Рассказать об этом времени я не смогу: я тогда просто не понимал, что происходит. Но на душе у меня была тревога. Примерно через три месяца после операции папа вышел на работу, и два года летом мы даже ездили с ним в пансионат, расположенный в очень красивом месте, в лесу, на берегу реки. Но на второй год я-то видел, что он стал не такой, как всегда - сильно похудел, быстро уставал и даже мне редко улыбался. А когда мы вернулись домой, он уже на работу не вышел. Мама, конечно, не хотела меня пугать и ничего мне не рассказывала. Я только видел, что каждое утро к нам приходила медсестра и делала папе укол, после которого он почти все время спал. А однажды утром меня срочно отвезли к бабушке, и когда я вернулся домой, мама сказала, что папу забрали в больницу очень надолго. Вначале я верил. Но ведь если бы папа был в больнице, мама бы к нему ходила. Готовила бы еду, как тогда, когда его оперировали. Потом, года через два, когда мама увидела, что я не успокаиваюсь и каждый день спрашиваю, когда придет папа, она сказала мне, что больница находится на другой планете, где скоро научатся лечить эту страшную болезнь. Может быть, это там же, где поселился Славуха? И хотя после этого прошло уже двадцать лет, я и сейчас еще надеюсь, что все-таки научатся же ее лечить - и папа вернется. Слово «папа» и слово «умер» для меня несовместимы. Просто его нет рядом с нами. Он ведь и раньше уезжал, бывало, в командировку надолго. И мы его ждали.

Перед нашим отъездом в Израиль меня все же повезли на кладбище, где было его место за оградой и черный блестящий памятник с портретом. Проехать туда на коляске было невозможно. Поэтому меня отнес на руках наш родственник, и были мы там недолго, ведь меня же долго не удержишь. Мама положила возле портрета большой букет ромашек - любимых папиных цветов, потом прикурила две сигареты, потушила их и оставила возле цветов. Он ведь и часа не мог прожить без сигарет. Значит, она надеялась, что они ему пригодятся? Понять это я, конечно, не могу, но я рад, что увидел место, куда иногда прилетает его душа, и что мама оставила там цветы и сигареты. Он будет знать, что мы его не забываем.

С собой мы увезли только большую фотографию папы, которую мама снимает со стены в день его смерти и в день его рождения. И возле фотографии она всегда ставит букет его любимых ромашек и свечку, которая горит целый день. И печет его любимый пирог, и мы приглашаем наших родственников, чтобы помянуть его. И он смотрит на нас, а мы - на него. Может быть, он действительно нас видит и слышит? Иногда мне кажется, что его лицо на портрете как-то меняется со временем, становится более грустным. Или такого не бывает? Но все равно в нашей памяти он остается молодым, ведь он ушел от нас в 54 года.

С тех пор прошло почти двадцать лет. Иногда и сейчас я спрашиваю у мамы - сколько же можно ждать? Но мы ждем. Иногда я думаю, что мама все это придумала, чтобы я не очень расстраивался. Она знала, как я любил папу, и что он значил в моей жизни. Она боялась, что я не выдержу. Наверное, она была права. Но мы с ней выдержали. Она даже научилась выпиливать из дерева кинжалы и мечи, как это делал папа, и у меня собралась большая коллекция. А потом папины друзья подарили мне в день двадцатилетия настоящий меч из металла, который они отлили на заводе. Ведь они были металлурги, как и мой папа!

Конечно, все думают, что любовь к оружию привил мне папа. Наверное, это так. Но мне кажется, что и не совсем так. С самого моего детства я помню, что папа, чтобы меня развлечь, вырезал мне из дерева своим перочинным ножиком (этот ножик я храню до сих пор) шпаги, ножи и даже мечи. И все наши друзья приносили нам разные палки, ветки деревьев, даже распиленные куски старой мебели - в общем, все, что могло пригодиться для этой цели. Я мог часами смотреть, как он это делает, мне сразу понравилось это занятие. Именно это! Ведь папа еще лепил мне разных зверей из пластилина, строил замки из кубиков, рисовал корабли и машины, но все это было мне не так интересно. А когда я видел новый меч, когда я наблюдал за точными и нежными движениями папиной руки, полирующей изогнутую поверхность, я был самым счастливым!

