– Меня зовут Евгений. Можно просто Женя.
– Чем могу служить вам, Женя?
– Немного времени. Совсем немного, чтобы я мог запомнить детали вашего лица.
– Сожалею. Время не позволяет, – сказала Лейла, извиняясь, и хотела уйти.
– Остановитесь! Пожалуйста! – позвал Евгений. Но она отрицательно помахала рукой и пошла дальше.
Она больше не проходила по той набережной и не знала, откуда Женя узнал ее адрес, но однажды увидела его стоящим на пороге общежития.
– Что вам нужно от меня?
– Хочу с вами познакомиться.
– Боюсь, что знакомство со мной ничего не даст вам. Лучше поискать другую.
Сказав это, Лейла быстро вошла в общежитие, не дожидаясь ответа. Но Евгений продолжал преследовать ее. Иногда она встречала его у дверей общежития, иногда он ждал ее у здания факультета, а однажды оказался даже у двери ее комнаты.
– Послушайте, Женя. Я не хочу говорить с вами сухо, но вы должны понять, что ваше преследование мне ни к чему и может доставить кучу неприятностей.
– Но я влюблен в вас. С того самого момента, когда увидел вас впервые.
– Очень жаль.
– Наоборот, я счастлив. Вам не знакомы стихи Маяковского: «Скажите матери…»?
Женя напомнил ей Андрея. Но она закрыла перед ним дверь, как сделала это когда-то перед Андреем.
Однако независимо от нее Евгений стал нравиться ей. Его настойчивость импонировала Лейле, и она даже начинала скучать по нему, когда доходила до дома, так и не встретив его по дороге выходящим из-за угла с букетом цветов или ожидающим на автобусной остановке, поспешно протягивающим руку, чтобы помочь ей шагнуть с автобусной ступеньки на тротуар.
В те дни солнце светило ярко, вызывая желание радоваться. Лейла обменивалась с художником коротким разговором, затем извинялась и поспешно ускользала из осады, словно от какой-то безумной колдовской напасти.
Так прошел месяц. Месяц, когда она каждый раз стремительно убегала от одной и той же мысли, проникавшей в душу и дразнившей своим пьянящим ароматом.
Лейла ускользала, пытаясь скрыться от собственных мыслей, но солнце продолжало сиять не с неба, а из райского окна, и в ее душе возродилась дремлющая жажда жизни, любви, свободы и радости.
Она полюбила Евгения. И однажды поняла, что идет на встречу с ним по собственному желанию.
Достоевский сказал, что сердце человека – это арена вечной борьбы между Богом и дьяволом. В сердце Лейлы разгорелась борьба, но – в каком-то тумане, где ей трудно было отличить Господа от сатаны. Она не распознала их, попадая вновь в объятия любви. Был вечер, сгустились сумерки. Женя нежно обнял ее и поцеловал – не губами, а словно всем своим существом. Лейла возвращалась домой в темноте, но мир в тот вечер казался необыкновенно светлым.
Между тем, несмотря на любовь, все ее существо, словно парализующим силы электрическим током, пронизывало ощущение, будто она опять играет с огнем.
И все же Лейла была не в силах повернуть назад, ибо чувствовала, будто дорога, на которой она оказалась, ведет только в одном направлении. Какая-то неизвестная сила толкала ее – то ли божественная, то ли дьявольская, но она дарила яркий свет, который увлекал вперед. Лейлу переполняло желание жить, любить и быть свободной!
Она стала встречаться с Евгением у него дома. Он читал стихи, и они занимались любовью. Иногда он рисовал ее, но в одежде, поскольку Лейла наотрез отказалась позировать обнаженной.
– Но почему? Я рисую тебя ради красоты и искусства, а не ради другой цели.
– Ни для какой цели! Это дело решенное. И не старайся, я все равно не соглашусь на это.
– Я не понимаю, почему.
– Ты и не должен понимать, Женя.
В ее поведении было много такого, чего он не понимал. Например, он не мог объяснить ее постоянных переживаний по поводу того, чтобы кто-то не увидел их вместе. Женя также не понимал, кто этот «кто-то» и какое ему дело до них. Все ответы Лейлы были неясными и неубедительными.
И хотя она несколько успокоилась после отъезда Рашида, и у нее больше не было ощущения, что чьи-то глаза неустанно наблюдают за ней, тем не менее, на протяжении нескольких месяцев выбирала для прогулок с Евгением места подальше от глаз студентов-арабов.
