— Отличная работа, Раджак, — похвалил Реньер. — Сходство просто поразительное.

Он спрятал кулоны в карман.

— Я пришлю Авуз с одеждой для него. А ты покажи ему, как пользоваться гигиенической кабинкой и пеной для бритья. Завтрак подадут через час.

— Слушаюсь, сэр.

Услышав, что дверь задвинулась, Тристан приподнял голову настолько, чтобы взглянуть на Пулу. Голос его был чуть слышен:

— Видно?

— Да, — Пулу отвернулся сгорая от стыда.

Тристан чувствовал себя раздетым догола и выставленным на всеобщее обозрение перед племенем. Случившееся с ним было гораздо хуже обрезанных ногтей. Тристан дотянулся до затылка и прикрыл ладонью небольшую татуировку — метку, говорившую о принадлежности к племени. Смотреть на эту татуировку и касаться ее имели право только женщины. Юноша испытывал стыд и унижение.

— Пошли, Тристан, — поторопил Раджак.

Не снимая руки с татуировки, Тристан поднялся и последовал за военным, не поднимая глаз. Через несколько минут он вышел из душа и увидел свое отражение в зеркале на стене. Новая волна унижения заставила его отвернуться, но что-то на миг вспыхнуло в его памяти, и он нехотя вновь посмотрел на себя. Его черты лица были четкими, не таким размытыми когда он смотрелся в воду, но не это привлекло внимание Тристана. Его поразило, что он на кого-то похож, он как будто видел раньше это лицо — свое и в то же время чужое. Он покрутился, рассматривая себя с разных сторон, потом стал приглаживать остриженные волосы над ушами, на шее, и вдруг понял, кого он сам себе напоминает, — молодого человека на голограммном диске.

Брюки жали там, где он привык носить лишь набедренную повязку. Тристан переминался с ноги на ногу и пытался растянуть трущий шов.

— Мне это не нравится, — пожаловался он, — они очень жмут.

— Стой спокойно, — одернул его Раджак, расправил ему рубашку на плечах, засунул ее в брюки и застегнул воротничок.

— Мне все очень жмет, — воспротивился Тристан.

Его мучитель провел пальцем между тканью и шеей.

— Нет, не жмет.

— Нет, жмет!

Тристан потянул воротник, но тот не расстегнулся. Тогда он погладил рукой шею и… облегченно вздохнул, обнаружив, что рубашка скрыла его татуировку.

— Надень ботинки, — сказал Раджак, указывая пальцем туда, где они стояли.

Ботинки были высокими и черными, такими грубыми, как плохо выделанная шкура пейму. Тристан поднял один из них и принялся рассматривать.

— А как? — спросил он.

Раджак взглянул так, словно перед ним стоял сумасшедший.

— Вставь ногу в ботинок… Теперь другую. Легче это сделать сидя. Теперь заправь в них штанины.

Ботинки терли Тристану голень, лодыжки, давили ступни, отчего он ступал с трудом, шел спотыкаясь.

— Возьми куртку, — Раджак протянул одежду.

— Она мне не нужна, у меня уже есть одна, — показал Тристан на рубашку.

— Куртку надевают сверху, — пояснил Раджак.

— Зачем? Здесь тепло даже в том, что на мне!

— Так положено. Всовывай руки в рукава.

Тристан гневно посмотрел на военного, но подчинился. Он напрягся, пока Раджак поможет ему справиться с рукавами и застегнуть куртку, сдавившую грудь и ограничивавшую движения рук. От нее чесались лопатки и ребра, а она лишала возможности почесать эти места. Тристан повернулся к Пулу, заметив, как тот рассматривает его. Он не осмелился встретиться с его взглядом, не хотел видеть ухмылку Пулу, не лишившегося атрибутов, представляющих гордость ганианца: гривы и когтей. Щеки Тристана вспыхнули от стыда.

— Я выгляжу как дурак! — прошептал он.

— Поторапливайся, губернатор ждет, — Раджак открыл Тристану дверь.

За ней открывался проход, расходящийся влево и вправо, достаточно широкий для троих, но извивающийся, отчего Тристан не видел его конца. Гладкие стены коридора были выкрашены в белый цвет, а пол застлан серым ковровым покрытием, и поэтому шаги становились неслышными.

