Смерть Генриха IV от руки католического фанатика Равальяка 14 мая 1610 г. на время прервала предпринятую его сподвижниками работу по укреплению французской государственности. Правда, гражданская война между французами-католиками и французами-гугенотами уже закончилась, и Франция была единым государством, но еще существовали гугенотские города-крепости, числом около 200, сохранились самостоятельные гугенотские армии и флот, независимые от правительства денежные средства и т. п. Феодально-католическая оппозиция, несколько ослабленная казнью маршала Бирона в 1602 г., не хотела мириться с потерей своего прежнего значения и была готова при первой возможности вновь ввергнуть страну в смуту гражданской войны — не столько чтобы утвердить за собой местную власть, сколько чтобы обеспечить себе пенсии, подачки и щедро оплачиваемые синекуры за счет королевской казны.

Поэтому, когда после убийства Генриха IV ввиду малолетства его сына, Людовика XIII, власть перешла в руки его вдовы, Марии Медичи (фактически сначала управлял страной ее фаворит, флорентинец Кончини, а позже — Люинь), принцы и гранды предъявили регентше свои «права», чем ввергли Францию в новую смуту, продлившуюся с перерывами (когда удавалось откупиться от их требований) около 10 лет. Ни народ, ни буржуазия требований знати не поддерживали, однако, угрожая гражданской войной, гранды вырвали у Марии Медичи (по договору в Сент-Мену) согласие на созыв Генеральных Штатов, а заодно желаемые субсидии; принц Конде получил 450 тыс. ливров, герцог Лонгвиль — 100 тыс. ливров пенсии, Майенн 300 тыс. на «расходы по свадьбе»[178].

На Генеральных Штатах, собравшихся в 1614 г., обнаружилось бессилие оппозиции вельмож. Третье сословие, состоявшее из представителей городской буржуазии и недавно одворянившейся бюрократии, отказалось поддержать ее. Господствующие сословия — духовенство и дворянство — стояли в основном за укрепление монархии, но ревниво выступали против политического возвышения этих выходцев из буржуазии.

Между тем в стране глухо накипала другая оппозиция — простонародная — против феодально-абсолютистского режима. Лидеры третьего сословия осмеливались использовать этот козырь. Устами своего представителя, купеческого старосты Парижа Робера Мирона, третье сословие предъявило трону жалобу на «бесчинства, совершаемые над обществом и личностями, на презрение к справедливости и судьям, на угнетение бедных, на насилия над слабыми», совершаемые сеньорами и властями, и недвусмысленно намекало на возможность того, что народ сам выступит на свою защиту: «Если ваше величество не примет мер, можно опасаться, как бы отчаяние не научило бедный народ, что солдат — не кто иной, как вооруженный крестьянин, а когда виноградарь возьмется за аркебуз, он из наковальни станет молотом». Хотя эту речь представитель третьего сословия произносил, стоя на коленях, все же правительство поспешило распустить Штаты, и выборные разъехались, не приняв никаких решений. Эти Генеральные Штаты в истории Франции были последними до 1789 г.

Аристократическая оппозиция после этого еще несколько раз бралась за оружие, опираясь на недовольные массы, но спешным снижением налогов правительство обеспечивало успокоение народа; одновременно пришлось наградить новыми пенсиями наиболее влиятельных грандов: по соглашению в Лудэне (1616 г.) Конде получил еще 1,5 млн. ливров, и были награждены его сторонники, и особым рескриптом было объявлено, что оппозиция не совершала ничего, что «не было бы очень приятным» королю.

Окончательное укрепление французского абсолютизма произошло только в годы правления кардинала Ришелье, первого министра (1624–1642) Людовика XIII. Именно под его руководством было завершено построение новой государственной системы, позволившей королевской власти удержаться во Франции еще 150 лет, несмотря на чудовищную эксплуатацию народных масс, на хищническое отношение двора к бюджету страны и на вызванные этим почти непрерывные вспышки народных восстаний и частые экономические кризисы. Поэтому политика Ришелье, ее принципы и последствия заслуживают специального рассмотрения.

Арман Жан дю Плесси, кардинал и герцог Ришелье (1586–1642) происходил из дворянской семьи; став на 23-м году жизни епископом города Люсон в Пуату, он принимал участие в Генеральных Штатах 1614 г. как один из многих депутатов от духовенства. Уже в 1616 г. он стал членом, а вскоре и председателем совета при регентше; на время ссоры подросшего короля с его матерью он вместе с нею подвергся опале. Но уже с 1624 г. Ришелье входит в Королевский совет, а с 1630 г. становится первым министром королевства, оплотом и отчасти даже теоретиком абсолютизма.

В книге «Государственные максимы, или Политическое завещание» [179] Ришелье изложил основы своей политики. Книга эта была опубликована лишь после его смерти, и многими историками ее подлинность оспаривалась, но, несомненно, она отражает подлинные мысли самого Ришелье. Хотя в своей государственной деятельности он следовал всегда голосу практики и подчас круто менял курс в зависимости от обстоятельств, от внутреннего и международного соотношения сил, Ришелье сумел здесь обобщить некоторые ее линии и придать ей видимость наперед продуманного плана.

Ришелье говорит в этом «Политическом завещании»: «Моей первой целью было величие короля, моей второй целью было могущество королевства»[180]. Если можно сомневаться в буквальном смысле первого, то могущество абсолютистской власти он действительно стремился утвердить всеми доступными способами, как и внешнюю силу Франции.

Одну из главных своих задач Ришелье видел в обеспечении первенствующего положения дворянства перед поднимающейся буржуазией. Дворянин по происхождению, он явно хотел перевеса дворянства, которому искренне сочувствовал и которое в своем огромном большинстве видело в его политике свою политику. Но королевский двор, выражая интересы дворянства, играл роль как бы воспитателя дворянского класса. Отсюда два положения Ришелье: с одной стороны, пишет он, «богатство и гордость одних [буржуа, чиновников] подавляют бедность других [дворян] — богатых лишь доблестью…»[181], а с другой — «очень распространенный недостаток лиц, родившихся в этом сословии [дворянском], — что они применяют к народу насилие»[182]. Право на насилие Ришелье хотел бы резервировать только за государственным аппаратом монархии.

«Право» же дворян и монархии эксплуатировать народные массы Ришелье не только постулирует, но даже обосновывает психологически: «Если бы народ чересчур благоденствовал, было бы невозможно удержать его в границах его обязанностей…»[183]. Народ для Ришелье — это «мул, который, привыкнув к нагрузке, портится от долгого отдыха больше, чем от работы»[184]. Правда, он тут же добавляет, что работа эта должна быть пропорциональной силам мула-народа; но это относилось уже к области благих (и невыполнимых) пожеланий. Практика же взимания невероятных податей и поборов прикрыта у Ришелье теорией гармонии интересов короля и народа. «Можно утверждать, что суммы, извлекаемые королем у народа, к нему же и возвращаются; народ их авансирует, чтобы получить их обратно в виде пользования своим покоем и своим имуществом, что не может быть ему обеспечено, если он не будет способствовать сохранению государства»[185].