— Эти господа хотят непременно поговорить с Вами. Я сказал, что Вы отдыхаете, но выпроводить их не удалось.

Петр надел очки и прочитал карточки. Одно имя, Рене Дюплесси, показалось ему знакомым, он встречал его в экономических разделах швейцарских газет. Верно, так звали одного бельгийского банкира. Другое имя, доктор Поллак, ему ничего не говорило.

— Они сказали, что им нужно?

— Толком ничего не сказали. Они предложили мне десять франков, чтобы я уговорил Вас принять их, но я отказался. Вы платите мне за то, что я глажу Ваши костюмы, чищу обувь и держу дом в порядке. Кого Вы примете, а кого нет, меня не касается.

— Тогда скажи, что я занят, — сказал Петр, но тут же передумал. Во-первых, было бы неправильно лишать Альберта десяти франков, во-вторых, он действительно не был ничем занят и слишком взволнован, чтобы почитать или сыграть с приятелем шахматную партию. — Минутку! — закричал он вслед Альберту. — Я передумал. Проведи их в салон. — Затем добавил: — И не будь таким гордым, возьми спокойно десять франков.

Как можно было предполагать по фамилиям, Дюплесси и Поллак не имели ничего общего — ни внешне, ни по возрасту или манере держаться. Маленького роста, с немного женской фигурой Дюплесси, одетый в мастерски сшитый сюртук и полосатые брюки, напомнил Петру черных дроздов, которые заполняли по весне парки Женевы и без особого успеха пытались привлечь к себе внимание воробьев, белок и маленьких детишек. Возможно, на фоне массивного доктора Поллака он казался меньше, чем был на самом деле, потому что Поллак походил скорее на мясника, чем на адвоката. Он был почти два метра ростом, с широким лунообразным лицом, которое за полным отсутствием шеи сидело прямо на его жирном туловище. Поллак был евреем, и еще прежде, чем тот открыл рот, Петр уже знал, что он из Вены. Венские евреи обладают чем-то, что их немедленно выдает. Они довольно самоуверенны — вероятно, из-за относительно толерантной атмосферы этого города — и чувствуют себя гораздо свободнее, чем их единоверцы в других странах Европы, прежде всего в России и в Польше.

Оба посетителя уже в дверях чопорно и церемонно поклонились. Никто из них не сказал ни слова, зато ни тот ни другой не сводили с Петра глаз, словно разглядывали статую в музее.

— Что вам угодно, господа? — спросил Петр, когда молчание грозило обернуться бесконечностью.

— Позвольте нам преподнести наши сердечные поздравления, Ваше Величество, — начал Дюплесси высоким тонким голоском, именно таким, какого Петр ожидал от него.

Петр нахмурился. Человек ему не нравился. Он уже собрался спросить Дюплесси, что дало ему повод использовать такое обращение и высказывать поздравления, но передумал.

— Давайте к делу, господа. Что вам от меня нужно?

Он не предложил им сесть и не давал даже намека на то, что собирается обменяться с ними рукопожатием.

— Мы хотели бы выразить нашу радость по поводу развития последних событий, Ваше Величество, — сказал Дюплесси. — Можно снова рассчитывать на Божью справедливость.

Петр достал часы и оставил их в руке.

— У вас есть одна минута. Либо вы говорите, что вам нужно, либо я звоню моему слуге, чтобы он проводил вас.

Он мог быть достаточно резким, если требовали обстоятельства, а в данном случае, он полагал, это было необходимо. Его тон произвел желаемое действие. Маленький перестал пыжиться, толстый отодвинул его в сторону и подошел к Петру.

— Речь идет о казино в Топчидере. Месье Дюплесси и моя скромная особа представляем консорциум, который вел переговоры о концессии с королевой Драгой. Ввиду событий прошедшей ночи это, видимо, было пустой тратой времени, если можно так выразиться.

— Ввиду каких событий? — удивленно спросил Петр.

Оба посмотрели на него с недоумением.

— И о каком казино вы говорите? О каких переговорах?

— Ваше Величество, наверное, не поставили в известность, я имею в виду проект Топчидер. Дело обсуждалось с покойной королевой, но, учитывая события последней ночи…

— Какие события?! — закричал Петр. Он догадывался, о чем говорил этот человек, но все это было до крайности неприятно, и весь этот разговор в высшей степени раздражал его.

