Губернатор и б’Анар Ид Па’ан вошли в гостиную после обеда вместе с собаками, когда Тристан еще работал. Животные виляли хвостами, выпрашивая у хозяев лакомые кусочки. Когда одна из собак пошла за губернатором к столу, за которым сидел Тристан, Пулу сел на стул и поджал ноги, оскалившись для пущей безопасности.

— Ну, Тристан, и чем же таким важным ты занимаешься, что ради этого даже пропустил обед?

— Аэрокосмической динамикой, сэр. Экзамены на следующей неделе, и если я провалюсь, то меня не включат в программу полетов.

Губернатор улыбнулся.

— Тебе не стоит так переживать. Не сомневаюсь, что ты сдашь, — сказал он загадочно, и Тристан вопросительно посмотрел на Реньера, пока тот не отвернулся.

После этого он ни на кого больше не обращал внимания, с головой погрузившись в учебу до появления три раза подряд надписи «Ошибка» на одной и той же задаче. Он в отчаянии ударил кулаком по столу.

Разговор у камина прервался.

— Щенок изучает в училище всякие новые штучки. Каким еще трюкам они тебя учат?

Мазук осклабился, но Тристан взгляда не отвел.

— Я тебе не щенок, ты, болотный червяк!

— Тристан! — с угрозой произнес Реньер и хватил трость, словно собирался ударить.

Юноша гневно посмотрел на него, чувствуя, как когти Пулу впиваются ему в руку, призывая успокоиться.

Когда все ушли и Пулу остался наедине с товарищем, он слез со стула и сел на корточки радом с камином, глядя на искусственные угольки. В отражении света ганианец выглядел спокойным, безмятежным. Тристан вскочил с кресла и уселся радом с Пулу, который слегка повернул голову и чуть-чуть приоткрыл глаза — в них отражались только отблески.

— Ты закончил, маленький брат?

— Нет.

— Но ведь сейчас ты ничего не делаешь.

— Устал. Думать уже не могу.

Пулу не мигая смотрел на него.

— Ты всегда усталый, маленький брат. Ты мало ешь, мало спишь. Вот трешь голову, как будто она у тебя болит.

— Она и в самом деле болит, — сказал Тристан.

— Ты заболел?

— Нет.

Тристан чувствовал, что Пулу все еще сомневается, убрал руки от головы и обнял колени.

— Мне не нравится училище. Глупость одна, — он уставился в одну точку на голографической проекции. — Глупо ходить везде строем и обращаться ко всем преподавателям «сэр», а если что-то сделаешь не так, то они орут на тебя. Я до сих пор даже не видел космических кораблей! — он безнадежно махнул рукой. — Как то, что я делаю, поможет моей матери?

— А кто тебе говорит, что это поможет? — спросил Пулу.

Тристан поколебался и ответил:

— Лариэль.

— Почему?

Он не знал, как объяснить другу, до него дошло, что он и сам не знает, почему.

— Не знаю, — сказал он, не осмелившись взглянуть на Пулу, поскольку ответ прозвучал глупо даже для него. — Она говорит, что это важно.

Наступило молчание.

— Ты думаешь, она права?

— Не знаю, — покачал головой Тристан. — Мы здесь уже долго, а это мне не нравится.

Поддавшись чувствам, он стал считать на пальцах. Пятнадцать ночей от лагеря ганианцев до лагеря плоскозубых, пять ночей в каменной комнате, еще пятнадцать на корабле с Ганволда до Иссела — уже больше месяца. Еще месяц полета на луну Иссела и обратно, а затем на Адриат. И здесь они уже около трех месяцев! Полученный результат произвел на него гнетущее впечатление.

— Прошло пять месяцев с тех пор, как мы ушли из лагеря. Пять, Пулу!

Ему вдруг стало тоскливо. Слишком взволнованный, чтобы спокойно сидеть, Тристан вскочил с кресла и принялся бесцельно взад-вперед расхаживать по комнате.

— Мы здесь впустую провели чересчур много времени! Если мы задержимся здесь еще, то мать умрет, не дождавшись помощи!

Краем глаза он заметил метнувшуюся к нему тень, и знакомая рука нежно дотронулась до него.

— Перестань, маленький брат, — успокаивал его Пулу. — Ты устал. Плохо думать и работать, когда ты устал. Пора спать.

