Большое внимание в «Энциклопедии» было уделено социальной проблематике — в той мере, как это было допустимо для подцензурного издания. И здесь ясней всего вырисовывается новизна и смелость — и вместе с тем ограниченность — этой чисто буржуазной идеологии. Крайне характерно, например, принципиальное положение, обнаруживаемое в сугубо практической по характеру статье самого Дидро «Кредит». «Наиболее надежным гарантом, который могут иметь люди в своих взаимных обязательствах, является — после религии — выгода» И хотя лично Дидро порой выражал какие-то смутные симпатии взглядам утопистов XVIII в. [289], в целом «Энциклопедия» отстаивала идеал некоей «демократической монархии», основанной на «разумных» началах частной собственности и умеряемой сочувствием народу [290].

Дидро также выступил как художественный критик, пропагандируя (в рукописной «Литературной корреспонденции» Мельхиора Гримма, рассылаемой избранным коронованным подписчикам различных европейских дворов) новое — третьесословное по содержанию — искусство. Выступая против галантного, откровенно эротического искусства аристократических салонов и против помпезно-парадных картин, украшающих дворцы, он призывал художников обратиться к иному жанру: «Мне по душе этот жанр — нравоучительная живопись. И так уже кисть долгие годы была посвящена восхвалению разврата и порока» [291]. Дидро, таким образом, требовал от художника правдивого и морально здорового отражения жизни.

Около Дидро и «Энциклопедии» группировался кружок философов-материалистов, именуемых «энциклопедистами», хотя не все они сотрудничали в этом издании. Из этого кружка единомышленников нужно в первую очередь отметить Гольбаха (1723–1789) и Гельвеция (1715–1771), оставивших заметный след в развитии материалистической мысли. Гольбах также известен как одни из крупнейших воинствующих атеистов своего века; в отличие от Вольтера, он выступал не только против фанатизма и нетерпимости католической церкви, но и против религии вообще, отрицая существование бога. Его антирелигиозные памфлеты не потеряли своей остроты до настоящего времени; когда Ленин рекомендовал учиться у публицистики атеистов XVIII века[292], он, несомненно, имел в виду работы Гольбаха.

Материализм XVIII в., однако, был еще ограничен: его ограниченность, по словам Энгельса, «заключалась в неспособности его понять мир как процесс»[293]. Поэтому французские материалисты XVIII в. остались в пределах материализма механического, а в вопросе о структуре и сути общества они находились в плену идеализма и так и не вышли за пределы положения о том, что взгляды людей предопределяют законы, а законы предопределяют их взгляды.

Политические взгляды Гольбаха и Гельвеция отличались умеренностью. Гольбах писал, что социальное «неравенство является опорой общества… Благодаря различию людей и их неравенству слабый вынужден прибегать к защите сильного; оно же заставляет последнего прибегать к знаниям, мастерству более слабого, если он их считает полезным для самого себя» [294].

Гельвеций очень близок Гольбаху и как философ, и как социальный мыслитель[295]. Однако в своем обосновании этики как высшего социального закона он вносит новые понятия, доводя учение утилитаристов до последовательного конца. Утверждая, что «единственным критерием поступков человека является интерес»[296], он приходил к выводу о том, что «польза есть принцип всех человеческих добродетелей и основание всех законодательств»[297]. И здесь, Таким образом, третьесословный (а точней — буржуазный) принцип «пользы» выдвигался как критерий новой этики и нового — еще не осуществленного, но нетерпеливо ожидаемого — законодательства.

С «Энциклопедией» была тесно связана и группа экономии стов-физиократов. Крупнейшие из них — Франсуа Кенэ (1694-¦ 1774) и Тюрго — кроме сотрудничества в «Энциклопедии» оставили значительные теоретические труды. По словам Маркса, их теория была выражением «нового капиталистического общества, пробивающего себе дорогу в рамках феодального общества» «По его мнению, это „делает их настоящими отцами современной политической экономии“»[298].

Физиократы выдвигали идеал общества, основанного на частной собственности и наемном труде; они проповедовали переход на капиталистический (фермерский) способ ведения сельского хозяйства. Они выступали сторонниками свободы предпринимательской инициативы и требовали от правительства невмешательства в экономическую жизнь: отсюда их знаменитый лозунг «Laissez faire, laissez passer», т. е. «предоставьте свободу действовать». В своем труде «Размышления об образовании и распределении богатств» Тюрго писал, выражая претензии верхушки третьего сословия: «Класс собственников есть единственный, который не вынужден добывать средства к существованию… Вследствие этого он может быть использован для таких главных потребностей общества, как война и руководство правосудием, посредством личной службы или уплатой части своих доходов, с помощью которых государство или общество нанимает людей для выполнения этой функции» [299]. В этих словах отчетливо видно, что деньги уже претендуют на власть: класс собственников стремится оттеснить дворянство от управления страной.

Из среды народа, как и Дидро, вышел и Жан-Жак Руссо (1712–1778 гг.), один из зачинателей нового направления общественной мысли — эгалитаризма. Сын женевского ремесленника, рано встретившийся с нуждой, он был сначала незаметным сотрудником «Энциклопедии» и впервые привлек к себе внимание сочинением по конкурсу, объявленному Дижонской академией на тему: «Способствовало ли возрождение наук и искусств улучшению нравов?» (1750). На этот вопрос Руссо ответил трактатом, в котором читателю сообщалось, что наука и искусство только «обвивают гирляндами цветов оковывающие людей железные цепи, заглушают в них естественное чувство свободы, для которой они, казалось бы, рождены, заставляют их любить свое рабство и создают так называемые цивилизованные народы» [300]. С этим трактатом в идейную борьбу эпохи вступал новый социальный слой — трудовые низы третьего сословия.

Идеи Руссо, высказанные затем в статье «О политической экономии» («Энциклопедия», 1754) и в работах «Рассуждение о происхождении и основах неравенства среди людей» (1754), «Об общественном договоре» (1762) и др., сначала произвели на современников впечатление смелых парадоксов. Дидро счел нужным смягчить впечатление от статьи Руссо, опубликованной в «Энциклопедии», и поместил впоследствии в т. XI «безопасную» работу Буланже на ту же тему и под тем же названием, что привело к разрыву между ним и Руссо.

Не менее дерзкими и непривычными для эпохи были мысли, высказанные Руссо в романе «Эмиль, или О воспитании» (1763). Здесь он заявлял: «Труд… есть неизбежная обязанность для общественного человека. Всякий праздный гражданин — богатый или бедный, сильный или слабый — есть плут»[301]. Руссо этим высказал отношение трудящихся масс Франции к привилегированным сословиям, включая «класс собственников», интересы которого отстаивал Тюрго.

И саму собственность, как таковую, Руссо отвергает, объявляя ее Виновницей всех социальных зол. «Первый, кто, отгородив участок земли, напал на мысль сказать „это мое“ и нашел людей, достаточно простодушных, чтобы поверить ему, был подлинным основателем гражданского общества. От скольких преступлений, войн, убийств, от скольких бед и ужасов избавил бы род человеческий тот, кто, выдернув колья или засыпав ров, крикнул бы своим ближним: „Острегайтесь слушать этого обманщика: вы погибли, если забудете, что плоды принадлежат всем, а земля никому!“»[302], — писал он.