– Прошу тебя, проучи его – и достаточно. А если убьешь, только подаришь ему избавление.
Виктор помолчал, обдумывая ее слова. Затем сказал:
– Да, наверно, ты права. Я сделаю так, что он сам пожелает себе смерти.
Вечером того же дня Наталья, открыв дверь, увидела двух огромных парней. Не спросив разрешения, они ворвались в квартиру и, оттолкнув ее, бросились в комнату Люды и Ивана. Наталья, потеряв дар речи, с трудом добралась до комнаты Лейлы и рухнула на стул.
Несмотря на уговоры Натальи и Лейлы, Иван категорически отказался покинуть квартиру и решил остаться дома, даже если это будет стоить ему жизни.
Застыв на месте, соседки вдвоем прислушивались к крикам и стонам Ивана. Его избили до полусмерти и оставили залитым кровью и с перебитыми костями.
Через неделю, выздоровев, Люда вернулась в квартиру. На теле ее почти не осталось следов от ударов, синяки, портившие ее красивое чистое лицо, тоже прошли. Все осталось в прошлом, и лишь шрам от раны на лбу она теперь будет прикрывать челкой, как нестираемый след времени бедствий. И вид этого шрама в зеркале будет постоянно напоминать ей о тех днях, направленный как стрела в самую сердцевину ее памяти, где притаился Иван – худой, обросший, стоящий у двери с тремя увядшими гвоздиками и радостно восклицающий: «Я не представлял, что встречу Новый год без тебя».
– Какая ты жестокая! Как ты могла так поступить с ним? – укоризненно спросила Лейла.
– Кто? Я жестокая?! А разве не тебе пришлось спасать меня от его рук?!
– Но ты хорошо знаешь, почему он это сделал.
– Ничто не дает ему права бить меня.
– Твои раны зажили за несколько дней. А его раны, боюсь, не заживут никогда.
– Он в тяжелом состоянии?
– Я имею в виду не телесные раны. Но и они у него не простые. Ноги перебиты, на теле много ушибов. Я ходила к нему однажды, и у меня сердце чуть не разорвалось от жалости.
– Он расплачивается не только за то, что сделал со мной, но и за все свои глупости и неудачи. И это – не считая тех лет, которые я прожила с ним в нищете и мучениях.
Разговор на этом прекратился. Лейла поняла, что они говорят на разных языках.
После этого случая ненависть Люды к Ивану прошла, и она решила, что все закончилось, но ответ Виктора на следующий день удивил ее.
– Нет. Еще не закончилось, все только начинается.
– Что ты собираешься с ним сделать?
– Я брошу его в тюрьму.
– Зачем? Достаточно и этого. Говорят, ему очень плохо, и нужно время, чтобы он выздоровел. Оставь его! Давай забудем о нем.
Людмила говорила настойчиво и отказалась обсуждать с Виктором дальнейшую судьбу мужа. Она действительно хотела забыть Ивана, поскольку у нее имелась более приятная тема для размышлений – обещанная Виктором поездка в Париж. Предстояло впервые выехать за пределы России, и Люда готовилась к путешествию с таким чувством, будто собиралась ступить ногой на первую ступеньку Рая.
Прошел месяц после новогодних праздников, и в ночь отъезда Люда вдруг заметила, что за все те дни ни разу не встречала Максима Николаевича, который совершенно выветрился из ее памяти.
– Где он? – с удивлением спросила она у Наташи.
– Не знаю. После Нового года приходил сюда раза два и больше не возвращался. Наверное, у дочери.
– Ты наверняка рассказала ему обо всем. Не верю, чтобы ты устояла перед удовольствием почесать языком.
Максим Николаевич находился у дочери. В день праздника она встретила его с беспокойством, заметив его грустное выражение лица:
– Ты болен, папа?
– Я просто устал, – ответил он коротко.
В последующие два дня Максим Николаевич оставался молчаливым, мучимый ощущением беспомощности, которое он испытывал каждый раз, когда думал о Люде. На третий день он отправился назад. И чем ближе подходил к дому, тем быстрее становились его шаги, – так ускоряет ход, заприметив вдали огни маяка, заблудившийся в море корабль.
– Она ушла с бандитом и оставила бедного Ивана сходить с ума, – выдала Наталья новость с явным злорадством.
