— Наверное, — уныло произнес Алекс. — Мы ходили недавно на день рождения к одному из ее друзей. И я сказал что-то такое, что заставило ее отвернуться от меня. Но я не могу заставить ее объяснить мне, что же это было.

Голос его становился все более хриплым.

— Я буду тебе очень признателен, если ты проконсультируешься в ближайшее время с врачом, — тихо произнес Рей.

И на Алекса нахлынули воспоминания о том ужасном дне, когда Рей впервые посоветовал ему обратиться к специалисту. Это было в Чикаго, где Алекс должен был дать важный сольный концерт. Но, проснувшись утром, он обнаружил, что с ним что-то не так. В горле было какое-то странное ощущение… не боли, нет — неудобства.

Конечно, он дал концерт и собрал полный зал. Поклонники либо не заметили странной хрипоты его голоса, либо им это понравилось.

Позже, в номере отеля Алекс отправился в ванную и стал полоскать горло теплой водой с антисептиком. После напряжения на концерте голос был уже таким хриплым, что он едва мог разговаривать.

Рей ждал его за дверью ванной.

— Я думаю, нам надо обратиться к специалистам по голосовым связкам, — угрюмо произнес он.

И это означало для Дэнни Форта конец всего. Но он сумел возродиться из пепла, напомнил себе Алекс. И он не вернулся бы назад, даже если бы у него была такая возможность.

Джо вытянулась на кровати и перевернулась на другой бок. Она проворочалась несколько часов, потом встала, прошла на кухню и взяла из холодильника банку пива.

Джо не очень любила пиво. Она вообще почти не пила, но сегодня ей вдруг вспомнилось, что, если выпить на ночь пива, это поможет уснуть.

Джо прошла с пивом в гостиную, свернулась калачиком в кресле у окна и стала медленно пить. Огромное окно ее гостиной выходило на залив Сарасота. Далеко слеза виднелись огни шоссе, ведущего к Лидо, Сент-Арманд и Лонгбоут-Ки — барьерным прибрежным островкам, находящимся чуть поодаль от этой части побережья Флориды.

Джо глядела на светящиеся окна домов по другую сторону шоссе и чувствовала себя чудовищно одинокой. Она напомнила себе, что вовсе не одинока, что у нее в Сарасоте есть друзья, множество друзей. Стоит моргнуть глазом — и можно собрать шумную вечеринку.

Но прошло так много времени с тех пор, как она была по-настоящему с кем-то близка! И вовсе не потому, что Джо была необщительна. Просто после смерти отца у нее было столько дел! Все время и силы уходили на организацию бизнеса — за время болезни отца дела были немного запущены, и только совсем недавно Джо смогла сказать себе, что все снова в порядке.

Наступило время, когда она могла бы позволить себе немного расслабиться. Может быть, даже допустить кого-то в свою жизнь.

Кого-то? Но единственный, ради кого она была согласна хотя бы приоткрыть немного дверь в свое сердце, был Алекс Грант.

А что Алекс?

С тех лор как Энди Карсон высадил ее перед дверью собственного дома, Джо корила себя за то, что сбежала от Алекса. Сбежала самым позорным образом. И неудивительно, если он не захочет после этого с ней общаться.

Она была несправедлива, очень несправедлива к Алексу. Не дала ему шанса объяснить свою мелкую ложь, которая казалась все менее и менее значительной по мере того, как Джо думала на эту тему. Алекс имел право не петь, если ему этого не хочется. И объяснить это любым способом, который не вызвал бы дальнейших расспросов.

Просто Джо очень смутилась, когда они вернулись в номер Алекса и увидели там Энди. Не надо было быть ясновидящим, чтобы разглядеть, что происходит между ней и Алексом. Может быть, Джо просто не замечала в себе раньше стыдливости, заставившей ее так мучиться. Энди не сказал и не сделал ничего такого, что могло бы усилить ее смущение. Совсем наоборот.

Но никакая стыдливость не оправдывала поспешных выводов, сделанных ею в спальне.

Она судила Алекса по единственной реплике, показавшейся ей ложью, и по предполагаемым привычкам, касавшимся женщин.