Но ее спокойствие и ощущение безопасности рухнули в один нежданный момент. Это случилось через месяц после переезда Лейлы в коммунальную квартиру. Наташа открыла дверь и позвала Лейлу:
– К тебе гость.
Лейла вышла и увидела Рашида, стоящего в дверях с пакетом в руке.
Наконец он увидел ее – удивленную, красивую и такую близкую. На мгновение душу его пронзило жгучее желание простить ее. Но эта вспышка погасла очень быстро.
– Твои родители попросили передать тебе кое-какие вещи. Я обещал твоему отцу, что доставлю их.
– Правда? Это хорошо. Проходи. Я рада, что ты пришел.
Лейла стала угощать Рашида, расспрашивать о делах и о том, как поживают родители. Она говорила и держалась так, словно между ними ничего не произошло. Как бы он желал, чтобы так оно и было! Он даже готов был пожертвовать всем на свете ради того, чтобы это его желание сбылось, и время возвратилось назад. Рашиду хотелось сделать невозможное: чтобы Лейла и Андрей не встретились никогда, и она досталась ему, ему одному.
Он зажег сигарету и выдохнул дым, задумчиво уставившись в одну точку. Лейла забеспокоилась:
– Что-то не так, Рашид?
Он взглянул на нее. Пепел от сигареты упал на его брюки, и он начал стряхивать его, пробормотав:
– Говорят, ты прогуливаешься с каким-то русским парнем…
Лейла заволновалась, но всеми силами попыталась это скрыть:
– Кто говорит?
– Это не важно.
– Нет, важно! – ответила она, понимая, что это действительно не столь важно. Но старалась выиграть время, чтобы подготовить ответы на более важные вопросы.
– Хорошо. Я могу назвать имена тех, кто видел тебя. И что дальше?
– У них только одно занятие – трепать языками.
– Допустим. Но они в самом деле видели тебя.
– А что такого, если я хожу с русскими студентами – друзьями по факультету?
– Говорят, он художник.
Лейла замолчала. Рашид говорил с убийственным спокойствием, и это спокойствие заставляло ее ощущать весь ужас своего положения. Ей следовало повести разговор таким образом, чтобы Рашид не потерял самообладания. Задача казалась невыполнимой, поскольку Лейла хорошо знала Рашида. Знала, как он умен, и понимала, что его поведение зависит не от того, что говорится. Он действовал сообразно тому, о чем догадывался сам. Как же быть? Что ответить?
– Хорошо. Я не буду изворачиваться. У меня и вправду есть друг-художник, с которым я гуляла два-три раза по городу. Но я имею право спросить: почему за мной наблюдают? Почему кто-то обсуждает мои дела и поступки?
Разве я не располагаю личной свободой, как, например, те, которые пересказывают сплетни? У них полная свобода действий, и даже если они предадутся разврату, им никто слова не скажет. Мне невыносимо такое положение.
Пока она говорила, Рашид продолжал задумчиво глядеть перед собой, будто не слыша ее слов. Когда она закончила, он сказал с тем же задумчивым выражением:
– Я не понимаю одного: почему ты выбираешь в любовники русских? Почему не арабов?
Его вопрос вызвал у Лейлы раздражение. Рашид действительно думал о чем-то своем и не слышал ни слова из того, что она говорила.
– Вот видишь, – сказала она разгневанно, – ты даже не слушаешь меня. Мои слова и мое мнение ничего не значат для тебя.
– Я бы хотел услышать ответ на свой вопрос.
– Если бы ты слушал меня, ты бы услышал ответ. Если бы ты однажды задал себе самый главный вопрос, это избавило бы тебя от тяжелых объяснений. Почему ты, прогрессивно мыслящий человек, боровшийся за свободу и справедливость, отнимаешь у меня свободу? Я не понимаю. Пусть я ошибаюсь, но я ошибаюсь в том, что касается меня лично. Я не понимаю, что дает тебе право следить за мной, допрашивать, бить и угрожать мне. Где все те лозунги, которые ты не перестаешь повторять? Слушай, Рашид, я могу не отвечать ни на один твой вопрос, и могу сказать просто и коротко: это моя жизнь, и я поступаю, как хочу. Но, как видишь, я этого не делаю.