– С бандитом? – переспросил Максим Николаевич, ошеломленный этим известием. Но тут же понял, как наивно его удивление.
– Ага. С бандитом. И, конечно, не из-за любви к нему, а ради его денег, – победно провозгласила Наталья.
Ее слова словно повисли в воздухе, обвились вокруг его шеи и начали безжалостно душить.
«Я должен ее забыть!» – повторял он про себя.
Кровь поднималась от сердца и приливала к лицу. Максим Николаевич начал бесцельно ходить по комнате, но – безрезультатно: адская боль одолевала его все больше и больше. Он открыл окно, и в комнату проник ледяной воздух. Максим Николаевич стоял перед окном, чувствуя, как холодная дрожь пронизывает все его тело, и надеялся, что вместе с телом застынет и поселившаяся в нем боль. Но ощущение было такое, будто он раскалывается как сосуд, внутри которого притаилась воспаленная душа, а снаружи в это время бушует мороз.
Впервые в жизни он почувствовал настоятельную потребность в Боге. Если бы он упал сейчас на колени и взмолился в слезах, прося избавления, и в ответ божественный свет проник бы из окна, окутал его, просочился в душу, очистил бы ее, испарил бы в воздухе любовь к Людмиле, ее образ и предал бы их вечному забвению!
Но ему вдруг стало страшно, и сердце сжималось от ужаса, когда он представлял свое сердце, свободное от Люды, – словно лишался жизни. Максим Николаевич ужаснулся до такой степени, что испугался сам себя, – вдруг он невольно преклонит колени и обратится к Богу, и Всевышний откликнется на его мольбу! Он стоял неподвижно, устремив взгляд в окно, охваченный ужасом, что произойдет чудо и божественный свет польется на него и омоет, очистит, оставит пустым, как мертвеца. Чуда не случилось, а показалось, будто дневной свет начал угасать со странной быстротой. Небо и деревья заволокла серая вечерняя грусть, и Максим Николаевич целиком погрузился в отчаяние и – одновременно – какую-то черную радость, которая растекалась внутри него как печальная мелодия, ежесекундно напоминая, что Люда все еще жива в его сердце.
Он вернулся к дочери, убежав из коммуналки, прекрасно понимая, что ничего нельзя сделать, – он все равно не забудет Люду. Не потому, что совершенно бессилен, а потому, что сам не желает забыть ее.
Никогда прежде ему не доводилось переживать столь мучительных дней. Люда завладела его мыслями еще более жестоко, и прежние страдания казались теперь красивыми и вызывали ностальгию. Те самые страдания, когда часы были наполнены ароматом Люды, и Максим Николаевич вдыхал его, считая ее недоступной, хотя она была рядом, и он мог увидеть ее в любое время. И если бы он поборолся за нее – хотя победа казалась невозможной, – то, может быть, удостоился бы большего внимания с ее стороны. В то время, несмотря на свои «красивые» переживания, он был доволен судьбой и готов был провести остаток жизни в таком положении – влюбленным соседом, обитающим на окраине жизни Людмилы и изнывающим от жгучего желания… Мечтал, чтобы она нагрянула к нему в неожиданный момент, и, как свежий ветер, хоть на миг принесла облегчение.
Он был готов прожить так всю жизнь, но теперь Люда досталась бандиту. Максим Николаевич спал – и думал во сне о том, что она отдалась бандиту, дышал – и думал о том, что она отдалась бандиту, подолгу оглядывался вокруг себя – и, не видя ее, думал о том, что она продалась бандиту. Он ходил на работу, читал лекции и возвращался домой, осознавая лишь одну истину: Людмила теперь с бандитом. Вся его жизнь со всеми ее мелочами отошла на задний план, оставив место одной-единственной мысли, которая как яд разливалась по всему его существу: Люда теперь принадлежит бандиту. И это означало нечто, чего он не мог постигнуть окончательно: абсолютный захват, не силой оружия или любви, а силой денег, которых у него никогда не было и не будет. Максим Николаевич не видел смысла что-либо предпринимать и стал время от времени пропускать занятия в университете, перестал следить за новостями. Мир вокруг него превратился в сплошной хаос и бессмыслицу.