Пройдя в спальню, Джо взглянула на часы со светящимися цифрами. Пятнадцать минут третьего. Очень хотелось позвонить Алексу и объяснить ему свое странное поведение, но было уже поздно.

Джо вернулась в постель и испробовала все способы заснуть — от подсчета овец до попытки отключить сознание. Ничего не помогало. Ее буквально преследовал образ Алекса. Только к утру Джо наконец задремала.

А Алекс тем временем мучился бессонницей в своем номере во «Флоридиане».

Телефонный разговор с Реем хотя и оказал терапевтическое воздействие, в то же время пробудил к жизни весьма неприятные воспоминания.

Алекс прошел в небольшую кухоньку и подогрел себе в микроволновой печи чашку молока. Потом он вернулся в гостиную и стал смотреть в окно на темную ночь, разукрашенную серебром. И вдруг он почувствовал в полной мере, как пуста его жизнь, несмотря на интересную работу, богатство, друзей, захватывающие возможности.

Алекс не мог вспомнить, чтобы был когда-нибудь в своей жизни по-настоящему близок с кем-то, кроме Рея. Наверное, отец вовсе не хотел научить его ненавидеть свою мать, но Алекс ненавидел ее, пусть даже подсознательно. С отцом у него тоже никогда не было настоящего взаимопонимания. Особенно после побега матери, когда Гарольд практически от всего отстранился. Он стал угрюмым страдальцем, в разбитой жизни которого не было места для малолетнего сына.

Затем шли несчастные семь лет с дядей Ральфом и тетей Лаурой.

Попивая молоко, Алекс вспоминал, как в шестнадцать лет ночью выбрался из дома дяди, держа в руках гитару и пакет с вещами. В кармане лежал бумажник со всеми его сбережениями: пятьдесят четыре доллара восемьдесят шесть центов.

Он добрел до окраины городка и начал ловить машину. Наверное, все дело было в гитаре или в его опрятном внешнем виде, но мальчику удалось добраться до Элбани, штат Нью-Йорк. Именно там ему предстояло стать Дэнни Фортом.

Он начал играть, где мог и когда мог. Он прошел Элбани и кучу других маленьких городков, играя на перекрестках и городских площадях. Футляр от гитары лежал у его ног, люди бросали туда монеты, пока рано или поздно не появлялись полицейские и не прогоняли его.

Потом он стал играть с разными группами, если те принимали его к себе. А чаще всего его принимали, потому что Алекс был по-настоящему хорош в своем деле. И не только в игре на гитаре — сам он считал, что играет чуть выше среднего, хотя со временем мастерство его совершенствовалось. Алекс потрясающе пел. У него был волшебный голос — молодой, глубокий, с широким диапазоном.

Алекс быстро учился жизни — для него не могло быть другой дороги: он сумел сделать фальшивый паспорт на имя Дэнни Форта, где значилось, что ему на три года больше, чем было на самом деле.

Постепенно его стали брать к себе все более серьезные ансамбли. Потом появился постоянный состав. А вскоре его нашел агент. Алекс встретил Рея. Они заключили сделку с крупной студией звукозаписи, которая выпустила диск Дэнни. Так началась его карьера.

К двадцати трем годам Алекс был на вершине. У него не было конкурентов, способных сбросить его оттуда.

И вот однажды утром он проснулся и обнаружил, что ему трудно глотать…

Алекс допил молоко и осторожно помассировал горло. Инстинктивный жест, потому что он до сих пор так и не привык до конца к тому, что может глотать нормально.

В то ужасное утро у него еще было все — слава, богатство. Все, кроме любви, с горечью напомнил себе Алекс. Конечно, у него всегда были поклонницы. Толпы поклонниц, которые при виде его орали до хрипоты и пытались оторвать от него хоть что-нибудь на сувениры — клок волос или камушек из ожерелья.

Дошло до того, что пришлось окружать себя телохранителями. При таком поклонении нетрудно было стать тщеславным. И легко относиться ко всему, что давала тебе жизнь.

Но даже тогда Алекс не путал увлечение, восторг, страсть и настоящую любовь, кроме того единственного раза, когда он позволил себе увлечься фантазиями. И это была ошибка, от которой он тяжело и мучительно оправлялся.