И Наталья подготовилась к совместным прогулкам, стараясь действовать с максимальной хитростью, хотя ее намерения были ясны всем. Она пыталась разыграть, будто ее выход из дома в одно время с соседом был случайным. Наталья становилась у входа в квартиру, одним глазом смотря в зеркало и поправляя прическу, а другим – наблюдая за дверью Максима Николаевича. Едва дверь открывалась, она восклицала – фразой, заготовленной заранее и много раз отрепетированной:
– Ах, Максим Николаевич! Вы гулять? Какое совпадение, я ведь тоже собираюсь на прогулку. Надоело сидеть дома, и я решила, что немного свежего воздуха не повредит. В любом случае я согласна пройтись с вами. Лучше бродить вместе, чем в одиночку.
В ответ он молча натянуто улыбался. Всю дорогу он только кивал головой в знак того, что слушает ее, но в действительности мысли его были далеко. Максим Николаевич смотрел за собакой и абсолютно не слышал Наталью.
Она не знала, как найти такую тему для разговора, чтобы вызвать интерес соседа, и в итоге решила поговорить с ним о важном. На ее взгляд, важность представляли только три вопроса: закат коммунизма, открытие существования Бога и потеря сбережений в результате падения рубля. На сберегательной книжке Натальи лежали полторы тысячи рублей, которые она накопила за двенадцать с половиной лет, откладывая из зарплаты по десять рублей ежемесячно. Она подсчитала, что десять рублей равнялись двум с половиной рабочим дням ежемесячно. Потеряв богатство, накопленное за целую жизнь, она – из жалости к себе – решила не подсчитывать, сколько дней ей пришлось бесплатно отпахать за все те годы с восьми утра до пяти вечера. Это был единственный грех, который Наталья не могла простить демократам и многообещающим экономическим переменам.
Она говорила обо всем сразу с таким же волнением и энтузиазмом, с каким обсуждала эти вопросы с подругами по работе и старушками из дома, которых она встречала ежедневно, возвращаясь с работы. Старушки-соседки жили обрывками воспоминаний о безвозвратно ушедшем времени и настороженно ловили каждое слово, сказанное кем-то из прохожих относительно эпохи, начинавшей угасать.
Наталья вдруг обнаружила, что Максим Николаевич не слушает ее, и в какой-то момент ее охватило горькое ощущение, что он даже не замечает ее присутствия. Сразу вспомнилось одно давнее событие, оставившее в душе Натальи тяжкую боль.
Как-то раз она повстречалась на улице с мужчиной, с которым ее однажды на побережье Черного моря связало мимолетное любовное приключение. Наталья мгновенно узнала его и радостно поздоровалась. Он же некоторое время стоял перед ней растерянный, затем воскликнул, рискуя опозориться из-за своей забывчивости:
– А-а, Света… рад тебя видеть!
Она ответила, смеясь:
– Какая еще Света? Только не говори, будто забыл меня.
– Да нет, конечно. Извини, я просто оговорился. Как можно забыть! – сказал он, глядя ей в лицо и припоминая. – Как я могу забыть мою дорогую Марину!
Услышав это имя, Наташа снова рассмеялась. Не веселым и радостным смехом, а таким, за которым человек часто пытается спрятать собственное бессилие и разочарование не только от окружающих, но и – в первую очередь – от себя самого. Смехом, который превращает горькое поражение в обычную шутку, которую легче пережить.
Когда улегся обоюдный взрыв смеха, Наталья сказала все еще прерывающимся голосом:
– Эх, вы, мужики… Короткая у вас память.
– Послушай, ты должна меня понять… Ведь сколько лет прошло, и сколько имен пронеслось за эти годы… Но это не значит, что я забыл тебя. Я до сих пор помню нашу встречу: ты стояла на Кировском проспекте, шел дождь, и ты, в зеленом платье, мокрая и без зонтика, ловила такси. Я остановился, ты подсела, и мы познакомились.
Он рассказывал эти подробности с такой уверенностью, что смех был уже бессилен спасти Наталью от разочарования. Она поняла, что он забыл не только ее имя. В его памяти не осталось и следа об их знакомстве. Возможно ли? Он забыл три недели безумной любви, которые они провели, не расставаясь, целыми днями валяясь на песчаном пляже, а ночами предаваясь страсти до самого утра.