Тристан завернулся в два одеяла на своей половине пола, закрыл глаза, но сбросить напряжения не смог. Воспоминания о матери, казавшейся бледной на фоне пылающих в очаге углей, нахлынули на него с новой силой. Воспоминания, словно наяву, привели его снова на вершину холма, где горел погребальный костер. Грудь Тристана больно сдавило. От беспокойных мыслей и страха за мать сердце забилось чаще, дыхание стало неровным.

Юноша лег на спину, но глаз не открыл. Щемящее чувство не проходило. Тристан наконец задремал и во сне увидел себя посреди родной хижины на Ганволде — припавшим к земле. Вещи матери и утварь были на месте: кухонные принадлежности, мешки со съестными припасами, одежда, но самой матери не было. Вместо крови пейму на своих руках, как это бывало после охоты, он увидел черный пепел.

Тристан вдруг очнулся, задыхаясь от недостатка воздуха. Сердце его стучало тяжело, будто ему пришлось бежать. В комнатушке было прохладно, и он натянул на плечи сползшее одеяло, лег на живот и стал глубоко и равномерно дышать, чтобы привести в норму пульс. Едва задремав, он снова проснулся от скрипа где-то в особняке, повернулся набок, подтянул колени к животу и закрыл голову руками.

Он подумал, что ему не следовало бросать мать. Лучше бы оставаться с ней и быть рядом, когда она будет умирать, чем вернуться на Ганволд и не застать ее в живых. Больше заснуть так и не удалось. Тристан услышал шаги Раджака, который вскоре коснулся носком ботинок его руки.

— Вставай, Тристан.

Юноша молча поднялся и надел тренировочные майку и шорты. Все движения он выполнял механически, руки казались чужими, а тело сковало, только в сердце чувствовалась какая-то тяжесть. По пути в училище, куда добирались на скимери, он тоже не произнес ни слова.

На парадном плацу, похожем на бледное пятно в темноте, лежал туман, опустившийся после раннего весеннего дождя. Тристан смотрел на него с ненавистью, даже не слыша, как рядом зевает Раджак.

Сигнал подъема вывел его из оцепенения, он аж подпрыгнул от неожиданности. Схватившись за ручку люка скимера, Тристан открыл его и заставил себя вылезти наружу. Туман был холодным и липким, юноша задрожал, но ему было совершенно наплевать на это. Не дожидаясь, пока появится Пулу и Раджак, он взял спортивную сумку и пошел через лужи на бетонном плацу к курсантам, высыпающим из казарм на построение.

— Как поживает твой телохранитель и домашнее животное, или как ты его там называешь, Середж? — спросил какой-то курсант, показывая на Раджака и Пулу.

— Если бы ты был поумнее, — вставил кто-то другой, — то заставил бы своего телохранителя делать за тебя гимнастику!

Тристан не удостоил их ответом — даже не посмотрел в их сторону. Курсант — староста группы, с заправленными под пилотку волосами, во влажной майке, обтягивающей ее грудь, отдала команду «смирно», потом заставила строевым шагом пройти на спортивную площадку. Тяжесть в теле уже прошла, от физических упражнений несмотря на утреннюю прохладу стало жарко. Он почти не замечал, как маленькие осколки гравия впивались ему в ладони все сильнее во время отжиманий, почти не чувствовал холода от мокрых майки и шорт, когда выполнял приседания и бежал пятикилометровый кросс. Боль в легких оставалась, но еще сильнее болела душа. Утренняя зарядка закончилась, когда предрассветное небо порозовело. По команде курсанты разбежались по казармам, чтобы принять душ. Тристан специально задержался, не желая давиться. Он ждал своей очереди в гигиеническую кабинку, как кто-то стукнул его по плечу.

— Эй, Середж, ты еще не видел результатов своего последнего теста? — самодовольно улыбнулся Сиггар.

— Нет, — Тристан раздраженно посмотрел на него.

— На твоем месте я бы уже начал хвататься за желтую рукоятку, — он согнул руку, изображая пикирующий самолет. — Выбрасывайся с парашютом! Выбрасывайся с парашютом! Выбрасывайся с парашютом!

В ночь после итоговых экзаменов опять шел дождь. Потоки воды под утро сменились холодной изморосью — такая погода напоминала Тристану ту, к которой он привык зимой на Ганволде. Как ему сейчас захотелось оказаться там! Он хмуро посмотрел на облака.