С тех пор мы с папой начали изучать все, что можно было найти о мечах. Это сейчас есть Интернет и там можно найти все что хочешь. А тогда было счастьем, если попадалась какая-нибудь книжка о самураях или рыцарях, и там были рисунки мечей и шпаг, и папа мог по этим рисункам делать мечи. Иногда, когда папа бывал в командировке, мама пыталась тоже что-то выпиливать. И она научилась здорово это делать, как будто бы знала, что ей придется заменить папу. Теперь-то, здесь, в Израиле, у меня очень много книжек и о рыцарях Круглого стола, и о самураях, и об их мечах. Когда мне исполнилось 30 лет, мне подарили целый комплект самурайских мечей с настоящей подставкой, с очень красивым орнаментом и обвитой кожей рукояткой. И я запомнил их странные названия - катана, тати, вакидзаси. И я знаю, как их правильно положить на подставку - обязательно лезвием вниз - и как их крепят к поясу...

У меня есть и меч короля Артура (ну, конечно же, не настоящий, но очень похожий), и испанские мечи, и короткие женские кинжалы, которые женщины прятали в складках широких юбок, чтобы защитить себя от нападения. А на отдельной подставке лежат сабли. Одна - очень старинная, мы ее купили на арабском рынке в Иерусалиме. Есть у меня и шпаги мушкетерские, и две рапиры спортивные, и даже есть настоящий морской кортик - нам его продал бывший капитан Северного флота, человек замечательный, но большой любитель выпить, и однажды, когда у него не было денег на водку, он его и продал нам недорого.

В отдельном ящике лежат разные пистолеты, кольты, браунинги и револьверы, а на стенке висят только два самых красивых дуэльных пистолета. Конечно, все это не настоящее, но сейчас так хорошо научились делать подарочные экземпляры, что сразу не отличишь. О мечах, и вообще об оружии, я могу рассказывать долго, но ведь это может быть не всем интересно...

А когда я вижу такой меч, какого у меня еще нет, я жалобно смотрю на маму, и она понимает, что тут делать нечего - придется покупать... Хотя, наверное, скоро у нас стенка рухнет от мечей, пистолетов и другого оружия. Но что же делать, если очень хочется потрогать своими руками, рассмотреть рисунок на лезвии меча, узор на ножнах? Я понимаю маму, а она - меня. Каждый раз мы с ней договариваемся: «Это последний.» Какое-то время мы даже близко не подходим к этим магазинам, а потом приближается мой день рождения, и все у меня спрашивают, что бы я хотел. хотя заранее знают мой ответ. А что еще я могу хотеть?..

Помню, что когда я был маленький и не хотел кушать манную кашу, бабушка мне часто говорила:

- Чего же ты хочешь? Дордочки с паутинкой? Или достать луну с неба?

Что такое «дордочки с паутинкой», ни она, ни я, конечно, не знали. И луну, понятно, не достать, и вряд ли ее можно кушать. В общем, мы тогда вместе смеялись, и приходилось кушать манную кашу. «Хотеть, - говорила бабушка, - можно только то, что можно купить, а мечтать - это другое дело, мечтать можно даже о совсем несбыточном».

У меня-то, конечно, своих денег тогда не было. Но позже я завел себе копилку и собираю деньги, которые мне иногда дарят вместо подарков на день рождения. А потом уже покупаю то, что мне больше всего хочется: или оружие, или книжки об оружии, или исторические книги, или конструктор ЛЕГО, чтобы строить замки. Иногда мне хочется купить красивую одежду и красивые туфли. Но это всегда дарят мне мама или родственники. Я очень люблю красиво одеться и пойти в гости или с мамой на концерт, если в зал можно проехать на коляске.

Мама очень редко мне отказывает, если я что-то прошу. И всегда говорит с грустной улыбкой: «Хотеть - не вредно!». Но мне так мало чего можно хотеть, что даже можно было бы и купить! А мечтать-то, конечно, можно о чем угодно. Чаще всего я мечтаю о разных странах, и если бы меня спросили, куда я хотел бы поехать, то я ответил бы: больше всего я хочу в Японию. Мне так много читали о загадочных самураях и их обычаях. Интересно было бы своими глазами посмотреть на знаменитую японскую сакуру. Иначе как понять, что предназначение самураев - «быть похожим на опадающие лепестки сакуры»?