Раджак повернул налево, Тристан следовал за ним, ведя рукой по стене. Он старался не обращать внимания на пот. Они миновали узкий коридор, заканчивающийся дверью, три или четыре двери были слева и отличались друг от друга и от двери его комнаты только номерами. Какой номер был на двери его комнаты, он не запомнил.

— Сюда, — Раджак остановился у раздвигающихся дверей.

При его приближении они автоматически открылись. Войдя внутрь, военный отступил в сторону, поклонился и объявил:

— Тристан, сэр.

Комната, куда они вошли, вместила бы девять или десять таких, в какой обитал Тристан. Он осмотрелся, мельком взглянул на стулья, расставленные вокруг камина, на шкафчики, выстроившиеся в ряд у дальней стены. Всем его вниманием завладел льющийся сверху через стеклянные панели солнечный свет. Ему и в голову не пришло, что он не настоящий. За все время своего пребывания здесь, он впервые нашел что-то радостное и веселое для себя.

— Входи, Тристан.

Губернатор стоял в центре комнаты у стола. Он окинул юношу взглядом с ног до головы и улыбнулся.

— Ну вот, совсем другое дело. Теперь ты и впрямь похож на сына адмирала.

Тристан промолчал. За его спиной вновь раскрылись двери, и знакомый голос произнес:

— Леди Лариэль, сэр.

Юноша повернулся, и… его рука сама собой потянулась ко лбу. На вид она была чуть старше него, высокого роста для женщины, тонкой как тростинка, локоны темных волос обрамляли ее лицо.

— Доброе утро, папа, — поздоровалась девушка, и отец взял ее руки в свои, поцеловал в обе щеки.

Тристан смотрел на девушку без всякого смущения, пока она не почувствовала его взгляд на себе и не повернулась, — он тут же наклонил голову и коснулся брови, пробормотав на ганианском языке:

— Мир в тебе, мать.

Это был единственный известный Тристану способ обращения к женщине.

— Моя дочь, Лариэль, — представил ее Реньер и добавил с суровым выражением лица и с горечью в голосе: — Последний цветок, оставшийся в доме Реньеров.

На лице молодой женщины появилась торжественность, она поджала свои розовые губки и опустила голову.

— Лари, это Тристан Середж, сын адмирала Лухана Середжа, главнокомандующего сферзахами Объединенных Миров. Он некоторое время поживет у нас.

Лариэль взяла Тристана за руки.

— Привет, Тристан.

В ее голосе звучала неподдельная теплота, и жест был таким дружеским, но глаза, ловящие его взгляд, выдавали страх. Страх за него. От Тристана это не ускользнуло, и внутри у него все похолодело.

— Садись, пожалуйста, — пригласил губернатор, указывая на стул между собой и Лариэль.

Он посмотрел, как они выдвинули стулья из-за стола и сели, и последовал их примеру, чувствуя себя крайне неловко. Между стулом и полом оставалось свободное пространство, и юноша решил поставить ноги на перекладину под столом. Пулу наотрез отказался сесть.

— Все это штучки плоскозубых, — заметил он и остался стоять, рассматривая подносы с едой.

Ни он, ни Тристан не стали ничего брать — матери ели первыми.

В зал въехала похожая на ящик машина на скрытых колесиках, из нее появились горячие блюда и кружки с горько-сладкой жидкостью. На тарелках лежали кружки мяса, кусочки рассыпчатого белого хлеба под темным соусом, дольки зеленого фрукта с черными семенами в центре. От запаха мяса у Тристана заурчало в животе. Смутившись, он быстро прижал к нему руку, пытаясь заглушить звуки. Губернатор с дочерью ничего не заметили, поскольку уже приступили к завтраку.

Тристан проследил, как Пулу взял тарелочку и нож и сел на корточки. Привычно и практично. Он достал свой нож и собрался было взять тарелку, но губернатор недвусмысленно посмотрел на него.

— Разве ты не голоден, Тристан?

— Да.

Реньер долго глядел на него. Юноша не двигался. Он не видел никакой пользы от лежащих на столе приборов, за исключением ножа, которым и стал накалывать мясо, отправляя его в рот. Хлеб он просто-напросто разламывал и макал кусочками в соус, облизывая дочиста пальцы. От соленого соуса Тристан почувствовал жажду, но от запаха, идущего из кружки, сморщился и отодвинул ее.