало, швейная машинка, гладильная доска и стойка для платьев. И еще крошечное окно.

Король и королева крепко спали — он еще крепче, чем она, — когда прогремел выстрел, убивший сержанта. Драга проснулась и разбудила Александра. Окна спальни выходили в парк, с которым граничило русское посольство, и они решили, что выстрел раздался со стороны фасада здания. Драга напряженно прислушивалась к другим звукам. Когда раздался взрыв, она выпрыгнула из постели.

— Сейчас взорвут дворец и нас вместе с ним! — закричала она.

— Быть может, взорвался электрический щит.

— Нет, это они.

Драге пришло в голову спрятаться в алькове. Она вспомнила, что фрау Вебер вначале с трудом отыскивала дверцу и позднее всегда в шутку говорила «Сезам, откройся», когда хотела войти в комнатку.