Господа молча обменялись беспомощными взглядами, они не понимали, отчего принц так взорвался. На этот раз инициативу взял на себя Дюплесси, делая попытку отбросить наконец все недомолвки.

— Лишение… свержение… — Он безуспешно пытался найти правильное выражение. — Низвержение королевской четы. — Он буквально сник под испепеляющим взглядом Петра: — Я имею в виду… государственный переворот.

Доктор Поллак пришел ему на помощь:

— По-видимому, одно, и между тем решающее, сообщение Вашему Величеству еще не поступило. — Он подождал реакции принца и, когда ее не последовало, дал разорваться бомбе.

— Как мы узнали от наших сотрудников в Белграде, король Александр и королева Драга погибли в результате государственного переворота.

— Государственного переворота? И, простите, когда? — спросил Петр, внезапно почувствовав какую-то пустоту в желудке. Кто из них сошел с ума: он или эти двое? Он что, неправильно прочитал дату в телеграмме или что-то изменилось в планах заговорщиков?

Доктор Поллак, опытный адвокат, заметил по тону принца, что тут что-то не так, но ничего не сказал. Дюплесси, у которого, однако, отсутствовал инстинкт его партнера, очертя голову кинулся в бой:

— Вчера вечером, сэр.

— Вечером во вторник?

— Совершенно верно, Ваше Величество, во вторник, 10 июня, в Белграде, или 29 мая по старому стилю.

Петр не мог далее выдерживать взгляды этих двоих и отвернулся. Теперь ему было ясно то, о чем мгновение назад он только догадывался. Он снова повернулся к ним.

— По старому стилю, или по юлианскому календарю, вчера было 28 мая, а не 29, — сказал он. — Вы забыли, что разница между используемым в Сербии юлианским календарем и здешним григорианским с января 1900 года составляет не двенадцать, а тринадцать дней. Что же касается государственного переворота, то вы и в этом случае дезинформированы. Событие такого рода в Белграде не происходило — ни вчера, ни сегодня. Таким образом, вы можете дать указание своим сотрудникам и далее вести дела с действующим правительством. Оно достаточно коррумпировано, чтобы предоставить вам концессию на казино в Топчидере.

Он подошел к столу, нажал на кнопку звонка и сказал вошедшему Альберту:

— Господа хотели бы уйти.

Молча прошагали они из комнаты — или он так задумался, что не слышал их прощальных слов. Все было ясно. Кто-то из их сотрудников сообщил этим гиенам, что 29 мая по белградскому исчислению сербская королевская чета должна быть убита. Не теряя ни секунды, они поспешили к новому королю, чтобы завершить с ним переговоры, которые вели, как они считали, с убитой королевой. Эта спешка позволяла предположить, что и другие консорциумы усиленно интересуются концессией; эти двое предприняли отчаянную попытку заполучить лицензию прежде, чем конкуренты освоятся с новой обстановкой.

Петра охватило неприятное ощущение: посетители будто отравили воздух в комнате, — он открыл окно. Осознание того, что он пребывал в иллюзии относительно характера переворота, резануло ему сердце. Какая наивность — решить, что Машин не проигнорирует его пожелание избежать каких-либо эксцессов. Петр высказал пожелание и верил — его примут во внимание. Визит Дюплесси и Поллака ясно показал — все убеждены, что королевская чета будет убита. Ему стало страшно. Неужели его путь к власти неминуемо должен пройти через реки крови? Означает ли это, что его сторонники убийцы? И что подумают о нем его друзья-социалисты? Смогут ли они и весь мир поверить в его невиновность, если он и сам в этом сомневается?

Больше, чем возможная реакция его друзей, принца Петра угнетала мысль об обреченной умереть королевской паре. Тщетны ли были предупреждения, или они вообще ни о чем не подозревали? Вероятно, они ни о чем не догадывались, иначе что-нибудь предприняли бы. Александр просто дурак, а Драга жадная шлюха, но оба слишком молоды, чтобы умереть. Петр не был с ними знаком и видел в них только символы отвергаемой системы. Но нависшая над ними смертельная угроза внезапно превратила их из символов в существа из плоти и крови.