Но он, похоже, действительно забыл. Слушая, как он рассказывает об их первой встрече, Наталья думала, что тем самым он не только вычеркивал три недели из ее жизни. Стирался долгий период, когда она жила этим воспоминанием и мечтала о новой встрече. Ей казалось, что из ее жизни выпал целый кусок, неизвестно какой длины. Выпал не из прошлого, а из настоящего.
Но она не обиделась и не рассердилась на него. У нее появилось горькое ощущение, что проблема кроется в ней самой, не в нем. Наталья не принадлежала к тем людям, которых трудно забыть. Она подумала, что соберись сейчас перед ней все, кого она когда-либо любила и с кем проводила время на берегах Черного моря, то ни один из них не припомнил бы ни лица ее, ни имени. Не оттого, что у них короткая память, а потому, что ее имя быстро забывается среди других безличных имен, и лицо ее стирается среди множества безымянных лиц. Она никто. А может быть, даже и ничто.
Наталья вспомнила эту историю, шагая рядом с Максимом Николаевичем по дороге домой. Она затихла, но он не обращал внимания на ее молчание, как, впрочем, не замечал ранее ее болтовни. Наташа вновь подумала о том, что она никто и ничто. Но на этот раз решила не сдаваться и не уходить, потеряв всякую надежду даже на то, чтобы он помнил ее имя. Ей показалось, что ее борьба с ним диктовалась не столько стремлением его завоевать, сколько желанием запечатлеть свое имя и лицо на странице жизни, пусть ограниченной рамками памяти одного-единственного мужчины на свете. Одного мужчины, который помнил бы ее. Разве она требует для себя многого в этой жизни?
Она должна одержать победу, потому что поражение или выигрыш означали только одно: быть или не быть. Наталья скорее почувствовала это, чем поняла.
Для Люды Максим Николаевич не представлял никакого интереса. В отличие от Натальи, она мгновенно отнесла его к разряду мужчин, которых называла «не те». Людмила заметила, что Максим Николаевич не только живет уединенно и молчаливо, но избегает вступать с соседями в какие-либо споры, даже дружеские. Он был единственным из жильцов квартиры, кто постоянно был готов уступить, повременить, когда дело касалось пользования общими удобствами. Он немедленно отступал, говоря с раздражающей вежливостью: «Ничего… Пожалуйста… Я могу подождать».
Эти слова, которые он часто повторял, уступая всем очередь к телефону, в ванную или на кухню, навели Людмилу на мысль, что в жизни этого человека нет ничего срочного и поспешного. Все его нужды могли подождать, вплоть до посещения туалета.
Хотя такое поведение должно было выглядеть удобным, тем более для соседей, Люде оно казалось скучным. Полное отсутствие у Максима Николаевича какой-либо склонности к соперничеству внушало ей ощущение, будто она живет рядом с тенью умершего мужчины.
Эта ее уверенность укрепилась еще больше после того, как Наталья застала их соседку по нижнему этажу за кражей еженедельной газеты из почтового ящика Максима Николаевича. Выяснилось, что он осведомлен об этой краже, однако не предпринял ничего, чтобы ее предотвратить, никому не сказал, никого не спросил и даже никому не пожаловался, словно воспринял как неотвратимое зло. Наталья нашла в происшествии прекрасный повод унизить соседку, но еще более важным был героизм, проявленный ею при этом, который, по ее мнению, должен был, наконец, заставить Максима Николаевича раскрыть сонные глаза и взглянуть на нее по-иному. И она стала время от времени уверенно стучаться к нему и входить в комнату, не дожидаясь приглашения. Наталья садилась перед ним и приговаривала:
– Вы видели? Ну что за наглая воровка! Но я не промолчала, я поставила ее на место! Не думаю, чтобы она осмелилась еще раз сделать такое. Я ей прямо сказала, что мы можем заявить в милицию, но что, к своему счастью, она имеет дело с порядочным человеком. Я именно так ей и сказала. Я знаю, что вы человек благородный и не обращаете внимания на подобные мелочи. Но что поделаешь, если жизнь стала такая, что все время приходится сталкиваться с типами без стыда и совести. Словно в лесу живем. Каждый только о себе и думает. А хороших людей осталось мало, и как встретишь такого, так хватаешься за него, как за глоток свежего воздуха. Вы знаете, Максим Николаевич, глядя на вас, я думаю как раз об этом: вы редкий человек для нашего времени.
